Олег Рой - Улыбка черного кота
Много позже, вспоминая те страшные дни после пробуждения, Антон по крупицам восстанавливал свои первые ощущения: вернувшиеся в сознание звуки, режущий глаза свет, наслаждение от первого самостоятельного глотка воды… Вот скользнул по подушке луч солнца – и он счастлив, точно ребенок, пускающий солнечных зайчиков. Вот склонилось над ним милое, улыбающееся лицо его сестрички-сиделки – и он улыбается ей в ответ. Вот он слышит звуки незнакомой речи – и пытается понять хоть что-нибудь… Это была жизнь – та жизнь, которую он почти потерял, и это значило для него очень многое…
Однако эйфория длилась недолго. Очень быстро и ему, и врачам стало ясно, что он не помнит названий вещей, не понимает простейших знаков, не реагирует ни на один язык. Молодому парню стало страшно. Ощущение огромной пустоты мучило его целыми днями и не давало заснуть по ночам.
В первые же дни после выхода из комы к нему пришел доктор Сяо. Он говорил с ним по-китайски, по-английски, по-немецки и, наконец, по-французски, но пациент, казалось, не понимал слов человеческой речи. На полную амнезию это было непохоже, хотя и давало основания заподозрить ее. Но у парня были живые голубые глаза, в них светились ум и осмысленное понимание происходящего. И доктору, который видел на своем веку много людей, перенесших катастрофы, показалось, что это не просто трудный медицинский, но и трудный жизненный случай.
И тогда доктор Сяо, сдержанный, не сентиментальный человек, никогда не принимавший спонтанных решений, вдруг оформил на неизвестного молодого человека документы как на собственного сына. Это было весьма непросто, учитывая немалый срок, уже прошедший после катастрофы, и разнообразные бумажно-чиновничьи препоны. Но у знаменитого хирурга везде были друзья, в том числе и в государственных структурах. Преодолевая препятствия, встречавшиеся ему на пути, доктор лишь крепче сжимал узкие губы. Он так решил. Он сумеет, он сделает это. Жестокая судьба лишила его родного сына, и теперь он обманет ее. Он вылечит парня. Конечно, пока этот с трудом выживший человек слаб и немощен… Но он, доктор Сяо, вернет ему крепость и силу. Он так решил, и именно так и будет.
У доктора Сяо, человека в Китае известного, обеспеченного – насколько это вообще возможно для этой страны – и весьма востребованного, в предместье Пекина была собственная клиника. У нее было несколько направлений – пластическая хирургия, операции по омоложению лица и коррекции фигуры, а также исследовательский научный центр, в котором велись разработки передовых медицинских технологий. Это были технологии, связанные с пересадкой волос, кожи, ногтей, с пластикой определенных частей тела, и некоторые другие новшества, не принятые пока широко в мировой практике. Соединяя западные возможности с приемами древней китайской медицины, доктор Сяо лечил многих богатых иностранцев, и его методики уже пользовались широкой известностью в Европе, в Америке и даже в соседней Японии.
Действительно, хирургия, наркоз, реабилитационные процессы – все было в клинике этого врача на высшем уровне. При этом любая процедура, любой комплекс лечения отличались особым колоритом, свойственным древним китайским практикам. Все это, а также разумные, с точки зрения иностранцев, цены и полная конфиденциальность лечения привлекали пациентов. Популярности клиники способствовало и то, что в последние месяцы после трагической гибели сына доктор Сяо полностью погрузился в работу; он сделал огромное количество операций, завершил подготовку помощников и теперь, как никогда, был готов отвечать за свои методики собственной репутацией.
Судьба неизвестного молодого человека потрясла его воображение. Выжить в такой катастрофе и оказаться брошенным или неопознанным близкими – за этим стояла какая-то драма. Оформив на парня документы, он перевез его в свою клинику, приставил к нему психолога и логопеда, учивших говорить странного пациента заново, и полностью контролировал весь процесс лечения. Доктор Сяо видел, что юноша не китаец, но других логопедов и психологов у него под рукой не было. Да и какому языку, скажите на милость, следовало учить этого человека, если тот сам не мог вспомнить, какая страна была для него родной, на каком языке он когда-то произнес свои первые слова?.. И доктор решил, что молодому мужчине лучше иметь китайскую судьбу, чем вообще никакой. «Когда он выздоровеет, тогда и разберемся», – мудро решил врач и велел называть молодого человека коротким именем Ло.
У парня явно оказались способности к языкам, и специалистам по восстановлению речи было нетрудно работать с ним. Гораздо сложнее пришлось самому доктору Сяо, который начал проводить юноше операции по восстановлению лица. Он поочередно делал пластические пересадки тканей в области губ, носа, лба, ушных раковин (последнее оказалось особенно трудным)… Конечным этапом оказалась работа с волосами. У парня от природы были светлые, мягкие волосы, которые сохранились на задней части головы, и пересадка волос заняла еще полгода.
Врача поражало, как отчаянно и отважно его пациент борется за жизнь, как быстро он восстанавливается после каждой мучительной операции, как в буквальном смысле слова меняет кожу: он вынужден был делать это, потому что судьба не оставила ему другого шанса, и принимал свое новое положение с мужеством и достоинством. Доктор Сяо не мог не понимать, что вылепил этого человека заново: нос, губы, волосы его стали совсем другими, изменилось лицо – от черт до выражения, – и только глаза парня, похоже, оставались прежними – голубыми и лучистыми. В них светились ум и энергия, бесконечное упорство и бесконечная надежда на будущее.
Занятия логопедов с пациентом заново начинались после каждого этапа операций, как только больной становился в силах говорить и слушать. Он легко запоминал новые слова, параллельно учился читать и вскоре уже начал ориентироваться в невообразимо сложной системе китайских иероглифов. Ло умел петь: у него обнаружился хороший музыкальный слух, и ему легко давались не только простые детские песенки, но и более сложные мелодии. Уже через несколько недель после последней операции он смог выражать по-китайски простейшие желания и несложные человеческие эмоции. Говорил он очень медленно, но зато верно повторял интонацию и правильно строил фразы.
Еще немного – и он оказался в состоянии слушать телевизионные новости и просматривать некоторые материалы из газет. У молодого человека формировалось новое представление о реальной действительности, но кто он такой – и для него, и для окружающих по-прежнему оставалось загадкой. Доктор Сяо не стал навязывать ему биографию своего сына; документы документами, а юноша должен был знать правду: его прошлое покрыто мраком, и только он сам может восстановить те нити, которые связывали его с другой страной и другими людьми. Врач надеялся, что когда-нибудь к парню вернется настоящая память и тогда он не сможет упрекнуть старика, что тот заставил его жить чужой судьбой.
Глава 21
– Вы забыли обо всех нас ради этого человека, – в голосе его дочери звучало почтительное обращение на «вы», как и положено в любой китайской семье, однако в нем явственно слышался почти невозможный для китаянки укор по отношению к старшему. Девушка сознавала это и потому смягчила тон: – Мы почти не видимся дома. Вы все время проводите в клинике…
Доктор Сяо нахмурился: такое вмешательство в дела отца было совершенно немыслимым для покорной дочери. И все же он не рассердился: его младшая девочка, двадцатипятилетняя Цзяоцин, так горевала по старшему брату! Они были дружны, и брат всегда вставал на ее сторону в редких семейных несогласиях, всегда ограждал ее от любых неприятностей. Видимо, теперь она ревнует к Ло и не может понять, почему отец так много внимания уделяет этому европейцу.
Дома девушку звали Диной. Семья вообще была не такая ортодоксально китайская, как могло показаться с первого взгляда. Жена доктора Сяо была уйгуркой, а потому Цзяоцин, как и ее погибший брат, имела европеизированную внешность, училась в Лондоне, любила путешествовать и, как многие дети состоятельных китайцев, довольно хорошо знала Европу и Америку. Она уже получила медицинский диплом в Англии и была готова в тот год поехать на стажировку в Америку, чтобы позже посвятить свою жизнь тому же делу, которое стало главным для ее отца. Однако горе, постигшее семью, заставило ее остаться с родителями и отложить дальнейшее обучение за рубежом.
Цзяоцин с самого начала с большим недоверием отнеслась к затее отца. Выходить одинокого и больного парня – да, это входит в его профессиональные обязанности. Но дать ему имя ее брата? Собираться пригласить его в дом? Как хотите, а это было уже чересчур. Это было чрезмерной тратой душевных сил, а все чрезмерное, как казалось изящной и утонченной девушке, немного отдает дурным вкусом… И, не осмеливаясь открыто порицать отца, она все же чувствовала, как острыми коготками вонзается в ее душу боль, как просыпается и живет в ней ревность, какой она никогда не испытывала по отношению к любимому старшему брату.
