Юрий Поляков - Бахрома жизни. Афоризмы, мысли, извлечения для раздумий и для развлечения
Что и говорить, «блистательный щит иронии» («Порнократия»)!..
От прапорщика к… нобелиантуКак вы уже знаете, с лёгкой руки Н.Т. Федоренко и Л.И. Сокольской афоризмы совершенно логично подразделяются на вводные и обособленные. Третьего, как ни крути, не дано!
С обособленными всё ясно: вот автор — вот его «Максимы», вот другой — и вот его «Опыты», третий — «Непричёсанные мысли», четвёртый — «Отрывки из ненаписанного», пятый — … Продолжать можно долго. Хотел было польстить жанру, написав, «почти до бесконечности», но, увы, по-настоящему ценная «афористическая бесконечность» ограничена десятками, в лучшем случае парой-тройкой сотен томов.
В книгах обособленных афоризмов (настоящие из них, которые потом входят в «бесконечность», пишутся годами, а то и десятилетиями) автор перед читателями предстаёт как на ладони вместе со своим философско-эстетическим отражением жизни в целом и окружающей действительности, в частности. И картина авторского мира, пусть с какими-то даже существенными девиациями, вырисовывается, если не чётко фиксированной, то в достаточной степени определённой.
С вводными афоризмами дело обстоит гораздо сложнее. Но и гораздо интереснее. Путешествуя по вводным афоризмам, мы можем проследить, как автор от произведения к произведению творчески взрослел, умнел (или глупел, исписывался, но такой автор для читателей быстро перестаёт быть интересным!), как менялось его мироощущение и мировосприятие.
В предисловии к своему двухтомнику, вышедшему в 1994 году, пытаясь объяснить, почему под одной обложной помещены на первый взгляд произведения взаимоисключающие: «Сто дней до приказа» и «Между двумя морями», «ЧП районного масштаба» и стихи, «где те же подробности юности осмысливаются в ином свете», — Юрий Поляков пишет: «Никакого внутреннего противоречия тут нет, а есть всего лишь стремление хотя бы на самом элементарном уровне приблизиться к неоднозначности жизни».
Более того, неоднозначную, противоречивую картину жизни автор может рисовать даже в рамках одного произведения, вкладывая неоднозначные, противоречивые мысли и высказывания в уста разных — и не всегда главных!
— героев: друзей и врагов, единомышленников и антагонистов, людей порядочных и проходимцев, влюблённых и брошенных. И что интересно, вот как раз у Юрия Полякова практически ни в одном произведении (исключение составляет разве что Павел Николаевич Шарманов из «Неба падших») ни один персонаж-остроумец не является героем главным. Все они проходят этаким интеллектуально-златомудрым фоном, дополняя, выгодно оттеняя других героев и автора или споря с ними, по ходу действия подбрасывая огранённые фразы-алмазики (или пышущие жаром угольки) в ткань произведения.
Если внимательно приглядеться (и опять взять на вооружение старшую дочку математики — арифметику), то с точностью до… (впрочем, здесь достаточно точности до смысла), то невооружённым глазом видно — у Юрия Полякова от произведения к произведению герои-остроумцы до такой степени, как сказали бы политики — «наращивают своё присутствие», что в «Гипсовом трубаче» Сен-Жон Перс (которого никто из героев и в глаза-то не видел!) начинает восприниматься как реальный человек. И, читая книгу, постоянно, «как обнадёженный девственник» («Гипсовый трубач»), ждёшь встречи с ним, взывая к автору: «Ну почему Вы, Юрий Михайлович, не заставили его высказаться по этому поводу?.. А почему по этому?..» Но автору всегда видней! Мы лишь справедливости и математической точности ради отметим, что искрометнул Сен-Жон Перс 116(!) раз, что составляет абсолютный рекорд в гипотетическом соревновании с другими героями.
(Заметим, что впервые Сен-Жон Перс, тогда ещё как французский поэт-нобелиант, появился у Юрия Полякова при характеристике бывшего студента-филолога Рената Курылёва, одного из главных действующих лиц в «Демгородке» (август 1991 — октябрь 1993): «Он и здесь в свободное время Сен-Жон Перса читает!» И почти одновременно, но уже как прообраз будущего гипсовотрубачёвского златодумца, Сен-Жон Перс появляется в статье «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!» (октябрь 1993): «Как справедливо заметил Сен-Жон Перс, плохому президенту всегда парламент мешает».)
Вроде разобрались с «великим», «неутомимым», «занудой», «людоведом», «пессимистом», «всезнайкой», «старым хрычом», «харизматиком», «ворчуном», «эротоманом», «бабофобом», «злюкой» и т. д. (такими разноплановыми эпитетами награждает Юрий Поляков своего любимца Сен-Жон Перса), и можно переходить к другим героям.
Первым, кто заговорил афоризмами, был прапорщик Высовень в «Ста днях до приказа». Помните, «Дембель неотвратим, как смерть», «Это не служба, а цирк зажигает огни!», «Жизнь пронеслась мимо, обдав грязью…».
Ещё с остроумцами-военными в произведениях Юрия Полякова мы встречаемся дважды. В «Демгородке» (Генерал Рык, он же Избавитель Отечества): «Национальность гражданина определяется его любовью к Родине, а не длиной его носа», «Я всегда подозревал, что демократия — это всего лишь разновидность полового извращения!», «Народу, у которого соборность в крови, партии не нужны!». И в «Грибном царе» (замполит Агариков): «Жизнь любит наоборот», «Если ты такой умный, где твои лампасы?», «Страха бояться не нужно!», «Женщина — человек бессознательный: за оргазм Родину продаст!», «У женщин всегда всё позже!», «У ненадёжных барышень взгляд всегда с охоткой!».
Как сейчас модно говорить, «блок силовиков» представляет сотрудник КГБ Филонов-Спецкор («Парижская любовь Кости Гуманкова»): «Не ищите логики в выездных документах. Это — сюр!», «Не надо пугать человека Родиной», «Взлёт — это лишь повод для посадки!».
Из нескольких сугубо штатских афоризмоносцев явно выделяется Каракозин-Джедай («Замыслил я побег…»): «Окапитализдел народ!», «Гегемоном следующей революции будет не пролетариат, а возмущённый покупатель, которому нечего терять, кроме своих рублей!», «Автомобиль — как жена. Недостатки можно выявить только в процессе эксплуатации».
Внимательный читатель может удивиться: «А что, в произведениях Юрия Полякова нет остроумных женщин? Да быть такого не может!» Конечно, не может! Есть. Яркие, но практически единственные примеры — Надя Печерникова («Апофегей») и Нина Варначева («Подземный художник»). Наделив их талантом остроумия, автор интуитивно — а может, сознательно? — как бы подчёркивает, что и в реальной жизни женщин-афористок значительно меньше, чем афористов мужчин (достаточно взять любой сборник современной российской афористики, чтобы убедиться в том, что представительницы прекрасного пола занимают в нём не более 7-12 процентов от общего числа авторов). К слову сказать, именно из уст «умной и язвительной» Нади Печерниковой впервые прозвучало смачное словечко «апофегей».
Так о чём же размышляют наши дамы? Интеллигентно-ироничная Печерникова философствует: «Надо быть большим пакостником, — говорила она, имея в виду Бога, — чтобы в конце до слёз забавной жизни поставить такую несмешную штуку, как смерть… А может быть, это тоже юмор, только чёрный?!», «Если у человека сначала отобрать всё, а потом кидать ему крошки, то он будет благодарить и лобызать кидающую руку, не вспоминая даже, что она, эта рука, некогда всё и отобрала», «Людьми может управлять только тот, кому власть в тягость», «Зануда — человек, которому проще отдаться, чем втолковать своё нежелание это делать», «У нас любят пуганых». А чего стоят её замечательные альковные выражения: «Голосую за мир», «Небывалое единение», «Головокружение от успехов», «Временные трудности», «Введение в языкознание». Очень тонко, но мы ушли в сторону — к афоризмам они, увы, никакого отношения не имеют…
Разухабисто-брутальная Варначева режет правду-матку: «Ни у одного Штирлица не бывает таких честных глаз, как у гульнувшей бабы! В Библии так и написано: не отыскать следа птицы в небе, змеи на камнях и мужчины в женщине…», «Мужчина становится образцовым семьянином только тогда, когда заводит любовницу. До этого он просто зануда и производитель грязного белья!», «Женщин мужики видят в нас только в тот момент, когда надевают кольцо на палец! До этого мы для них всего лишь более или менее удачная комбинация первичных и вторичных половых признаков», «Чем богаче мужик, тем больше у него должно быть детей. Для справедливости!», «Талант должен доставаться стервам!», «Жизнь безжалостна, как нож гинеколога!», «Нудизм — единственное утешение в нашей нудной жизни!».
Наивно было бы полагать, что Юрий Поляков одобряет, разделяет и поддерживает абсолютно все мысли абсолютно всех своих героев. Богатейшее разнообразие мнений и суждений в его творчестве — это стремление показать нашу жизнь во всём её многообразии и противоречивости. Попытка приблизиться к её неоднозначности.
Согласитесь, удачная попытка…
«Универсальный читатник»
Неутомимый и вездесущий Сен-Жон Перс, который наверняка был знаком с творчеством ещё одного великого остроумца — Козьмы Пруткова, вполне бы мог написать парафраз на его известное наблюдение: «Да, есть, о друг Козьма, такие дела, однажды начавши которые, трудно закончить: а) вкушать хорошую пищу; б) чесать, где чешется; в) писать послесловия. Трудно, но надо! Есть такое слово…»
