Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита
— А мы гуляем уже который день… второй, что ли…
— А через почему это такое вы гуляете?
— Дак вы ж рыбу не ловите. Рыбы-то нет!
— Погода, вишь, девки… погода! Вот и сегодня ни с чем с моря возвернулись.
Одна из товарок, неприятная, с бородавкой на подбородке и грубо накрашенными губами, не теряя времени попусту, повернула разговор в практическое русло:
— Котик, это все хорошо-отлично, но купи мне, котик, конфет. Знаешь, чего я хочу? Конфет.
— Делов-то! Сейчас куплю.
Та, которая поскромней, уточнила, переживая и томясь:
— Купи ей дешевых, вон которые по шестнадцать коп.
— Да нет, я уж дорогих, пусть заткнется.
— Ты купи, купи. Дорогих купи. Пусть заткнется, — возбужденно хихикая и заговорщицки подталкивая товарку, согласилась та, что поскромней.
«Однако, нравы», — подумал я немного даже расстроенно, выискивая в кармане мелочь на хлеб и колбасу.
И впервые только сейчас, в магазине, смутно осознал, что к этим нравам, вообще ко всему, чем живут здесь девушки, имею отныне самое прямое касательство. Имею касательство и к хорошему и к дурному. Не потому только, что являюсь членом обкома и мог бы получить на сей счет специальное поручение. А просто потому, что комсомолец. И просто по-человечески…
Но мысль эта была мимолетной, и я как-то отмахнулся от нее.
Те же товарки, получив вожделенный кулечек с конфетами, толкались уже у прилавка, где отпускали ситец, но не ситца ради, а и сами не знали зачем, ко всему приценивались, примерялись и ничего не покупали. Только изредка слышались восклицания :
— О, какая шапочка симпотная!
— Что ты! Укачаешься!
— А вон та кофта, с начесом?
— А вон там, видишь, в углу?..
Кое-как выбрался я из магазинной толчеи, и сразу же меня задели локтем, оглянулись, рассмотрели в упор, а какая-то девица сказала жеманно:
— Ах, какой красивый у вас значок! Это на нем горы нарисованы?
— Нет, верблюды, — ответил я сердито.
А сойдя с крыльца, поспешно отстегнул значок. Конечно, напрасно, потому что не успел пройти дат же несколько шагов, как уже понеслось вдогонку:
— Тамарк, Тамарк, ты взгляни, не идет, а пишет!
И мне вдруг стало стыдно своей щеголеватости и подтянутости, вдруг ощутил я всей кожей, всеми пятью чувствами, что может испытывать девушка, проходя под перекрестными взглядами мужчин.
Ах, девушки, девушки! Вас здесь тысяча, а то и две, вас здесь много, и вы работаете и пользуетесь преимуществами своего положения, в то время как вон те матросики и рыбаки работают в море, а на берегу выглядят гостями, бродят по улицам праздно, явно испытывая неуверенность, и непокой, и томление духа…
Над ними, непривычно робкими, нынче ваша власть, и еще хорошо, что вы не очень-то злоупотребляете ею.
«Этакий матриархат, а?» — отметил я с усмешечкой, еще не решив толком, как же отнестись к столь необычному в наше-то время явлению.
В конце концов пришел к выводу, что нужно, видно, как-то приспосабливаться и что, боже ты мой, ведь не на зеки вечные установлено это весьма условное владычество прекрасного пола. Собственно, еще нет серьезных оснований для беспокойства…
И так бегло размышляя обо всем этом, иронизируя про себя, направился я в кино.
В клубе демонстрировался новый кинофильм — «Иваново детство».
Был дневной сеанс, передние стулья в зале пустовали, на них громоздились авоськи с хлебом, банки с томатами и сгущенным молоком.
Кто-то впереди крикнул:
— Ирка! Пересаживайся сюда, поржем!
«Ну, ну! Как раз подходящий фильм». Не без сомнения окинул я бегло ряды: куда бы присесть, чтобы не оказаться по соседству с теми, кто уже настроился по младенческому неведению и в простоте душевной «поржать».
И тут же увидел девушку всю в рыжем — тонкий коричневый свитер, темно-коричневые брючки, и волосы рыжей волной, и притушенное потемками лицо.
Я сел рядом с этой подчеркнуто рыжей, и тут же с другой стороны присела еще одна девушка. Очень такая была она простенькая, в каком-то неопределимом платочке, в светлой кофте, в черных вельветовых брюках, с выглядывающими из туфель пальцами. И этот платочек, и кофта, и вельветовые брюки так живописно подчеркнули ее стройность, что было глаз не отвести…
И почему-то я сразу уверовал, что фильм доставит им удовлетворение, что они сбоку не станут скучно зевать, что тяжкий взлет событий и судеб на белом полотне экрана свяжет нас троих невидимыми нитями сопереживания.
Я уже во всем положился на девушек и почувствовал, что они мне тоже доверяют. Выбор этот произошел подсознательно и не случайно. Наш жизненный опыт — в общем, наверное, равноценный, — круг взглядов, и устремлений, и даже привычек, столкнувшись на долю минуты у трех смежных стульев зрительного зала, высекли искру приязни и взаимоуважения. Иначе одна из девушек отодвинулась бы, а другая бы рядом не присела.
А может, мне так только показалось. Может, я немножко «сочинял» их.
Раз или два в зале хохотнули. Ах да, кто-то заранее собирался «поржать»! Но смех прозвучал всплеском глупой рыбы в заштилевшей перед бурей воде. Его будто бы даже и не заметили.
От тяжелой, иногда нарочито усложненной картины заломило в висках.
И вспомнилось безотносительно к тому, что я видел на экране, но с неким вторым смыслом: «То тебе, брат, верхнемеловые отложения, а то живые люди!»
Так сказал мне в обкоме Виталий. Эта фраза имела точный адрес и прямо относилась к той рыжей и той стройной, к тем, что выхлопотали себе на радость кулечек конфет, и к тем задиристым Девушкам, которых повстречал я сегодня на Матокутане. Еще более прямое отношение она имела ко мне, члену обкома комсомола. Для меня она звучала как приказ, но приказ, увы, со смутно сформулированной задачей.
В ОБЩЕМ И ЦЕЛОМ НЕ ТА СОЦИАЛЬНАЯ ОСНОВА…
В понедельник я заглянул на рыбозавод.
Над входом висел черный кружок репродуктора — Ив Монтан пел о Мари Визон.
Без халата прошел по коридору к цеху, пока меня не остановили, и только мельком взглянул в распахнутую дверь на длинные — двумя змеино прогибающимися потоками — ленты транспортеров, тускло-серебристые от резанной дольками сайры. В цехе стоял ровный гул механизмов. Со свистящим шорохом летели по проволочным спускам откуда-то с потолка порожние баночки. По первому впечатлению почти недвижимо, будто в обряде, застыли склоненно сотни девичьих голов в белых шапочках.
Поднялся затем по лестнице на второй этаж в контору цеха, мельком уяснив для себя из «молнии», висевшей на стене, что отличные показатели на укладке сайры имеют работницы Рим Бок Хи, Зоя Зезюлько и Соня Нелюбина. Дальше следовала не маленькая, наверное, цифра выполнения норм сменной выработки, но мне, человеку несведущему, она пока ничего не говорила.
Я искал начальника цеха Дергунова. Путано отрекомендовался ему — ведь, собственно, полномочия мои не были скреплены высокими печатями.
Дергунов, видно, был неплохой дядька. Во всяком случае, он понял, что я не самозванец. Что я действительно «из обкома». Разрешил при случае навещать цехи, знакомиться с производством («Беседуйте себе с молодежью, раз вам это нужно»).
Когда официальная часть разговора была закончена, я неожиданно для самого себя поинтересовался :
— Какие они в общей массе, эти ваши сезонницы?
Еще не старый, быстрый в движениях и словах, Дергунов не сумел скрыть усмешки и отвернулся, стал ко мне вполоборота.
— В общей массе приехали они сюда работать, и работают будь здоров. — Подумав, уточнил и моральный облик «общей массы»: —Разные, конечно, есть. Есть которые заявились время как-то провести, с морячками покуролесить, тары-бары, шуры-муры — и назад. Есть которые чтобы деньгу скопить, как водится в подобных случаях, — и мы ничуть не возражаем, блюдем принцип материальной заинтересованности и насчет плана стараемся, давайте, мол, жмите. Есть которые вроде того, чтобы замуж выйти, если на материке не удается. — Он поманил меня к окну. — Вон, к примеру, прохаживается во дворе экземпляр подобного рода. Но как тут ей найти мужа, если вчера она рыжая, сегодня брюнетка, а завтра придумает третий вид лица… Замечу вам, что мужчины любят в женщине постоянство внешности и привычек.
Я пожал плечами: совсем не обязательно, разные ведь есть мужчины; а как быть, когда женщина стареет?.. Это он узко судит, пожалуй.
— А такие, чтобы оседали на острове, оставались тут жить, — такие встречаются?
— Скоро завод перейдет на круглогодичную работу: кончится сайра, будут камбалу ловить, окуня, палтуса, рыбы много… Думаю, что найдутся и постоянные кадры, — сказал Дергунов. — Уже сейчас есть девушки, приезжающие сюда третий сезон подряд. Хотя, конечно, здесь житье не очень-то… Если по-настоящему завести подсобное хозяйство, чтобы все свое под рукой, тогда другой разговор… А то ведь на всем привозном, на консервах… А ведь можно здесь иметь и молоко свое и овощи. Сейчас-то мы завозим с Кунашира, с Сахалина всю эту продукцию. Потом взять климат: туманы, дожди, — я уж не говорю, что тут зимой делается: света белого не взвидишь. — Дергунов покашлял и усмехнулся. — Не зря же ходит у нас тут присловьице: «Меняю квартиру: предлагаю самые Южные Курилы на самый Северный Кавказ», Я посмеялся для приличия, а затем несколько нерешительно спросил все же:
