Andrew Лебедев - Гаs
– Товарищ геолог Сухинин? – услыхал он нежное щебетание, сопровождавшееся не менее нежным прикосновением к его рукаву.
– Ира Лядых, чтоб мне провалиться! – воскликнул Сухинин, узнав свою бывшую коллегу по сибирским изыскательским скитаниям.
– Я Айрэн Розен, – поправила Ира Лядых.
– Улетаешь? – спросил Сухинин.
– Да, мой Арончик все дела здесь поделал, мы теперь улетаем.
На этот раз на ней была беленькая шубка и ярко-зеленые брючки в обтяжку.
– Эх, экологов европейских с их Бриджит Бордо на тебя нет, – вздохнул Сухинин, – все пушного зверя себе на потеху изводите.
– А сколько мы этих песцов на Ямале за просто так постреляли, – гибкой кистью руки махнула Ирина, – сколько там всего было!
– Жалко что улетаешь, а мы так и не поужинали, – сказал Сухинин.
– Точно, и я жалею, – доверительно положив свою ладошку Сухинину на грудь, сказала Ирина, – жалею, что мы не переспали с тобой, товарищ геолог Сухинин, – сказала и зашлась звонким смехом, – я ведь как тебя в тот раз в аэропорту увидала, приехала с Арончиком в отель, сразу о тебе справки навела, ты ведь оказывается большой бизнесмен, у тебя семь процентов такой большой корпорации, это меня возбуждает, я тебя хочу.
– Irene, who is that guy? – обратившись к Ирине, спросил подошедший сбоку старик в модном песочного цвета верблюжьем пальто, – You still making' flirt wherever You want to.
– Это мой муж Аарончик, – сказала Ирина Сухинину, – Its mister Sukhinin, don't be jealous, he is my former big boss, – сказала она теперь уже обращаясь к Аарону.
– My pleasure*, – подчеркнуто сухо сказал Розен, не подавая руки и повелительным жестом уводя Ирину.
– Скоро не семь, скоро восемнадцать процентов будут, – сказал Сухинин в спину уходящей Ирине, – тогда все вы меня очень захотите, все-все… *Ирэна, кто этот парень? Ты всегда вертишь задом, всегда и везде и со всеми.
Это мистер Сухинин, не ревнуй, он мой бывший босс Приятно познакомиться (англ.) – Слыхали, Вероника Пузачева в Склифе, в реанимацию ее отвезли, отравиться пыталась, – поделился новостью шофер Коля, – ее вечером горничная на унитазе полуживую нашла, хорошо та задержалась и домой к себе не уехала, а то не откачали бы… Говорят, таблеток наглоталась.
– Вот те на! Давай к Склифу поворачивай, чего уж там! – буркнул Сухинин и вдруг подумал о Пузачеве, – был бы жив Игореха, каких бы он оплеух Веронике накидал!
Сухинин вспомнил, как на четвертом курсе сам вдруг начал глотать всякую дрянь.
Из-за идиотской моды.
На почве любви к музыки сошлись они с одним парнем, тот учился на вечернем, а днем работал лаборантом на кафедре минералогии. Ну, и подучил он Сухинина кушать всякую гадость, вроде эфедрина, кодеина и вошедших тогда в моду седуксена с элениумом. Одним словом -подсадил на колёса. Кодеин тогда в те времена вообще без рецептов отпускался и продавался в виде так называемых "таблеток от кашля" – contra tussim, если по латыни. И еще они нюхали средство для выведения пятен "Сополс" латвийского производства, которое вообще во всех хозяйственных магазинах продавалось – бери – не хочу!
Однажды, Сухинин пришел к лаборанту домой, новый диск "Назарета" послушать, а у него девчонки какие-то сидят – балдеют. На столе – пачки с колёсами, пузырек этого самого "Сополса" стоит. Лаборант, Сухинин как сейчас, видел его перед глазами – в коротеньких, не доходящих до щиколоток вельветовых брючках песочного цвета, так, чтобы было видно его модные оранжевые махрового материала носочки, что звали "махра", так вот лаборант наливал несколько капель из пузырька на сложенную в несколько раз марлю и прикладывал этот тампон ко рту красивой но очень худенькой девочки. Та глубоко вдыхала в себя и всем выражением своего красивого бледного личика выказывала покорную готовность впасть в нирвану.
Вторая девушка, Сухинин даже вспомнил, как ее звали, вторая девушка по имени Оля, вдруг села на колени к едва вошедшему в комнату Сухинину, и тоже активно принялась дышать латышским пятновыводителем. Она закидывала голову далеко назад, раскачивалась в такт несшейся из магнитофона музыке и вдруг, обвив шею Сухинина своими тонкими руками, сказала, – если меня сильно торкнет, не раздевай меня, ладно!
Сам Сухинин тогда этого "Сополса" нюхать не стал. Не то, чтобы ума хватило, ума как раз ему тогда сильно не доставало, но сработала какая-то врожденная осторожность.
Однако, кодеина две пачки по десять таблеток в каждой – он накушался.
Помнил, что был у него тогда какой-то жар и полный бред в голове.
И еще лаборанта помнил, как тот девчонкам рассказывал, что певица Далида, когда померла от колёс, нарядилась в свое лучшее платье, легла на убранную цветами кровать и приняла две пачки чего-то там такого, что доктора обычно прописывают тем артистам, которые много летают в самолетах и плохо переносят полеты.
Бензидрина фенол-биглюканат что ли?
– Одним словом, – улетела Далида, – громко хохотал лаборант.
И обе девчонки громко хохотали с ним за компанию.
А Пузачев, когда узнал про это. Как узнал? А сам Сухинин ему и рассказал – похвастался. А Пузачев ему морду набил. Да еще как сильно набил… И еще Пузачев куда-то сходил и лаборанта того с кафедры убрали.
Вот каким парнем был Игорь Пузачев.
И кабы не помер он, вряд ли Вероника себе такое позволила.
Приехали в Склиф.
Коля включил фиолетовую мигалку и их пропустили под шлагбаум туда, куда въезжают только на "скорой".
– У нас в отделении кстати Володя Высоцкий лежал, – прикуривая от поднесенной Сухининым зажигалки, сказала зав отделением, давно это было, в семьдесят шестом или в семьдесят седьмом, два раза он при мне лежал.
– Как Пузачева? – спросил Сухинин.
– Будет жить да поживать ваша Пузачева, – улыбнулась зав отделением, – поживать, да добра наживать.
– Добра ей муж уже нажил, – хмыкнул Сухинин, – сама бы поправилась теперь.
– Поправится, вы можете теперь к ней пройти, – ласково проворковала зав отделением, деловито убирая конверт с наличными евро, – она уже не спит, телевизор смотрит, сериал про Громовых.
– Ну, да…
***
Она и взаправду лежала и глядела свой сериал.
Сухинин оценил, что и в таких декорациях, Вероника выглядела на все сто. Ну, если и не на все сто, то на девяносто пять с хвостиком.
Руки вытянуты поверх одеяла, иголка с трубочкой в голубой венке, бутылочка на железной палке побулькивает рядом. И остренький бледный носик с двумя глубоко запавшими глазками – устремились прямо и вверх, где на кронштейне над дверью висел большой черный телевизор.
– Спутник мчится по орбите
С перигея в апогей
В нём КРОНШТЕЙН летит прибитый
Первый лунный гонорей, – сходу улыбчиво продекламировал Сухинин.
– Дурак, – не улыбнулась Вероника.
– Куда цветочки полОжить? – наклоняясь и чмокая Веронику в бледную щечку, спросил Сухинин.
– Потише, ты мне капельницу опрокинешь, – шикнула на него Вероника.
Сухинин присел на белую больничную тубареточку и принялся молчать.
– Ты чего молчишь? – спросила Вероника, – ты молчать ко мне сюда пришел?
– Нет, я пришел не молчать, – ответил Сухинин.
– Тогда не молчи, – сказала Вероника и шмыгнула остреньким носиком.
– А что говорить? – спросил Сухинин.
– Ну, спроси меня о чем-нибудь, – сказала Вероника, сглатывая мешавший ей комок, – спроси меня о том, почему я здесь?
– Ну, скажи, почему ты здесь, – согласился послушный Сухинин.
– Я люблю контрасты, – сказала Вероника.
– Что? – не понял Сухинин.
– Контрасты я люблю, вот что, – раздраженно ответила Вероника, – контрасты, типа жизнь и смерть, мужчина сильный и мужчина слабый, холодно и горячо, светло и темно, понял?
– Понял, – кивнул Сухинин, – Пузачев у тебя был сильный, а теперь ты слабого, то есть меня захотела.
– Правильно, потому как денег много, а слабого мужчину можно себе позволить, только когда деньги есть, – слабо усмехнулась Вероника.
– Это мудро, – согласился Сухинин.
– Только ты не смей меня, потом бросить, – сказала Вероника.
– Почему? – Сухинин удивленно приподнял брови.
– Потому что это невыносимо, если тебя бросает слабый мужчина, – ответила Вероника, наконец, отведя глаза от экрана и поглядев на Сухинина, – бросать женщину это прерогатива сильных.
– Я тебя не брошу, – сказал Сухинин, положа руку поверх одеяла в том месте, где оно накрывало живот Вероники, – я тебя не брошу, promess.
– Позови сестричку, капельница кончилась, – сказала Вероника и закрыв глаза, вытянула губки бантиком для поцелуя.
– Не бросай меня, Сухинин!
***
На свадьбе Сухинин напился вдребезги.
Напился в хлам.
Как и положено мужчине слабому, подверженному влияниям и пагубным страстям.
Вероника была в венецианском золотом платье от Юдашкина, сшитом из фольги цветного золота. Платье облегало невесту, подчеркивая ее соблазнительную гибкость и намекая на потаённую глубинную порочность момента.
