Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2011)
И прожит развороченной одной,
С которой пробирался рядовой.
Взгляд с ул. Макаровской
на Кирилловскую церковь
Ходьбой и зреньем взятый в клещи,
Выходишь на такие вещи,
Которым нужен только ты:
Они десятилетья ждали,
Когда, спустившись по спирали,
Ты вложишь в раны им персты.
А их персты — взаимно — в раны
Свои. Объятья эти странны.
Вас лихорадит битый час.
Сверяешь общие приметы —
И вы друг к другу так пригреты,
Так пригнаны, что в самый раз
Тебе впитать свечное пламя,
В Репьяховом Яру ручьями
Растечься; воздухом, землёй
Пробраться к храму сквозь больницу
И пятой сущностью явиться,
Чтоб не остался сам не свой.
* *
*
Смотри, мы теряемся в этих кустах…
Ты, может быть, нас позовёшь
почувствовать радость, почувствовать страх
и дрожь, отзываясь на дрожь
ушедших — скольжением между ветвей
вдоль сумерек на Берковцах, [1]
наружных и внутренних; надо скорей
попасть в доверительный взмах
деревьев, на тьму наживив огонёк,
проверив запасы вины,
пока твой родной ненадолго прилёг,
чтоб выйти с другой стороны.
* *
*
Когда всё, что больше,
Берет в оборот,
Как осень, к примеру,
И силы даёт
Себя не беречь,
Ведь отмерен с запасом
И памятью небереженью обязан, —
Идешь напрямую, забыв про тупик,
А там обязательно будет родник:
В нем — имя второе,
И листья, и хвоя,
Заждавшиеся в сердцевине покоя.
* *
*
Стою, виноватая перед тобой,
Как будто бы морок повсюду какой.
В слиянье же Тетерева с Иршой —
Смирение и покой.
Костёр, как в воронку, уходит в луну,
И бездну увидеть ещё не одну
Успею, телесно тебе изменив,
Предопределив разрыв.
Кто спит на земле — тот едва отделён
От силы хтонической, выбившей вон
Все донья, подкравшейся в плаче обид,
Выблёвывающей стыд.
Но реки — на то, чтоб отмыть добела.
А ты приютишь меня там, где была
И прежде — где рана в предсердье твоём,
Бессрочный ее объём.
* *
*
Ежеосенний запах от осенних
Ветвей — как в детство, впавших в листопад…
Где, поредев, распутается тень их,
Там за клубками прыгнут сто котят.
Отец мой голубем лесным вернулся
В свои леса, в ладони к Леснику,
И как река, отставшая от русла,
Я к этому Лесничеству теку.
До постиженья тайны пара всхлипов
Осталась, но расплакаться — нельзя.
Как стать рекою, из дождя не выпав?
Начнись, неукротимая гроза!
Но устья нет на улице застывшей,
Среди неизреченного тепла…
Река реке не делается ближе,
А просто говорит, куда текла.
Юнги Северного флота
ИГОРЬ САВЕЛЬЕВ
*
ЮНГИ СЕВЕРНОГО ФЛОТА
Савельев Игорь Викторович родился в Уфе в 1983 году. Закончил филологический факультет Башкирского университета. Печатался в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Урал” и др. Живет в Уфе.
Маленькая повесть
I
Без девяти девять.
А в салоне машины как будто до сих пор воняет тошнотворными женскими сигаретками: словно жгли помаду. Или сама она, копеечная, выставленная на полулегальных лотках, запекалась на солнце, оплывала перламутровой мерзостью, и какой-то приторной малинкой разило за пять метров. Был одно время такой киоск недалеко от дома, и Олег проходил, вздуваясь от дурноты, будто токсикоз у него, а не у Таньки... И сейчас нехорошо. Окно открыто, хотя не май месяц, и дует неслабо; зато слабо светится магнитола, нехитрое что-то наигрывает. Говорил же этим дурам: не курить в машине. Малолетки чертовы. Олег потянул ручку, вышел, словно, если его не будет в салоне, запах быстрее выветрится. Идиотское какое-то чувство, что он может “спалиться”, хотя кому его разоблачать, да и в чем, зачем?.. К этому добавилось вполне трезвое — сейчас Славика тут сажать, в эту шалавскую вонь... Олег раскрыл дверцу пошире. Потянулся, размял затекшую спину — пара простых упражнений, отошел чуть в сторону. Двор панельного “корабля”, увы — хорошо знакомый, жил обычной вечерней жизнью, где-то у дальних подъездов тренькала гитара, машины под фонарями теряли цвет. Ветер был и прошедшей ночью. Северный, он простреливал город насквозь, как нейтрино.
На этот “опен-эйр”, пожалуй, можно было и не ходить, но вечный зуд выходного дня — куда податься — нельзя было пересилить; да Олег и к черту лысому отправился бы, лишь бы не убивать вечер субботы дома, где мать дремала при телевизоре, и мерно стучало в раковину в кухне, и можно было сойти с ума. В последние месяцы он сам напоминал себе Дон Кихота, кидаясь очертя голову в любую “культурную программу” уик-эндов, а с героем Сервантеса роднила полная бессмысленность этих забегов, потому что Олег ехал на какой-нибудь незнакомый “квартирник” местной группы подростков-говнорокеров один, а являться на такие тусовки не за компанию — все равно что пить в одиночку. На “опен-эйр” вчера он прибыл только потому, что в каком-то журнале, ледовито-глянцевом, встретил флаер, дающий скидку при входе. Мероприятие гремело на окраине, на маленькой базе отдыха, и по объездной дороге машины, мигавшие “аварийкой”, тормозили у обочины в три ряда. Олегу удалось запарковать свою “восьмерку” удачно, и это уже была маленькая победа (как выяснилось — последняя). Потолкавшись в броуновском движении, что создалось на входе, он выяснил, что цены за вход по непонятным причинам взвинтили вдвое. Денег-то не жалко, но он все равно поперся с большой группой энтузиастов в обход, через лес, проламываясь в невидимых буреломах, где под ногой угадывались волнующе объемы, телефоны светили слабенько, и за рекой стояла криминальная луна. Попав на дискотеку, он шатался из одного оглушительного шатра в другой, внимая чьей-то мудрости, что надо перемещаться в определенном порядке: везде громыхал свой ритм. Разбавленного пива нельзя. (Он пожалел, что не подумал о такси.) Познакомился с девчонками. Зачем-то сидели с ними в машине до робких попыток рассвета, чем дальше — тем больше гостьи углублялись в себя, в свои разговоры, и, как отрезвление, вставала бессмысленность происходящего, ибо куда бы он их повез, да и зачем... зачем это все — глобально? Едва попрощались. Даже по домам не попросили развезти. Сегодня — совиная усталость. И к девяти, как всегда, за Славиком.
Девять, кстати, он пропустил, потому что в машине уж минуты три сумасшедшим темпом — быстрей, быстрей — начитывались новости. Опомнившись, Олег защелкнул дверцу и отправился в ближайший подъезд.
Открыла бывшая теща. По доброй традиции даже не поздоровалась, сразу же развернулась на кухню, шагала твердо, как танк. Славик сидел тут же, в прихожей, на скамеечке, уже собранный и даже в сандаликах — выставленный из комнат, как сиротка. “Хабалки”. Олег едва успел подавить гримасу, ласково улыбнулся сыну, обнял его и поцеловал, щекой уловив, как смялось совсем мягкое ушко — словно бабочка. Вещи составлены тут же — пакет с игрушками, рюкзачок. “Как на вокзале”.
— Я сам! — смешно упорствовал Славик, очень серьезно пытаясь надеть рюкзак с диснеевскими рожицами.
— Ну сам — так сам.
Таня все-таки вышла, хотя бы поздоровалась, но молча стояла и смотрела, как они собираются, еще и дверь комнаты прикрыла за собой, как будто Олег что-нибудь украдет... Он вышел к лифту и там подождал, пока прощальные объятия закончатся.
Вечера воскресенья, когда он приезжал за сыном, по ощущениям смутно напоминали купание в море, когда заплывешь на глубину и смешиваются струи, теплые и внезапно холодные, поводишь будто чужими ногами. Сонная оторопь конца недели, изнурительных выходных, сумерек сталкивалась с бодростью малыша, его лопотанием, а дома уже накрывала стол бабушка, ложились поздно, и каждый раз это выглядело как маленький праздник. Лифт подрагивал. Из подъезда Славик выбежал первым, с “Осторожно, машины!” вослед.
