Морли Каллаган - Любимая и потерянная
— Я знаю, — сказал он.
Приводя себя в порядок — поправляя галстук, одергивая пиджак, он вспомнил о постигшей его неудаче и покраснел. Хоть бы уж она не смотрела, как он одергивает пиджак! Внезапно он представил себе Генри Джексона, увидел ухмыляющиеся физиономии клиентов Вольгаста, услышал их ехидный смех. «Ты же не черное мясо, понял?» Комок подкатил ему к горлу, на лбу выступила испарина, но где-то в глубине его сознания отчаянная, как крик, билась мысль: «Да нет же, что за бред, она воплощенная невинность!»
— Я познакомился с Генри Джексоном, — начал он, пытаясь улыбнуться.
— В самом деле?
— Он держится так, словно у вас с ним роман.
— Ну, ну…
— И словно вы влюблены в него.
— Генри необходимо чувствовать, что в него кто-то влюблен.
— Пегги, мне очень неприятно думать… одним словом, можно мне у вас что-то спросить?
— Что именно?
— Вы были с кем-нибудь близки?
— О! — она слабо улыбнулась. — А как обстоит дело с Кэтрин Карвер?
— Кэтрин была замужем. Скажите же мне. Нет?
— А как вы сами думаете?
— Я не знаю.
— Не кажется ли вам, что именно так и должно быть?
— Наверно…
— Вы как-то очень уж непосредственно выясняете то, что вас интересует. Впрочем, это занятно. Очень занятно.
— Что вы имеете в виду?
— Помнится, у нас с вами уже был какой-то разговор насчет того, порочна ли я… то бишь не пробуждаю ли в мужчинах их порочные наклонности и животные инстинкты.
— Я… помню.
— В вас я, очевидно, пробуждаю их, если судить по вашему последнему демаршу, — сказала она сухо. — Вам не кажется, что с этим согласился бы даже кое-кто из негров, внушающих вам такие тревожные опасения?
— Я сделал глупость. Сделал глупость потому, что я люблю вас. Мне казалось, что Джексон был вашим любовником. Так все думают, Пегги.
— Я уже сказала вам, что прекрасно к нему относилась.
— Но я так и не могу понять, что вас с ним связывало. Что вас привлекало в нем?
— Трудно сказать, — ответила она. — Впрочем, кажется, я знаю, чем он мне нравился. Он неуживчивый, ершистый. Но это не главное: у Генри чистая душа и очень ранимая. Он вечно сердится, но не любит быть таким.
— А кроме того, он хромает.
— Да, вот еще и хромает. Его легко спугнуть.
— Вечный беглец?
— В каком-то смысле да, — сказала Пегги, взглянув на него с удивлением. Но он решил, что теперь уже окончательно понял, что связывало Генри с семьей Джонсонов и с обитателями улицы Сент-Антуан, и сразу повеселел.
— Вы, может, еще не совсем ко мне привыкли, — сказал он. — Может быть, потом, когда мы лучше узнаем друг друга, между нами не будет таких размолвок.
— Мне с вами как-то беспокойно, — сказала Пегги. — И чего я с вами связалась, понять не могу. Хоть бы вы уж не были таким смиренным. А то просто зло берет.
— Я… Что ж я… — растерянно пробормотал он. От ветра задребезжало оконное стекло. — Там стекло не замазано, — сказал он, взглянув на окно. — У вас, наверно, всегда сквозняк.
— Всю ночь вчера дребезжало, — ответила Пегги, подходя к окну. — Я там бумажку заложила.
— Что ж, она выпала?
— Сейчас засуну поплотней, — сказала Пегги, всовывая поглубже между стеклом и рамой сложенный листок бумаги. — Ну вот.
— Надоел мне этот холод, — сказал он. — Все ноль да ноль. И снег надоел.
— Мне тоже. Пора бы уже начаться январской оттепели.
— Начнется. Как всегда.
— Я больше люблю лето. Жаркое лето в городе, — сказала Пегги.
— Подумайте, как интересно! — воскликнул Макэлпин. — Мне тоже нравится летом в городе. И никогда не бывает слишком жарко.
— И мне, — сказала Пегги. — Ну что ж, сварю-ка я, пожалуй, кофе.
Она поставила чайник, и, пока он закипал, подошла к зеркалу, и, приблизив к нему лицо, стала разглядывать свой синяк. Стоявший рядом Макэлпин заметил ей, что удар, к счастью, пришелся ниже глаза.
— Может быть, к завтрашнему дню все рассосется и не будет никакого синяка, — добавил он.
— Вот был бы приятный сюрприз, — мечтательно проговорила девушка.
Чайник закипел. Пегги засыпала в кофейник кофе. Макэлпин залил его кипятком. Как приятно было ему делить с Пегги эти несложные хлопоты! Он подумал, что, будь у него право делать это всегда, он бы уж не выпустил ее сердце из кольца осады. С этой мыслью он приступил к осуществлению своих коварных планов, как только они сели пить кофе.
— В «Ритце» очень трудно работать, — пожаловался он. Звонят телефоны, ходят горничные, то и дело приходится спускаться в вестибюль.
— Я вообще не представляю себе, как там что-то можно сделать, — сказала Пегги.
Он кивнул и сделал следующий шаг. Хорошо бы найти комнату, которой бы он пользовался как своим кабинетом, этакий тихий уголок, где никто бы не мешал ему. И когда Пегги согласилась, он сказал:
— А что, если я буду приходить сюда в дневное время?
— То есть работать в моей комнате?
— Я бы вам не помешал. Днем вы на фабрике.
— Послушайте, за кого вы меня принимаете? Вы что, намерены переселиться ко мне?
— Только на время вашего отсутствия.
— Может быть, вы решили, что я промышляю на панели? — вспылила Пегги. — Из того, что моя комната несколько раз оказалась незапертой, еще не следует, что у меня дом свиданий.
— Уверяю вас, вы даже не заметите, что здесь кто-то побывал.
— Вы просто на голову мне садитесь, Джим. Уж не знаю, что вы обо мне вообразили, но у меня, да будет вам известно, есть своя личная жизнь. И эта комната, черт побери, мой замок. Ну пусть хоть хижина, — добавила она, оглядев пустую, голую комнату. — Только здесь я могу остаться наедине с собой.
— Я все это знаю, — не уступал он. — И не стану вам досаждать. Я буду уходить, прежде чем вы вернетесь.
— А после спрашивать, где я была?
— Нет, вовсе нет, даю честное слово. Ни разу не спрошу.
— Кроме того, вас, кажется, манит эта постель.
— Клянусь вам, Пегги, я вам не доставлю ни одной неприятной минуты, — с жаром заверил он. — Я буду приходить работать, только и всего. У вас тут тишина, безлюдье. Никто обо мне не узнает. А уходить я буду до того, как вы вернетесь.
— Как ни странно, вы, кажется, почувствовали, что я сама заинтересована в вашем присутствии. Это так? — спросила она. И когда он энергично затряс головой, добавила: — Мне никто тут не нужен. — Однако вырвавшаяся у нее первая фраза удивила ее саму. Может быть, ей вспомнилось в этот момент, как к ней вломился Мэлон. Может быть, внезапное чувство неуверенности заставило ее наконец понять, что ей приятно видеться с Макэлпином, знать, что он рядом.
— Ладно, если это для вас так уж важно, — сказала она неохотно, — и если вы обещаете не надоедать мне и уходить до моего возвращения…
— Спасибо, Пегги, — сказал он тихо, сдерживая охватившее его торжество. Он проник в ее комнату. Теперь он проникнет в ее жизнь и в ее сердце, и тогда ее жизнь вольется в русло его жизни.
Глава восемнадцатая
В два часа на следующий день он снова был в той же комнате и, сняв пальто и галоши, спрятал их в стенной шкаф. Прежде всего он привел в порядок бюро: стер пудру, собрал шпильки, рассовав куда следует флакончики с лаком для ногтей и кремом, чтобы очистить себе место для работы. Открыв портфель, он разложил бумаги. Бюро оказалось слишком высоким. Тогда он положил на стул несколько книг и накрыл их диванной подушкой. Работать, сидя на таком насесте, было неуютно и неловко.
Он решил сначала набросать план трех первых статей. С энтузиазмом человека, наконец-то очутившегося в тихой обители, где ничто не мешает думать, где мысли приобретают чудесную ясность, приступил он к делу. Однако лампочка, висевшая у самого потолка, светила недостаточно ярко. Наверху что-то вдруг начинало жужжать, и он каждый раз испуганно вздрагивал, пока не понял, что это пылесос миссис Агню. Пылесос был страстью этой дамы. Всякий раз, когда ей становилось грустно, или одиноко, или беспокойно, она включала пылесос, и Макэлпин, нервно прислушивавшийся к его завываниям, под конец и сам готов был завыть от отчаяния. Он недовольно оглядывался, удивляясь, зачем его занесло в эту дыру? Разве не мог он работать в уютном номере гостиницы или в квартире Фоли? Вместо этого он заключил себя в пропахшем плесенью полуподвале, где сквозь щели в двери в комнату врывались ароматы прокисшей еды.
Гости наведались к нему лишь однажды. Как-то раз в половине шестого, когда Пегги следовало уже вернуться с фабрики, в комнату вошла щегольски одетая, красивая и статная молодая негритянка с мальчуганом лет пяти. Она очень смутилась, увидев Макэлпина, и объяснила, что была неподалеку, собиралась посидеть часок с приятелем в кафе и рассчитывала на это время оставить мальчика у Пегги. Макэлпин вызвался сам присмотреть за ним, но женщина отказалась. Ее озадачило явное одобрение, с которым он отнесся к ее визиту. Для Макэлпина этот визит был подтверждением того, что он не ошибался в Пегги. Значит, ее любят не только негры, но и негритянки, которые относятся к ней с полным доверием.
