Эдуард Тополь - Русские на Ривьере
Так что, как видишь, даже в условиях коммунистического гнета мы не уронили эстафету великих русских гурманов…
* * *– Это замечательно, – сказал я. – Но я не понимаю одной вещи. Уж полдень близится, а буайбеса нет. Мы сидим тут тридцать восемь минут…
– Всего тридцать восемь, – уточнил Саша. – Сразу видно американца. Буайбес, чтоб ты знал, – это один из шедевров марсельской кухни, а шедевры не создаются в минуту, как гамбургеры. На его приготовление уходит не меньше часа.
– В таком случае вернемся к нашим баранам. То есть к сюжетам. Если у нас приняли свердловскую «Мисс мира в Париже», то приключения «Мисс Омск» и «Мисс Томск» на Лазурном берегу придется похерить. В нашем сериале о любви по-русски может быть только одна серия с местом действия во Франции. Остальные должны происходить в России.
– И что, все истории Лазурного берега я рассказывал зря?
– Да, старик. «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды» – это как раз про тебя. Нам нужно еще три сюжета с местом действия в России.
– Дай подумать… – Стефанович достал из кармана блокнот, в котором, как я понял, у него было записано все – от телефонов любимых девушек на пожарный случай и размеров дверных шпингалетов, нужных для его дачи, до сюжетов киносценариев.
Но я остановил его:
– Подожди. У меня есть другая идея. Зрители любой страны обожают фильмы из жизни звезд и миллионеров. «Все о Еве», «Звезда родилась», «Богатые тоже плачут» и тому подобное. Не знаю, как у вас во Франции, а у нас в Штатах Даниэла Стил и ее эпигоны копают эту жилу годами, и есть писатели, которые просто специализируются на биографиях звезд. Публика буквально расхватывает их книги о Фрэнке Синатре, Мэрилин Монро и Хамфри Богарте. Поэтому один сюжет можно сделать о жизни российских звезд. «Звезда а-ля рюс», а? Романтическая любовь русских «суперстар» на фоне дремучей российской экзотики.
– А кого ты имеешь в виду? – спросил Стефанович.
– Но тебе нравится идея?
– Идея может иметь место…
– Рабочая… – уточнил я.
– Зависит от того, как сделать. И кого ты конкретно имеешь в виду…
– Я имею в виду самую знаменитую российскую певицу Аллу Лугачеву и ее бывшего мужа Александра Стефановича.
– Ну нет! – поморщился Саша. – Меня уже достали журналисты по этому поводу, но я их всех гоню. И потом – с чего ты взял, что это из жизни миллионеров? Это же блеф, как и все остальное.
Но я гнул свое:
– Я имею в виду ваш четырехлетний роман, о котором и сейчас пишут все газеты в связи с приближающимся юбилеем звезды. Я читал в «Версии», что именно ты придумал Лугачевой тот образ, которому она до сих пор старается соответствовать.
– Ну, я помогал ей немного, – принужденно ответил Стефанович. – Но в общем, ничего там не было интересного.
– Саша, мы же договорились: на этом этапе я решаю, что интересно, а что нет. Мы установили, что сюжет из жизни звезд на фоне российской экзотики может французов заинтересовать. Для меня уже не важно, было это с тобой и твоей Лугачевой или с кем-то еще. И требуется нам вовсе не то, что ищут журналисты желтой прессы. Нам нужны вкусные эпизоды на тему «любовь российских звезд», а все имена будут в фильме изменены.
История тридцать шестая
Звезда «а-ля рюс»
– Не знаю, что ты выкрутишь из этого материала, но так и быть – слушай. Только имей в виду, что тут будут такие специфические подробности быта российской эстрады, каких не понять никаким французам…
Идея познакомить нас пришла в голову замечательному поэту-песеннику Лёне Дербеневу, с которым я дружил и сотрудничал по нескольким фильмам. Это был необыкновенный человек. Помимо того, что он был автором прекрасных песен, которые пела вся страна, он еще был и необыкновенно остроумным. Доказательством тому служат две его частушки, за которые он должен войти в историю русской литературы и общественной мысли. Одна такая:
Что все чаще год от года
Снится нашему народу?
Показательный процесс
Над ЦК КПСС.
И вторая:
Каждый день на огороде
Над говном грачи галдят.
А Ульянова Володю
Даже черви не едят.
Они были написаны в самый разгар строительства развитого социализма, одна – к столетию со дня рождения Ленина, а вторая – к очередному юбилею Октябрьской революции.
Так вот, впервые фамилию Лугачевой я услышал от Лени. Он мне сказал:
– Есть одна девушка, очень талантливая, надо ей помочь. Я думаю, ты сделаешь это лучше всех. Я тебя с ней познакомлю. Все в ней хорошо, один недостаток – она абсолютно без тормозов. Я тебя об этом честно предупреждаю. Дальше смотри сам.
И вот мы встретились у Дербенева дома. Надо сказать, что она сразу стала королевой вечера. Веселила публику, была остроумной, когда надо, внимательно слушала, потом села за пианино, пела песни. Было ей тогда 26 лет. Она была тоненькой, стройной девочкой, что трудно себе представить сейчас. Рыжая, губастая, и хотя от природы у нее не особенно выразительное лицо, но артистизм был необыкновенный. К сожалению, продолжить тогда наше знакомство нам не удалось, потому что у меня были дела в Ленинграде, я там снимал на телевидении.
И вдруг в Ленинграде, на телестудии, узнаю, что она в каком-то павильоне снимается в музыкальной телепрограмме. Я пришел на эти съемки, и, к изумлению работников телевидения, между нами через весь съемочный павильон произошел такой диалог.
– Привет, красавица!
– Привет, Саша. Как ваши дела?
– Неплохо. Когда вы заканчиваете съемку?
– Да вот, обещали через час отпустить.
– Отлично. Я вас приглашаю в ресторан с цыганами.
– К сожалению, не могу, у меня уже куплен билет на самолет.
– Тогда я вас подвезу до аэропорта, и по дороге поболтаем.
И после съемки мы поехали в аэропорт, а по дороге договорились, что приглашение мое в ресторан остается, но осуществим мы его в Москве. Я, закончив съемки в Ленинграде, запустился на «Мосфильме» с музыкальной картиной об ансамбле «Песняры»; это был специальный фильм к их гастролям в Америке. И как-то вечером я ей позвонил и предложил пойти в ресторан Дома кино, мой любимый. Но она отказалась, сказала, что хочет показать мне свой любимый ресторан на Рублевском шоссе. Я подхватил ее в условленном месте, и мы поехали в этот «Сосновый бор», который она называла «Еловая шишка». Надо сказать, что она большой мастер на трюки, которые должны поразить окружающих. Такая деталь: в ресторане она взяла нож, разрезала себе палец, открыла мою записную книжку, выдавила каплю крови на страницу и написала:
«Определите на досуге мою «группу», потому как петь – это мое кровное дело».
И поставила число и подпись. Не каждая девушка способна на такие фокусы, честно тебе скажу. Определить «гpyппy» мне пришлось той же ночью вечера в гостинице «Мосфильма», где я тогда жил. А утром, когда мы пошли завтракать, я ей сказал:
– Не знаю еще, как ты поешь, но артистка ты замечательная, это твоя самая сильная сторона, развей ее. Постарайся все свои песенки обыгрывать. Постарайся вообще превратить это все в театр.
Она говорит:
– Это как?
– Ну, смотри. – Я взял записную книжку и написал: «Идея: «Театр Аллы Лугачевой». – Представляешь, – говорю, – ты выходишь на сцену и из каждой песни делаешь маленький спектакль. У тебя должно быть такое платье, которое трансформируется в разные сценические костюмы, чтобы ты могла разыгрывать несколько разных ролей. Тот небольшой реквизит, который у тебя в руках, ты должна обыгрывать.
Она говорит:
– У меня же в руке только микрофон.
– Представь, что сейчас это микрофон, а через минуту это уже скипетр, который ты поднимаешь. А через секунду это бокал, из которого ты пьешь.
– Да, точно! – тут же подхватила она. – Вот в этой песне я так сделаю, а в этой так.
То есть она, как губка, все быстро впитывала, и это мне очень понравилось. А поскольку на сцене я ее еще не видел, то вскоре она меня пригласила на свой концерт. Но это только было так сказано: «на свой концерт». А на самом деле это был концерт оркестра армянской филармонии, там она пела две песни в середине второго отделения. На меня это произвело впечатление ужасное, потому что, во-первых, песни были армянские, а во-вторых, она была в каком-то кошмарном парчовом платье, и на ее колене была прикреплена большая искусственная бумажная роза. Я честно сказал ей о своих впечатлениях. Она говорит:
