Олег Рой - Эдельвейсы для Евы
— Ну что же, надо открывать шампанское. — У Баси в руках уже был поднос с фужерами. — Герман, ну-ка займись!
Хлопнула пробка, искрящийся напиток заиграл в хрустале. Мы поздравили жениха и невесту, после чего Ба пригласила нас к ужину. И хотя она ничего не знала о предстоящей помолвке, стол был накрыт так торжественно, словно Бася загодя готовилась к празднику. Впрочем, у нее так было всегда.
— Вам не нравится Игорь? — спросила Сиамская кошка, когда мы с ней, в перерыве между горячим и десертом, вышли покурить на балкон.
— Не нравится, — подтвердил я.
— Ничего удивительного, это бывает, — рассудительно отвечала Лиза. — Мой третий муж, он был психолог, рассказал мне как-то, что братья и особенно отцы всегда ревнуют своих сестер и дочерей к их избранникам. Им кажется, что их любимицы достойны чего-то большего и лучшего…
На следующий день я снова поехал в Химки. Остановился в уже ставшей знакомой аллейке, поднялся на крыльцо, отделанное витой решеткой, и уже собирался позвонить, как дверь распахнулась и навстречу мне, волоча за собой какие-то большие пакеты, вышли толстенькая дочка Добрякова и невысокая шустрая старушка.
— Добрый день! — сказал я.
— Здрасте, — пропищала девочка тоненьким голоском.
— Здравствуй, здравствуй, — закивала старушка. — Это ты, что ли, будешь Гера?
— Я буду, — не стал отрицать я.
— Ну заходи тогда, Жанночка тебя с утра ждет.
— Может, помочь вам? — я с сомнением покосился на их пакеты.
— Сами справимся, чай, мусорка недалеко… Сама-то, видишь, — доверительно шепнула мне старушка, — уборку затеяла. Грех-то какой… Мишеньку еще земле не предали, а она уж давай его одежу выбрасывать!
— Семеновна, с кем ты там? — послышался голос Ежихи.
— Да Гера твой приехал.
— Ну что же ты его не пускаешь в дом?
— Иди, милок, иди к ней, — благословила меня Семеновна.
Я вошел в холл и изумился царящему в нем беспорядку. Повсюду были разбросаны вещи, в основном одежда и обувь. Посреди этого хаоса с воинственным видом стояла взъерошенная Жанна.
Только вчера я наблюдал похожую картину — только у себя дома. Что-то уж слишком много в этой истории становится повторов и совпадений…
— Что это у вас тут? — удивился я.
— Барахло его хочу выбросить, — отвечала Жанна. — Чтобы даже духу его поганого тут не было!
Да, сильно же она, должно быть, ненавидела мужа, если принялась выкидывать его вещи меньше чем через двое суток после его кончины.
— Ладно, это подождет! — Ежиха прижалась ко мне горячим худым телом. — Пойдем наверх! — шепнула она.
Я уже повернулся к лестнице, как вдруг мое внимание привлекло нечто в россыпи обуви. Не веря своим глазам, я подошел поближе, наклонился и поднял заинтересовавшую меня вещь. Это был маленький детский сандалик с рисунком в виде травинок и ярким красным маком вместо застежки. Точь-в-точь такие же босоножки были на моей Светке, поющей песенку про кузнечика на второй кассете.
— Это Ликины? — выдавил я из себя.
— Конечно, — Ежиха улыбнулась моей несообразительности. — Правда, красивые? Это мы ей на заказ шили. Давно уже, она из них года два как выросла.
— На заказ?
— Ну да. Мы ей всю обувь на заказ шьем. У нее ножка очень нежная.
— Ты хочешь сказать, что такой второй пары нет?
— Ну, я не знаю. Я ведь сама это все придумала — и эти маки, и эту травку… Не думаю, что мастер будет воровать чужую идею: все-таки мы у него постоянные клиенты… Гера! Да что с тобой? Гера! Ты что, меня не слышишь? Тебе плохо? Ты так побледнел… Я колебался недолго.
— Послушай, Жанна, мне нужно показать тебе одну вещь… У тебя в доме найдется видеомагнитофон?
Она нервно засмеялась.
— Пойдем, покажу.
— Сейчас, только возьму кое-что в машине. Ежиха привела меня в комнату на втором этаже.
Видимо, это был кабинет Добрякова, не кабинет даже, а настоящая студия, битком набитая компьютерами и разной другой профессиональной техникой, в которой я мало что понимал.
— Это его, Михаила?
— Нет, блин, мое! Его, конечно.
— Поставь, пожалуйста, вот это, — я протянул ей кассету.
Жанна защелкала кнопками и рычажками, один из экранов засветился, и через какие-то мгновения в комнате раздалось «В тлаве сидел кузнечик…».
— Ой, — удивилась Ежиха, — откуда у тебя это?
— Расскажу обязательно! — пообещал я. — Но сначала ты мне скажи — ты узнаешь сандалики? Это те же или другие?
Вместо ответа Жанна встала, подошла к занимавшему почти целую стену стеллажу, покопалась на полках, вытащила еще какую-то кассету, поставила ее и включила телевизор. Я увидел незнакомую квартиру, наряженную елку, Жанну и Лику, только маленькую — примерно в возрасте моей Светки.
«Лика, к тебе сейчас придет Дедушка Мороз! — говорила Жанна дочке, сидя перед ней на корточках. — Ты споешь ему песенку, которую мы с тобой учили?»
— Что это? — я вопросительно посмотрел на Ежиху.
— Подожди. Сейчас, — она схватила пульт и принялась проматывать пленку. — Вот, гляди.
И я увидел. Лика в красном платьице и в тех же самых сандаликах стояла на стуле, в той же позе, что и Светка, и пела ту же песню про кузнечика, также не выговаривая букву «р», только ее голос звучал четче и звонче.
— Видишь? Это монтаж. Я ничего не мог понять.
— Жанна, что это значит? Ежиха только плечами пожала.
— Значит, что кто-то взял запись с поющей Ликой и зачем-то переделал ее так, что на пленке получилась другая девочка. Кто это мог быть, я догадываюсь, а зачем — ума не приложу.
— Ты хочешь сказать, что это сделал Толе… твой муж?
— Ну, а кто же еще? И наверняка прямо здесь, — Жанна показала на аппаратуру. — А что это за девочка у тебя на кассете?
— Моя дочь. Ее у меня украли.
— У тебя украли дочь? — ахнула Жанна. — Давно?
— Пятнадцатого мая. Мне присылали кассеты с ее изображением, но, похоже, меня дурили, выдавая за мою Светку твою Лику.
Ежиха снова прокрутила мою запись, внимательно вслушиваясь в звук.
— Ты видишь, — она была очень серьезна. — На пленке лицо твоей девочки как будто смазано, и голос звучит глухо… Такую подделку смонтировать, в принципе, несложно — достаточно добавить шумов, заменить лицо, волосы и платье…
— Господи!
— Гера! — Ежиха вдруг посмотрела на меня совершенно круглыми от ужаса глазами. — Это что же получается: Мишка украл твоего ребенка?
Жанна была первым человеком, кому я рассказал абсолютно все: о Регине; о том, как я нес ее по лестнице с перебитой, как мне тогда казалось, ногой; как потом бегал и искал Светку; как с меня потребовали миллион; как приехала сестра с завещанием; как я случайно оказался в бывшей профессорской квартире и нашел дочкино платье; как хозяин квартиры сообщил мне паспортные данные ее мужа и как я его выслеживал. Когда дело дошло до второго появления на сцене Регины, я было запнулся, но Ежиха положила мне нд руку свою горячую ладонь и попросила:
— Говори все, как есть. Он с девкой был, да? Вместо «девки» она употребила совсем другое слово, и это, как ни странно, мне помогло. И я рассказал все и дальше — вплоть до аварии.
— Вот оно что… — Лицо Жанны было совершенно серым, измученным и больным. — Но клянусь тебе, я ровным счетом ничего об этом не знала! Ты веришь мне?
Я ей верил.
Ежиха вдруг сорвалась с места и заметалась по студии, подбежала к стеллажу.
— Давай поищем здесь. Может, найдем что-нибудь… Добряков был аккуратным человеком — каждая кассета оказалась подписана и датирована. Пару полок занимали в основном семейные архивы, запечатлевшие взросление Лики, остальные кассеты относились к работе. Ничего интересного.
— Должно быть, должно быть, — бормотала Жанна. — Не может не быть. Открывай стол.
— Заперто… Не знаешь, где может быть ключ?
— Ломай! — решительно скомандовала Ежиха.
— Ты уверена?
— Конечно, уверена! Теперь я хозяйка, что хочу — то и делаю!
Она оказалась права. В запертых ящиках обнаружилось немало интересного для нее, включая украшения в коробочках и документы на приличную сумму в банке. Но меня интересовали только кассеты. Их было с десяток, на корешках значились даты разной давности и загадочные надписи в духе «И1» или «РЗ». Жанна наугад ткнула в видак одну из кассет, промотала до середины, включила изображение и смачно выругалась. То, что мы увидели на экране, предназначалось, конечно, не для наших глаз, и уж точно не для глаз Ежихи.
— Вот гад, вот сволочь, вот кобель! — возмущалась она, глядя на то, как ее покойный муж кувыркается в постели с какой-то крашеной блондинкой. — И ведь не говорит ей, что устал и что завтра у него тяжелый день! А меня на голодном пайке держал, подонок! Представляешь, подарил мне на Восьмое марта игрушку из секс-шопа: на тебе, дорогая, чтобы не скучать!..
