Сергей Кузнецов - Подобно тысяче громов
Там просто другой климат, говорю я и разливаю вино.
Вот как бывает - решишь прогуляться по бульварам, встретишь одноклассницу и вот уже сидишь в какой-то забегаловке, пьешь фальшивую "Долину", смотришь на дождь за окном. С Иркой так не посидишь: статус не позволяет. Мы всегда ходим в дорогие рестораны. Я считаю, это правильно: уж если завел себе любовницу на десять лет моложе, то где же с ней появляться, как не в дорогих ресторанах - чтобы нынешние и потенциальные партнеры видели, завидовали, думали "да, отхватил себе телку Альперович". Пусть завидуют, это для бизнеса хорошо.
Женька отпивает вино, морщится. Она тоже привыкла к хорошему вину, к официантам, которых не нужно понукать. Честно говоря, не так уж они отличаются с Иркой: впрочем, нет - с Иркой так не посидишь. Она красивая девушка, старательная любовница, товар лицом, все понятно - но говорить с ней совершенно не о чем. Десять лет разницы, ничего не поделать.
Мы пьем фальшивую "Долину" и говорим о делах инвестиционного фонда. Я придумал неплохую схему, и теперь мы втроем - Ромка, Сидор и я - должны, так сказать, претворить ее в жизнь. То есть превратить в деньги. Женька тоже в доле: Рома настоял, чтобы ее считали равноправным партнером.
Ты знаешь, говорит Женька, я же во всем этом не особо понимаю. То есть я что-то делаю, отвечаю за рекламу, на переговоры хожу, но мне все кажется - это игра, понарошку. Я знаю, что на самом деле главное мое занятие: тратить Ромкины деньги.
Ирка, соответственно, тратит мои деньги. Любовнице, наверное, сложнее тратить чужие деньги, чем жене. Я оплачиваю квартиру, дарю подарки, вожу отдыхать, хожу с ней по ресторанам… вряд ли она может взять и пойти летним днем покупать себе туфли. Я сам ей куплю, если мне понравятся.
Наверное, потому я и не женат: люблю, чтобы все было под контролем. По крайней мере - в личной жизни. В бизнесе слишком много факторов, всего не учтешь, не угадаешь.
Вот так бывает - работаешь себе спокойно, никого не трогаешь, и вдруг рано утром твоя машина взлетает на воздух у самого подъезда. Показательный взрыв. Так сказать - предупреждение. Никто не пострадал, если не считать жильцов первых двух этажей, где выбило стекла.
Сидор очень переживает? спрашивает Женя.
А как же ему не переживать? Машина - всмятку, жену и сына - ближайшим рейсом в Англию, служба безопасности выясняет - кто и зачем. Сидор грустит, каждый день звонит Машке в Лондон. Были бы мы беднее, счета за телефон его разорили бы. Что поделать: семья - это ответственность. Наверное, потому я и не женат.
Вот и Лерка в Лондоне, говорит Женя. Слетать, что ли?
Они с Машей не знакомы? спрашиваю я.
Нет, отвечает Женя. Лерка у них на свадьбе только была, потом улетела.
Да, в самом деле, вспомнил. У Сидора была смешная свадьба, теперь таких уже не будет. Районный ресторан, черные "волги", стандартный тамада… три года прошло, а как все изменилось! Другая страна, сколько ни говори "совок".
Я на свадьбе как раз на Ромку глаз положила, говорит Женя, лепесточек даже оборвала, чтоб у Лерки отбить. Она улетела через неделю, а мы с ним прямо из аэропорта поехали в "Пиросмани", он мне кольцо подарил.
Женька вытягивает руку, на среднем пальце - кольцо в виде цветка. Осталось три лепестка.
Не похоже это вино на настоящее, улыбаюсь я, разливая остатки "Долины" по бокалам.
А ты сомневался? смеется Женя. Ни минуты, говорю я и заказываю вторую бутылку.
С Иркой так не посидишь, не будешь пить чудовищное пойло, напоминающее портвейн нашей юности. Что мы пили десять лет назад? Вермут из "Балатона", точно. Вермут и водка, гремучая смесь. Черный ход, Борис Гребенщиков во все горло, громкие Женькины вздохи двумя этажами выше - и мы с Ленькой Онтипенко, замерли, словно два извращенца, слушаем, как Сидор пялит нашу общую подружку - да так, что всему дому слышно.
Ветлицкая в телевизоре поет "Посмотри в глаза, я хочу сказать…". Женя чуть отпивает из бокала, смотрит в окно: сплошная стена дождя, вспышка молнии, следом - удар грома.
Когда я был совсем маленьким, родители объяснили мне: пауза между молнией и громом происходит из-за разницы в скорости света и звука. Чем ближе ударило, тем меньше пауза. Так оно и есть - зря они, что ли, технари-естественники, физик и химичка, два младших научных, папа и мама. Так оно и есть - но все равно я уже много лет думаю: на самом деле гром и молния - это метафора. Метафора задержки, зазора. Например, Ирка: ей говоришь что-то умное, и на ее лице на мгновение застывает трогательно растерянное выражение, а потом она кивает рыжей головой и опять делает понимающее лицо. А вот у Женьки этой задержки почти нет: что поделать, десять лет тренировки.
Женька верит в руках полупустой бокал, подпевает Ветлицкой: и больше не звони, и меня не зови, я забуду про все, что ты говорил, я верну тебе все, что ты подарил.
Гром и молния - это метафора задержки, зазора. Например, я: вот уже пять минут хочу задать вопрос, а все жду где-то между помыслом и поступком. Там, собственно, где падает тень. Ирка наверняка даже не знает кто такой Т.С. Элиот. А Женька, наверное, никогда не читала его стихов. Может, в этом между ними и вся разница? Ну, плюс десять лет, конечно. Жизнь, как замечено в том же стихотворении, очень длинна.
Ты счастлива? в конце концов спрашиваю я и тут же, смутившись, добавляю: то есть я хотел сказать, ты довольна, что тогда оторвала свой лепесток?
Женя качает головой, волосы почти высохли. Мокрые и полусухие рыжие волосы - два совсем разных цвета, не перепутаешь.
Конечно, довольна, говорит Женя. Новый "сааб", уикэнд в Париже, соболья шуба, дача на Рублевке… кто будет недоволен? Жалко только, детей нет. А я бы уже завела себе девочку. Или мальчика.
Может, Ирка тоже была бы не прочь завести себе девочку или мальчика. Но мне кажется, двадцать лет для женщины - немного рановато для детей. И тридцать для мужчины - тоже рано. Может, поэтому я и не женат? Зачем жениться, если нет детей?
А вот Ромка не хочет, говорит Женя, но это даже неважно. Я ведь всем довольна. Хотя если бы могла - я бы все отменила.
И что? спрашиваю я.
Отменила бы, отвечает Женя.
Вот как бывает, думаю я, сначала получаешь все, что хочешь - а потом хочешь только отменить все это. Может, лучше и не получать? Оставить что-то самое сокровенное как мечту, как вечную возможность?
Ты знаешь, говорит Женя, я в школе была в тебя влюблена? В десятом классе.
Я качаю головой. Нет, я не знал.
Да-да. А ты меня не замечал, продолжает она. А сейчас я иногда думаю: а что, если бы я тебя все-таки соблазнила? У нас был бы роман и мы бы поженились. Курсе на третьем.
На третьем курсе Жене было столько же лет, сколько Ирке сейчас. Она трахалась с Сидором двумя этажами выше, а мы с Онтипенко сидели, прислушиваясь к ее стонам, делая вид, что просто пьяно молчим.
Женька смотрит на меня, словно ждет ответа - что было бы, если б мы поженились? - а потом говорит: это был бы пиздец.
Я смеюсь в ответ, Женя тоже улыбается. Замечаю, что мои пальцы отбивают привычную чечетку по тусклой поверхности стола.
То есть ты чудесный, и милый, и замечательный, и действительно мой близкий друг, говорит Женя, но не могу представить, как я могу с тобой спать. И то же самое с Ромкой, но по-другому. Не в смысле "спать", спать с ним вполне можно, нет. В смысле исполнения желаний. Некоторым желаниям лучше не сбываться - когда они сбываются, будто закрывается какая-то дверь, понимаешь?
Я киваю. Вероятно, на мгновение у меня становится лицо как у Ирки, потому что Женя говорит: ничего ты не понимаешь, мужчинам такое трудно понять. Но если бы у меня был цветик-семицветик, я бы попросила все назад. Чтобы ни брака, ни машины, ни дачи.
Что попросил бы я? Я не женат, дачи у меня нет, квартиру и машину я бы оставил. Наверное, я ничего не стал бы менять - может, только уничтожил бы этот зазор, между молнией и громом, между мыслью и действием.
Я вытягиваю из букета искусственных цветов стебель с полураскрывшимся пластмассовым бутоном, обрываю все лепестки, кроме трех и протягиваю Женьке покалеченный цветок. Давай, говорю я.
Женя пожимает плечами, затем бормочет скороговоркой летилетилепесток, дернув, отделяет пластиковый обрывок от черенка и бросает на пол: вели, чтобы все вернулось назад.
Что попросил бы я? Уничтожить зазор между молнией и громом, между тридцатилетней Женей и двадцатилетней Иркой, между мной, который сидит в "Хинкальной", и мной, который на ступеньках черного хода прислушивается к стонам двумя этажами выше. Десять лет спустя я понимаю, как безумно хотел ее тогда. Как хочу до сих пор.
Прекратите мусорить, кричит из-за стойки буфетчица, пришли, ничего не съели, а цветы ломают.
