Магда Сабо - Пилат
Антал стоял у нее за спиной. Деккера еще не было, он читал лекцию в двадцать шестой, в большой аудитории, дверь там была еще закрыта. Увлекшись, Деккер не обращал внимания на звонок и продолжал объяснять, пока шум в коридоре не напоминал ему, что пора закругляться.
Иза постучала; Антал вынул из кармана ключ Деккера. У него был свободный вход сюда, он приводил в порядок записи Деккера. Он распахнул перед Изой дверь.
— Прошу.
Та стояла, глядя в пол, словно пытаясь уловить скрытый смысл узора мозаичной плитки. Антал захлопнул дверь и подошел к ней вплотную, их разделяло каких-нибудь пять сантиметров, но ледяное достоинство, исходившее от Изы, было прочнее каменной стены в метр толщиной. Годы спустя, да и позже, когда Иза уже не была его женой, Антал знал, что полюбил ее с первого дня и готов был на все, чтобы быть с ней.
Наконец пришел Деккер. Открыв перед Изой дверь, он и Антала пригласил войти. Глаза Изы дрогнули, она с холодной вежливостью кивнула ему, но руки не подала.
— Антал во всем будет вам помогать. Слушайтесь его советов и учитесь у него. Не надо благодарить, ступайте на занятия.
Он закурил и, окутанный дымом, бросил вслед — эта фраза относилась уже только к Анталу.
— Смотри за ней, парень!
Они вышли; любая другая девушка в этой ситуации, по крайней мере, улыбнулась бы Анталу. Иза оставалась чужой и серьезной. Антал не мог придумать, что бы такое у нее спросить; с ней невозможно было разговаривать.
Они прошли мимо туалета; за приоткрытой дверью мелькнуло лицо Уллы. Она оценила взглядом старое пальтишко Изы, ее портфель — но радости в ее глазах не прибавилось: Улла тоже заметила необычный разрез глаз Изы, ее светлые губы и ту напряженную, нервную готовность, с которой та шла за Анталом. Стучали каблуки по каменному полу, аудитории опустели, зато буфет был полон. Антал знал, у этой девушки наверняка нет денег; знал он и то, что тщетно будет приглашать ее поесть, она откажется. Ему было ужасно досадно, и в то же время он был горд за Изу.
Перед большой аудиторией им пришлось остановиться. Синее печатное расписание в руках Изы раскрылось на странице для первокурсников; Иза собралась идти на лекцию, она была спокойна и уверенна, словно в этих самых стенах закончила школу и не в первый раз пришла на занятия. До звонка оставалось минуты две. Губы у Изы дрогнули. Сейчас она попрощается и закроет за собой дверь.
— Я знаю вашего отца, — быстро сказал Антал.
Холодное лицо медленно повернулось к нему. Молодой солдат, оказывается, умел улыбаться, как девушка.
— Много лет подряд он покупал мне книги на рождество. Вы знаете об этом?
Девушка отрицательно качнула головой. Левая рука ее лежала на горле, словно она не уверена была в себе, словно боялась сказать нечто такое, о чем разумнее было бы промолчать.
— Он каждый год приносил в школу двенадцать пенгё, с шестого класса директор отдавал их мне. Он не говорил об этом?
Девушка лишь глазами ответила: нет.
— Однажды я увидел его. Тогда он был моложе, проворнее. Помню, бежит меж сугробами через площадь Донатора, будто боится, что кто-то его остановит и примется благодарить.
Лицо юного солдата стало мягким, на нем появились детские черточки.
— Каждый месяц мать давала ему три пенгё на расходы, — сказала дочь Винце Сёча. — Одно пенгё он отдавал мне, одно тратил на газеты, по воскресеньям он очень любил читать газеты. А третье не знаю, куда девал. Значит, он для тебя их копил?
Теперь и она обращалась к нему на «ты», естественно, словно к брату.
— Пошли! — сказал Антал.
Зачислили ее лишь с сегодняшнего дня, все равно она много занятий пропустила, ничего не случится, если начнет слушать лекции с обеда. А пока они сходят в буфет, выпьют кофе, покурят, поедят чего-нибудь, потом побродят в парке. Только на физику стоит пойти, с двенадцати до часу, и на сегодня будет достаточно. Он пойдет с ней. Везде будет с ней. И в анатомичку ее в первый раз отведет.
Иза убрала расписание в портфель и послушно зашагала рядом с ним, высокая, чуть-чуть, может быть, даже выше Антала. Она ничем не покрывала волос — волосы у нее были каштановые, как-то по-школьному, по-детски каштановые, без всякого золотистого блеска — как на картине в стиле бидермейер.
Они ели пирожное; Иза попросила содовой и пила зажмурившись, с видимым наслаждением, словно какой-нибудь благородный напиток. От сигареты она отказалась, зато согласилась на шоколадную палочку и грызла ее, пока они шли в парк.
Промозглую сырость, стоявшую в день похорон, вытеснила нежданно какая-то теплая волна; небо над головой голубело, как летом, почерневшие листья на ветках висели, замерев в неподвижности. Воздух был удивительно мягок; березы и ели застыли, растерянные, между дубами; пустые стояли на холме скамейки; у подножья холма извивался ручей; конечно, и холм, и ручей здесь, на песчаной равнине Альфельда, были искусственные; Иза уселась на перила мостика, качая ногами, портфель бросила рядом, на дощатый настил. В озерце плавали карпы, толстые, темные; Антал принялся кидать в них землей.
— В воскресенье я тебя навещу, — сказал Антал.
Иза ответила: хорошо.
— Не забудешь, что Деккер мне тебя поручил?
— Нет.
Вблизи ее кожа и волосы, словно у девочки, пахли мылом.
— Деккер — великий человек. Всегда его слушай. В любых делах.
«Новенькая: старички начнут устраивать ей всякие дурацкие розыгрыши», — думал Антал. Он боялся за нее больше, чем боялся когда-либо за самого себя. Как он может ее защитить? Что может сделать ради нее? Как убережет от опасностей? Будет ужасно, если эти парни из молодежного союза сунут ей за ухо какое-нибудь журавлиное перо и объяснят ей, что война будет выиграна через несколько минут и Великая Венгрия вновь будет простираться от Адриатики до Карпат. Он взял ее руку с шоколадной палочкой в пальцах. Иза не сопротивлялась.
— И смотри у меня, не суйся в политику!
Девочка исчезла, на Антала вновь смотрел юный солдат, шоколадная палочка в блестящей целлофановой обертке застыла в воздухе между ними. Девушка вырвала локоть из рук Антала и швырнула палочку в озеро, рыбам. Затем спрыгнула с перил, подняла портфель и двинулась к главному зданию. Она шла молча, пока они не достигли опушки; тут она остановилась и, глядя в глаза Анталу, словно стремясь сообщить особый вес своим словам, заявила: пока жива, она всегда будет соваться в политику. Странная мысль родилась у Антала в голове: эту девушку он возьмет в жены.
III
Они поженились в сорок восьмом году, сверкающим, ветреным августовским днем. Было что-то особенно трогательное в том, что он, как ему казалось, знает, кого берет в жены, что за семь лет изучил, как она мыслит, как умеет работать, что думает о мире; он видел, как Иза сдает экзамены, учится, как ведет себя с больными, у постели умирающих, он танцевал с ней, передавал ей листовки, в которых рассказывалось о подлинной ситуации на фронтах и которые Иза с наступлением темноты расклеивала на стенах общественных зданий, на афишных тумбах, среди объявлений, предлагающих купить канарейку или хорошего сторожевого пса. Радостно было сознавать, что он ждет ее не слепо, не в любовном опьянении, что не только телом, но и разумом хочет видеть в Изе товарища, спутницу жизни, потому что Иза — такой человек, которого есть за что уважать, у которого есть чему поучиться.
Конечно, радостно было и то, что наконец-то он может любить ее просто, открыто, не прячась.
С первых дней их знакомства Антала властно и жарко охватило, повлекло к Изе неодолимое мужское желание; поначалу он пытался обуздать свою страсть, быть для девушки лишь покровителем и защитником, старшим братом — настолько хрупкой она казалась ему, настолько тонкой была ее талия, слабыми, почти детскими — руки. Он устыдился, когда осознал, какие мечты будит в нем ее тело, неразвитое тело плохо кормленной девочки-подростка. И был поражен, обнаружив, как жадно она отвечает на его поцелуи, каким недвусмысленно взрослым и женским становится в его руках ее тело, У него не было ни малейших сомнений, что, как только будет возможно, он женится на ней; но не менее твердо он знал, что не сможет и не захочет ждать слишком долго, что уже сейчас жаждет жить с Изой как с женой; правда, Иза была Иза, не Улла, Изу нельзя было повести в клубную комнату и уложить на бильярдный стол или в парке под ель.
Неудовлетворенная страсть тяжело отражалась на них, оба худели, становились все более раздражительными; положение спас кабинет Деккера, в котором Иза тоже часто бывала. Деккер давно был вдовцом, а внезапная смерть взрослой дочери окончательно подвела черту его личной жизни; в последние годы его интересовала лишь работа да еще попытки уберечь от призыва, от участия в безумной войне как можно больше своих учеников, а заодно и возможность открыть молодежи глаза на то, куда катится Венгрия. В клинику Деккер мог явиться в самое неподходящее время, в университетском же своем кабинете бывал исключительно после лекций. Он никогда не подозревал, что происходит в его кабинете; Антал и Иза занимали его мысли главным образом в связи с их научными интересами и. перспективами: Антал, которого Деккер после университетского курса прочил к себе в помощники, проявил себя как многообещающий терапевт, Изу чуть ли не с первых дней учебы увлекала ревматология.
