Кира Буренина - Мечты в шоколаде. Сборник рассказов
Раздавленный обидой, Илья мужественно прожил этот день до конца. И только ночью он позволил пролиться слезам разочарования. Это были его последние слезы. Засыпая под утро, он увидел страшный сон: как будто он крутит сальто под самым куполом цирка, и весь зал, затаив дыхание, следит за ним, и вдруг руки партнера разжимаются, и Илья летит, летит вниз. Вот уже ясно различимы опилки на манеже, удар – и маленькая скрюченная фигурка в серебристом костюме лежит в самом центре арены.
Все дальше отдалялся Илья от всех, уединяясь с альбомом в руках. Рисование стало его второй натурой, страстью, способом общения с окружающим миром. Он стал недосягаем для людей. У него не было близких друзей, он предпочитал ни с кем не откровенничать, ни к кому не привязываться и никого не любить.
«Какой вы угрюмый, – кокетливо замечали девушки. – Вы всегда такой?» «Какой вы самостоятельный. Что, ничего не боитесь?» – недовольно замечали высокие чиновники. Но он предпочитал стоять в стороне, не слушая комплиментов и поздравлений, даже если дело происходило на его персональных выставках, которые он никогда не выпрашивал. Просто приходили и предлагали, а он соглашался. Вот и все. Он парил над миром…
И когда наступили тяжелые времена, никто не предложил ему помощи, опасаясь получить холодный и высокомерный отказ. Лишившись мастерской, Илья стал перебиваться случайными заказами. Ему было все равно. И однажды из чувства противоречия он вышел с откровенной халтурой на Арбат.
Когда Илья встретил Татьяну, он был ошарашен – именно ее лицо выводила его рука в различных вариантах и ракурсах так давно, что теперь даже не вспомнить, когда и откуда впервые ему пришел в голову этот образ. Жаль, что Татьяна не оценила его порыва, когда он без куртки бросился вслед за ней прямо на улицу. Откуда ей знать, что потом этому странному художнику ночью приснился старый кошмар – серебристая фигурка, безжизненно скрюченная на арене цирка под огромным холодным куполом.
«Как неловко получилось», – беспокойно вспоминала Татьяна эпизод с художником на Арбате. На следующий день она вновь была там, высматривая Илью. Он стоял на прежнем месте, укутанный в свою тяжелую доху, дуя на озябшие пальцы.
– Вы? – удивился художник, увидев Таню.
– Да. Вы извините меня за вчерашнее. Как-то все по-дурацки вышло. Шеф за-ставил прогуляться с американцами по Москве, и вот… – проговорила она, с удивлением замечая, как красные искры вновь вспыхнули в его глазах.
Илья молчал. Таня, принимая это молчание за смущение и неловкость, принялась рассказывать что-то смешное, любуясь собой со стороны – какая она легкая, остроумная, коммуникабельная.
– Не надо, – вдруг произнес Илья, требовательно глядя ей в глаза. – Не надо так много говорить. – Он оторвал от ватмана кусок и размашисто написал на нем телефонный номер. – Это мобильный. Звоните. Я буду ждать.
Таня независимо пожала плечами и отошла, кивнув художнику на прощание.
– Тоже мне, непризнанный гений, – сварливо пробубнила она, ощущая в душе непонятную тревогу. Словно только что столкнулась с инопланетянами и безумно устала, усваивая их понятия и объясняя им свои…
Вечером ей позвонил расстроенный Владик. У него пытались угнать машину, он весь день провел в милиции и нуждался в женской ласке и утешении, – Татьяна обязана немедленно приехать!
Слушая, как Владислав в который раз самодовольно рассказывает об успешно провернутой сделке, глядя на его гладкое, спокойное лицо, Таня внезапно ощутила глухое раздражение. А перед глазами стояло аскетичное лицо, сухой блеск серых глаз Ильи.
Принимая привычные поцелуи и ласки Владика, она мстительно приговаривала про себя: «Вот тебе, получай», – представляя нарочно Илью, как если бы он видел ее в этот момент. Ей хотелось задеть его, сделать ему больно. «Что это?» – попыталась понять Таня спустя некоторое время, наливая себе на кухне чай и глядя в черноту за окном.
Она огляделась вокруг, и недавнее раздражение вновь поднялось в ней.
– Как он мне надоел, – произнесла она вслух и испугалась своих слов. Разыскав в сумке кусок ватмана, она набрала номер, не представляя себе, зачем это делает и что скажет.
Илья отозвался моментально.
– Вы не спите? – удивилась Таня.
– Приезжайте, – сухо скомандовал Илья, и Таню обидел его безразличный тон.
– Вот возьму и не приеду, – капризно протянула она.
– Как хотите, – прозвучало в трубке.
– Я еду, еду, диктуйте адрес!
Она катила по темным безлюдным улицам. В голове было пусто. «Неужели это я?» – приходила иногда в голову мысль и тут же исчезала. У кирпичной многоэтажки Таня припарковалась, когда на небе появилась серая полоска позднего зимнего рассвета.
Илья открыл дверь, пропустил Татьяну в полутемную, пахнувшую скипидаром и свежезаваренным кофе квартиру.
– Ну? – спросил он, наливая кофе из медной джезвы.
– Что значит «ну»? – оскорбилась Татьяна. – Я просто так заехала.
Он молча кивнул.
– Расскажите что-нибудь, я так долго не могу молчать! – потребовала Таня, когда кофе был выпит.
Илья поднялся, взял ее за руку и повел в комнату. Татьяна ахнула. Везде: на стенах, на подрамниках, на подоконнике – были развешаны и расставлены портреты – в масле, карандаше, пастелью. Это были ее портреты.
– Мне трудно говорить, – с усилием произнес Илья, прислонившись плечом к дверному косяку, скрестив руки на груди. – Да и бесполезно, наверное. Все равно все останется так, как есть. Я ведь наводил справки. Вы – удачливая, преуспевающая, у вас родители. Знаете, о такой поет Макаревич: «Она идет по жизни смеясь». А я… Кто я? Никчемная богема!
Таня вздрогнула и повернулась к нему.
– Зачем вы так? Ведь вы – мастер. Меня научили в этом разбираться.
Илья холодно усмехнулся:
– Мне не нужны комплименты. Понимаете, я всю жизнь жил вполнакала. Я никогда не выкладывался, за исключением искусства. Я боялся полюбить, привязаться, опасаясь предательства, не веря в дружбу. Во всем полагался на себя, свои силы, зная, что это единственный способ не разочароваться. Это стало моей второй натурой. И теперь я уже не способен на настоящий поступок. Мне надо бы сказать, что я ждал вас всю жизнь, просить вас остаться со мной. Но я не стану. И все будет так, как прежде. А ведь я знаю, что совершаю страшную ошибку. Я не прощу ее себе, и тем не менее все будет так. Я останусь для вас эпизодом, который вы очень скоро забудете.
Таня, обхватив себя за плечи, слушала этот странный монолог. Ей стало зябко. Но возразить было нечего. Илья прав. Сейчас она уедет. Вернется в свою жизнь. Владик уже, наверное, разыскивает ее. Илья останется здесь. Их дороги разойдутся. Пересечение невозможно. Таня повернулась к двери.
– Спасибо за все. Но… мне пора.
Илья кивнул, знакомые Тане красные искры в глазах вспыхнули и погасли.
После того как Таня ушла, Илья долго сидел на кухне, сжав кулаки, рассматривая причудливые разводы кофейной гущи в чашке.
– Так будет лучше, – решительно сказал он себе, вернулся в комнату, закрепил чистый холст и углубился в работу.
Рука уверенно вывела широкий круг арены в обрамлении алого бархата. Полутемный зрительный зал. Освещены лишь первые ряды. Беспощадный свет в центре арены направлен на гимнаста в серебряном трико, распластанного на опилках. Лица зрителей охвачены ужасом и восторгом от происшедшей на их глазах трагедии. Сверху по канату спускается второй гимнаст. Он пытается разглядеть, что творится на арене, жив ли его партнер. На лице – отчаяние. Илья не заметил, как прошел день, наступил вечер. Сегодня он вызвал свой давний кошмар на бой. Выиграет ли он его?
Татьяна всеми силами пыталась забыть утренний разговор. Жизнь казалась ей бухгалтерским гроссбухом или компьютерной программой Outlook, где все события уже расписаны далеко вперед до самого конца… Изменить что-либо не в ее силах. И зачем? Она выйдет замуж за Владика. Будет семья, дети. Потом они переедут жить куда-нибудь в Европу. Во Францию или Испанию. И, прогуливаясь по улочкам Парижа или Барселоны, где улыбчивые художники наперебой предлагают свой товар, она обязательно вспомнит зимний день, Арбат, художника в неловком черном полушубке, и в ушах требовательно зазвенит вопрос:
– Портретик не желаете?
Через три месяца она стала женой художника.
Приманка для женихов
Моей прабабушке так много лет, что она еще помнит Его Императорское Величество, восседающим в ложе Большого театра на представлении балета «Аполлон и Психея».
Я захожу к ней в гости, и она не устает наставлять меня на путь истинный, бесшумно помешивая ложечкой чай в чашке тончайшего веджвудского фарфора.
– Что-то ты, Таисия, в девках засиделась. Кавалергарды тебе вряд ли встретятся, баронские и графские титулы тебя тоже обойдут стороной. Но о себе подумать надо. Ты хоть и выглядишь моложаво (вся в меня), и умница, но в тридцать лет женщине нужна поддержка, чтобы у нее оставалось время и были средства на себя – сходить к косметологу, позаниматься вокалом и языками, съездить на ванны в Баден-Баден. Отдыхать нужно, детка, чтобы дожить до моих лет.
