Марк Арен - Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история
Мустафа подошел ближе, почти прижавшись к стеклу.
— В теплые дни они выставляют аквариумы, — сказал сгорбленный старик, оказавшийся рядом. — Выставляют на улицу, и здесь не пройти из-за толпы любителей. Да, на это стоит поглядеть. Десятки аквариумов, и столько разных рыбок! Но теперь надо ждать весны. Холодная вода убивает рыбок. И одиночество, оно страшнее холодной воды. Знаете, месье, если у вас в аквариуме окажется только одна рыбка, она начнет тосковать и может даже умереть от тоски. И знаете, что в таком случае надо сделать? Надо поставить в аквариум зеркало, и она успокоится…
Мустафа увидел мост. Он поднялся по ступеням моста и вошел в его узкий выгнутый над водою пролет. На другом конце виднелась чья-то фигура. Человек шел ему навстречу.
Мустафа остановился, схватившись одной рукой за железные мокрые перила. Мужчина лет сорока, чуть моложе его младшего сына, Сулеймана, и такой же подтянутый, такой же курчавый, с ранней сединой на висках, прошел мимо него, глянул на котенка и, улыбнувшись, поднял глаза на Мустафу. Их взгляды встретились.
«Он идет к дому четыре на улице Эстрапад, — подумал Мустафа. — Возможно, он там живет. Возможно, он родственник отца».
Глядя вслед удаляющемуся мужчине, Мустафа понимал, что сходит с ума, но это его не пугало. Гораздо страшнее было то, что вот-вот мог снова начаться дождь, а ему с котенком негде будет укрыться на этом мосту…
Блюменталь и Рустам нашли его в одном из маленьких уличных кафе, которых тысячи в Париже. Пробегая по набережной и озираясь по сторонам в поисках исчезнувшего Мустафы, они вдруг увидели его сидящим безмятежно в кресле под зонтиком за столиком кафе. На его коленях, свернувшись калачиком, лежал пятнистый котенок.
— Полюбуйтесь-ка… господин… адвокат, — нагнувшись вперед и от усталости уперевшись ладонями в колени, переводя дух, сказал Рустам, — мы с ног сбились в поисках вашего клиента, а он тут блаженствует в кафе.
— Эх, дядя, дядя! — укоризненно сказал он, садясь рядом с Мустафой. — Какую ты нам операцию сорвал! Операцию «Родня», — горестно продолжил он, в сердцах хлопнув себя рукою по бедру.
— Да, если честно, то мои врачи не рекомендуют мне подобные нервные и физические перегрузки, — присаживаясь к ним, сказал Блюменталь.
Вместо ответа старик продолжал, рассеянно улыбаясь, поглаживать спинку лежащего на его коленях котенка. Рустам, переглянувшись с адвокатом, пожал недоуменно плечами. Блюменталь ему в ответ слегка кивнул, прикрыв свои глаза.
— Давид-эфенди, — не глядя на Блюменталя, обратился к нему Мустафа, — вы обещали навести справки по поводу могилы моих родителей. Прошло уже много дней из тех, что мне осталось, но вы молчите. Есть надежда, что вы сможете ее найти?
— Хм-м-м, видите ли, в чем дело, уважаемый господин Гази, — прокашлявшись, начал Блюменталь, — во время немецкой оккупации в больнице, где когда-то лежал ваш отец, фашисты организовали свой госпиталь. В сорок третьем году партизаны устроили на него налет и подожгли его восточное крыло. К моему великому сожалению, в подвалах этого восточного крыла хранились архивы по захоронению лиц, не имеющих родственников…
— Значит, надежды нет, — после небольшой паузы, продолжая глядеть куда-то вдаль, сказал Мустафа. — Я знаю, почему так получилось. Это наказание за то, что я ни разу не вспоминал о них. Это наказание мне. Но за что наказывать их? Они-то в чем виноваты? В том, что так сложилась их судьба? Или в том, что им достался такой сын? Чем же они заслужили безвестную, забытую всеми могилу? Я должен ее найти. Быть может, это станет тем единственным делом, которое хоть как-то оправдает мое рождение на свет.
Сказав это, он встал со словами: «Верни его в тот двор», — и, передав котенка Рустаму, обнял адвоката, потрепал таксиста по плечу, медленно пошел по набережной в сторону центра. Блюменталь и Рустам смотрели ему вслед, пока его фигура не растаяла в тумане, поднимающемся с реки.
Когда на следующее утро Рустам приехал в отель, портье сказал, что Мустафа здесь больше не живет…
* * *Вечерние сумерки мягким покрывалом ложились на плечи небольшого городка. Последние лучи заходящего солнца, коснувшись холмов, окрасили в пастельные тона проплывающие над ним облака. Время от времени по улице, поскрипывая колесами, проезжали запряженные повозки, везущие с садов запоздалых земледельцев. В окнах домов стал зажигаться свет, означающий, что наступило время семейного вечера.
Вот и в этом доме он уже вступил в свои права. Слышится бархатистый голос диктора, рассказывающий о том, что нового произошло на свете. В дальнем углу комнаты, расположившись на пестром ковре, трое сорванцов, мал мала меньше, ожесточенно сопя, пытались выстроить башню из кубиков. Но не успевали они поставить друг на дружку пять-шесть кубиков, как башня разваливалась под их негодующие крики. Недалеко от них, стоя рядом с игрушечной колыбелькой, убаюкивала куклу рыжая девочка с родинкой на правой щеке. Рядом с ней, лежа на диване, читал газету немолодой уже мужчина, время от времени бросая взгляд на телевизионный экран. Из открытой двери доносился звон посуды; по-видимости, дома либо поужинали, либо готовились сесть за обеденный стол. Вдруг, открыв другую дверь, в комнату вошла пожилая женщина и упавшим голосом сказала:
— Ну что ты скажешь, оказывается, я отдала внуку Рауфа-аги не тот пакет.
— О чем ты, мама? — взглянув на нее поверх очков, спросил мужчина.
— Да о том, что, когда бабушка Сельма-ханум начала готовиться к встрече с Аллахом, она оставила мне кое-какие бумаги. Среди них был пакет, который нужно было отдать внуку Рауфа-аги, если он приедет сюда. Недавно, когда ты был в городе, он приехал, мне поведала об этом соседка, Нилюфер-ханум. Я и послала к нему нашу Нурджан. А теперь, разбирая свой ящик, я вижу, что впопыхах отдала ей не тот пакет. Вот рукой моей свекрови на этом конверте написано «передать внуку Рауфа», и отсюда вывалились их семейные фотографии и купчая на дом, — всплеснув руками, в сердцах ответила женщина.
— А тогда чьи документы вы ему передали? — вытирая руки о передник, спросила ее молодая женщина, появившаяся в других дверях.
— А почем я знаю! Сельма-ханум мне тогда говорила, но я понадеялась на свою память и не записала, — сердито, будто злясь на саму себя, ответила та.
— Да ладно, мама, не печалься, — успокоил ее сын, — что могут изменить такие старые бумаги, — закончил он, зевая, и, прикрикнув на не в меру расшумевшихся сыновей, вновь погрузился в свою газету…
* * *Говорят, что и по сей день на кладбищах Марселя можно встретить одинокого старика, который, обходя могилы, внимательно вглядывается в надгробия на них. Возможно, это Мустафа Гази, который ищет себе покоя…
