Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 2
Когда он подходил к месту работы, люди, словно Убегая от какой-то опасности, нескончаемой вереницей поспешно покидали траншею и снова сматывались в тугой клубок.
Женя, сверкая на солнце резиновыми сапожками, бежала вместе со всеми, но Виталий Осипович не сразу узнал ее в синем комбинезоне. Ее светлые блестящие волосы, выбившись из-под легкой голубой косыночки, трепетали на ветру.
Когда он подошел. Женя уже стояла в группе женщин. Щеки ее пылали. Заправляя волосы под косынку, она что-то оживленно говорила. Одна из женщин спросила:
— Устала, инженерша?
— А я не инженерша, — ответил Женя, — я актриса!
И в этом ее ответе, и в ее голосе было столько молодого, веселого торжества, что у Корнева пропало всякое желание отчитывать ее за самовольство.
Другая, молоденькая, остроглазая женщина, которую все называли Аннушкой, быстро затараторила:
— Это правильно. Инженерши наши за мужневы спины прячутся, жиры свои берегут. Они, я думаю, и с мужиками-то своими…
Последних ее слов Корнев не разобрал, потому что все дружно рассмеялись. Остроглазая продолжала:
— А того не соображают, дуры, что мужики жирных не любят. Вот мы с Евгенией Федоровной бабочки-ягодки, и мужики нам достались — орлы!
Другая, пожилая, но еще миловидная женщина — дежурная телефонистка, вытряхивая папиросу из голубой пачки, усталым голосом подтвердила:
— Корнев — орел. Как глянет, не сразу найдешь, куда спрятаться, словно на тебе сто грехов. С таким водиться — легче в крапиву садиться! Дай прикурить, Лена.
У нее было широкое, неестественной белизны лицо, в которое, словно чернослив в тесто, были вдавлены большие черные глаза. Из-под желтого, щегольского берета выбивались жидкие мелкозавитые темные волосы. Немногие знали ее полное имя Зоя Вениаминовна, все звали просто Зойкой, а чаще Растатурихой.
Лена — Корнев знал, что она работает комендантом в бараке строителей — протянула подруге свою папиросу. Втягивая бледные от пудры щеки, Зойка прикурила. Выпуская дым из густонакрашенного рта, отчего слова ее тоже казались клочьями серого дыма, она заговорила:
— Сейчас что ни мужик, то и орел. Все они ровно бесчувственные сделались. На фронте мимо меня даже полковник равнодушно не проходил, а сейчас никто и не глядит: женщина стоит или просто так — платье в полоску надето на доску…
— Зато ты уж очень на всех поглядываешь, — с оттенком презрения сказала пожилая женщина.
Зойка равнодушно отозвалась:
— Не бойся. Твоего не отобью.
Она вздохнула дымом, а Аннушка, которая была здесь, очевидно, за старшую, прервала ее тоскливые слова:
— Бабочки! Становись на свои места!
— Пошли кобеля хоронить, — невесело пошутила Зойка, бросив недокуренную папиросу.
Женщины снова начали выстраиваться в очередь. Аннушка, обняв Женю за талию, спросила:
— Сапожки в городе покупала?
— В универмаге.
— Выбрасывают, значит. Очередь, наверное?
— Выбрасывают, — ответила Женя, — очередь, конечно, есть.
Виталий Осипович ушел в тепляк, где подогревали барабаны перед размоткой, и, когда был объявлен обеденный перерыв, вышел на дорогу и стал ждать Женю.
Она шла со своей остроглазой подругой и что-то очень серьезно рассказывала ей. Увидав мужа. Женя подбежала к нему.
Повиснув на его руке и заглядывая в глаза, спросила:
— Очень сердишься или не очень?
— Очень.
Она прижалась к нему и, ловко шагая в ногу, втолковывала:
— Все делается, как ты хочешь. Ты же хочешь, чтобы скорее дали свет в наши дома, в наш город? Конечно, хочешь.
Он не мог не согласиться с ней, но не мог и не признаться:
— Скучно мне будет без тебя.
— Я всегда с тобой, — очень серьезно ответила Женя. — Всегда и навсегда. А если ты хочешь, я могу и не уезжать.
Но Виталий Осипович понимал, что одно только его желание не удержит Женю, да и не надо ее удерживать.
ТОСКА
Догорал солнечный костер в бледном небе. Алые облака недвижно стояли над дальней тайгой. Розовые дома поднимались из развороченной, изрытой земли. Мишка уже привык к этому беспорядочному пейзажу большой стройки. Знакомой тропинкой добрался он до конторы и на крыльце встретил Лину. Она как будто не очень удивилась его приходу.
— О, пришел? — спросила девушка, прикрывая свои круглые глаза темными веками.
Лина стояла на высоком крыльце в зеленой стеганой телогрейке и яркой клетчатой косынке, завязанной углом назад, тоненькая, стройная, и ждала, что он скажет.
А Мишка, шофер первого класса, балагур и пройдоха, не мог найти ни одного подходящего к случаю слова. Он постыдно молчал и злился на себя, на нее, на весь свет. Он стоял и глупо рассматривал своими горячими глазами ее аккуратные, начищенные сапожки. Стоял, наверное, долго, потому что Лина легко спорхнула с крыльца и, проходя мимо него, посоветовала:
— Ты еще постой. Часа через два вернусь, тогда, может быть, вспомнишь, зачем пришел, а меня Ваня Козырев на лекцию ждет.
Мишка кинулся за ней и, догнав, схватил за плечи.
— Ты это шуточки свои брось! — хрипло сказал он.
Лина ответила холодно:
— А я думала, ты шутишь. Ну-ка, пусти. — Она ловким движением освободила свои плечи и, не оглядываясь, пошла по дороге.
Сказав отчаянное: «Эх, жизня…», Мишка побрел вслед за ней. Он видел, как Лина вошла в крайний дом. Дом еще не был достроен, только в окнах нижнего этажа, предназначенного под магазин, были вставлены рамы. Мишка заглянул в окно. Там неяркий горел свет и на грубо сколоченных скамейках тесно сидели люди. В большинстве это были молодые парни и девушки. Кому не хватило скамеек, сидели на подоконниках и стояли вдоль стен. В тишине раздавался чей-то солидный хрипловатый голос.
Мишка подумал: «Что здесь—собрание или лекция?» Он вошел. Долго бродил в темных сенях, наталкиваясь на какие-то ящики, доски и кирпичи. Наконец он нащупал дверь и злобно рванул ее. Около двери тоже стояли темные фигуры людей. Они слегка раздвинулись, давая ему место, но ни один из них не оглянулся.
Мишка шепотом поинтересовался, что здесь происходит. Так же шепотом ему ответили торопливо: «Лекция Ивана Козырева».
Козырев солидным голосом говорил о какой-то особенной кладке стен. Слышался глухой звон кирпичей, очевидно, там показывали, как именно надо класть эти особенные стены.
Стоя у порога, Мишка недоумевал, зачем Лина пришла на лекцию и с чего это ее потянуло на какие-то кирпичи? Нет, не в кирпичах тут дело. Похоже, напрасно Мишка топтался у этого порога, ничего тут не отломится на его долю. Опоздал. Опередил его какой-нибудь строитель, может быть, и сам знаменитый Иван Козырев. Вон даже Виталий Осипович с ним дружбу водит.
Мишка спиной нажал на дверь. Она с шумом распахнулась. К нему обернулись негодующие лица. Один из парней толчком в грудь помог ему покинуть помещение. Дверь захлопнулась. Налетев на противоположную стену, Мишка постоял в темноте, накапливая обиду в тоскующем сердце. Но вместе с обидой приходило сознание своего одиночества и бессилия. Куда он годен один против всех? Один на один — вот тут может получиться интересная беседа.
Он вышел на улицу и долго ходил в темноте вдоль каких-то столбов, неизвестно для чего врытых около дома. Тут он дождется ее и посмотрит, с кем она пойдет. Уж очень много она о себе думает. Да и все они здесь чрезвычайно гордые ходят и свысока смотрят на всех, кто только что приехал и не успел еще ничем себя проявить. За каким бесом понатыканы тут эти столбы? Того и гляди — башку расшибешь. Ну ничего. Он еще покажет, что такое опытный таежный шофер.
Вспомнив об отобранных правах. Мишка загрустил, но в это время в доме вдруг заговорили все разом, распахнулась дверь, в темноте вспыхнули огоньки спичек и красные искры папирос. Звонкий девичий голос у всего поселка спрашивал:
— Девчонки-и, кто со мной!?
Другая голосисто сообщила — тоже всему поселку:
…Голубые глаза хороши,
Ну, а мне полюбилися карие…
Все они, и девушки и парни, разговаривая и смеясь, прошли мимо столбов, прошли мимо Мишки, словно он тоже был столб неизвестного назначения. И она прошла. Мишка даже не разглядел ее в толпе.
Он стукнул кулаком о столб, выругался и пошел по дороге, смутно, как река в черных берегах, белеющей в темноте. Тайга да болото! Какой дурак выдумал на таком гиблом месте строить город. Напиться бы сейчас, да в этом царстве небесном, наверное, сейчас и не найдешь ничего. Сознательные ваши головы.
Как и все шоферы, работающие на такси. Мишка пил мало и только в нерабочее время. Но сейчас ему казалось, что стакан водки помог бы ему понять то, чего он еще не понимал, и вообще облегчил бы его существование в этом проклятом месте.
