Даниил Гранин - Иду на грозу
— Летел гусь в голове, а стал в хвосте. Не сегодня-завтра мою тему прикроют.
— Кто прикроет?
Тулин с силой провел по щекам.
— Денисов? — спросил Крылов.
— Найдутся и без него.
— Что же делать?
Тулин обернулся, сунул руки в карманы.
— Что делать? Кто виноват? Любимые вопросы русской интеллигенции. — Он пружинисто прошелся, отшвырнул ногой стул. — Как идет работа у Дана?
Крылов рассказал. Неудача следовала за неудачей. Открылись новые сложности. Начальные предпосылки не оправдались. Кое-что удалось смоделировать, но в общем пока одни развалины. Правда, получены важные данные для понимания природы атмосферного электричества и разрядов в облаках, и если бы не Дан… Он не позволяет отвлекаться в сторону, гонит и гонит вперед.
Тулин сел на кушетку.
— Итак, в ближайшее время вы результатов не получите?
Крылов пожал плечами.
— Где там! Обследователи навалились, Дана треплют, не дают покоя. И, как назло, у меня тоже ни черта не клеится. Меня все сносит на атмосферное электричество, я хотел с тобой посоветоваться, понимаешь, есть возможность и к механизму грозы подойти совсем с иного боку, чем вы, увязать в общую теорию, энергетически…
— Погоди, значит, обследуют? Ну что ж, логично. Еще не то будет. Денисов его не оставит. Не оставит, пока не подомнет.
— Ты преувеличиваешь, — сказал Крылов. — Ведь Дан прав. А если и не прав… Нет, нет. В наше время так не бывает. Может быть, надо пойти куда-то рассказать, я пойду.
— Уже ходили и говорили. Не такие, как ты, ходили. А им — пожалуйте, вот решение совещания. Так сказать, в открытом бою побит ваш Данкевич. А то, что критикуют его, ну что ж, нормально, науке нужна критика. И будь здоров. Приветик. Такая чертовщина, обалдеть можно.
Лицо его зябко съежилось, и Крылову стало не по себе не от слов Тулина, а от того, что Тулин, его Тулин, может перед чем-то отступить.
— Твой Дан во всем виноват, — со злобой сказал Тулин. — Он все испортил. Зачем было их дразнить? Им только этого и надо было. Они провоцируют, а он донкихотствует, губит нас, мостит им дорогу.
— Как ты можешь про Дана…
— Он глуп, глуп, — с каким-то исступленным злорадством повторял Тулин. — Краеугольный камень. Олимпиец. Кристаллическая решетка, а не человек.
Крылов страдальчески сморщился.
— Ну, это зря… Разве можно требовать от Дана какой-то дипломатии? Он мыслит другими категориями. А ты знаешь, как он мыслит. Это молния. Ему все можно простить.
— Кому нужна сейчас эта молния? Молнией задницы не согреешь. Все горит, пожар, а Дан наблюдает в телескоп…
— Не смей говорить о нем плохо! — закричал Крылов. Впервые он осмеливался кричать на Тулина, впервые он взбунтовался. — Как ты смеешь? Дан — святой человек, гений.
Тулин закинул ногу на ногу, успокоенно-холодно улыбнулся.
— Да?
Крылов оторопел.
— Что «да»?
— Барашек ты мой. Гении нынче получаются после смерти, а мы его при жизни сделали гением. Он возомнил и решил, что все может.
— Ничего подобного. Все это вздор. Вздор! — бормотал Крылов.
— Мой совет — оставь его, пока не поздно. Ты сам говорил, что успех и не брезжит. Дан занесся и взялся за непосильную задачу, из-за него ухлопаешь лучшие годы впустую. И кроме того, помяни мое слово: вам нормально работать не дадут.
Крылов мучительно потирал лоб.
— Нет, ты нарочно пугаешь меня. Только это все вздор.
— Зачем же мне пугать тебя? Ты уже убедился, что я прав.
— Если бы Дан позволил, — сказал Крылов, — я бы… Понимаешь, пользуясь дановской теорией поля, можно рассмотреть природу грозы…
Тулин скучливо отмахнулся — непрактично, уязвимо с точки зрения результатов.
— Такой темой можно заняться и лет через пять, — сказал он. — Держись-ка ты лучше за землю, парень.
И он так выразительно оглядел круглую, курносую физиономию Крылова, что тот покраснел.
— Я и не рассчитываю… Ну не получится, зато как интересно! Кто-то ведь должен начать. — Крылов помолчал. — Тебе-то хорошо рассуждать.
— Мне хорошо, — сказал Тулин. — Между прочим, мой шеф решил сдаться Денисову на милость.
Крылов поднял голову. Глаза Тулина были стеклянны.
— И я с ним, — сказал Тулин. — Бухнемся в ноженьки. Владейте нами. Мы перебежчики. Ему сейчас перебежчики нужны. Самый момент.
— Не юродствуй.
— Денисов, конечно, облобызает нас.
— Зачем вам это?
— Работу спасать надо. Работу, понятно? Мой шеф здраво рассуждает, — хоть черту душу заложить, лишь бы дело делать. По-твоему, лучше слезы точить, жалобы писать? Нет, голубок, перед такими, как Денисов, нечего стесняться. С ними надо бороться их же методами. Нечего брезговать. Притвориться? Пожалуйста! Врать? Готов! На все готов. Потом успею руки помыть.
— Что ж это тебе даст?
— Поставлю условия. Дорогой владыка, я ничем вам мешать не буду, перекую мечи на орала, только не трогайте мою тему. Дайте мне доковыряться. Он, конечно, тоже поставит условия. Приму. От всего отрекусь. Чего кривишься? — Он вскочил, стиснул кулаки, глаза его словно разбились, сверкая острыми осколками. — Медуза ты интеллигентская! Всех бы вас, чистоплюев… Невинность! Благородство! А внутри-то — трусливый импотент!
— Ну-ну, — ошеломленный его гневом, пробормотал Крылов.
Тулин схватил с вешалки свой темно-серый плащ.
— А ты, вместо того чтобы поддержать меня… Думаешь, очень приятно залезать в это дерьмо? А я лезу… Разумеется, куда как красиво взойти на плаху! Но от этого, милый, работа над грозой не продвинется ни у тебя, ни у меня. Ведь Денисов-то сам ничего не сделает. У него все это афера. Пшик! Дан прав.
— Ага! Вот видишь. И я знаю, Дан — настоящий ученый. Он никогда не пойдет против своих убеждений. Он, как Галилей, будет твердить: а все-таки она вертится! Настоящий ученый иначе не может. Что бы ни было!
Они стояли друг против друга, взъерошенно-непреклонные, пряча сомнения и растерянность.
Первым заговорил Тулин. Нервная усмешка дергала его губы.
— Эх ты, грамотей грамотеевич! Известно тебе, что, несмотря на эту фразу, Галилей все-таки отрекся. Ради того, чтобы иметь возможность работать дальше. Он был деловой товарищ. И, как известно, история его оправдала. История! А ты кто такой? Может, она, история, мне тоже памятник поставит. И тебе. Не волнуйся. Если уйдешь от Дана, обязательно памятник схлопочешь. Только мне на коне. А тебе, — он подмигнул, — тебе на мотоцикле.
Он снова был старшим. Как бы они ни ссорились, что бы Олег ни делал, в их дружбе, наверное уж навсегда, он останется старшим.
С внезапной детской нежностью Крылов взял Тулина за руку.
— Не ходи к Денисову. Я не верю, что ты к нему пойдешь.
Тулин милостиво поинтересовался:
— Это почему?
— Если бы ты решил пойти, то зачем бы ты мне рассказывал. Ты бы сперва к нему отправился. А тебя совесть мучает. — Приободренный молчанием Тулина, он сказал убежденно: — Есть все же вещи сильнее всякой науки и логики.
Тулин молчал, улыбался, и Крылов сконфузился.
— Передо мной тоже проблема, все же мне охота…
Тулин посмотрел на часы.
— Мне б твои проблемы, я был бы счастливым человеком.
Крылов вернулся в комнату, включил чайник, открыл окно, нарезал хлеб, намазал бутерброды, выпил чай. Из всех людей на земле ему нужна была сейчас Лена, одна она. Чтобы она пришла, села на подоконник, и он, не торопясь, поговорил бы с ней, рассказал бы ей все.
Всегда ему доставалась роль слушателя. Даже тогда, когда ему необходимо было посоветоваться, все равно как-то получалось так, что его перебивали и заставляли слушать. То, что говорили другие, всякий раз оказывалось важнее его личных забот. Никому почему-то не приходило в голову расспрашивать его. И ни у кого не находилось времени выслушать его.
Он сидел за столом и мысленно звал Лену. Он внушал ей: ты должна прийти. В конце концов существует же какое-то действие на расстоянии, какие-то биотоки или телепатия, или еще какая-нибудь чертовщина. Нужно сильно захотеть — и Лена почувствует. Должен быть хоть один человек на свете, которому ты нужен.
В раскрытое окно вливался шум улицы. На фоне пунцово-закатного неба возникла фигура Лены. Она быстро скользнула по острым железным волнам крыш. Рама окна была рамой картины. Лена, запыхавшись, уселась на подоконник, отодвинула горшочек с кактусом и разгладила юбку.
— У меня масса времени, — сказала она. — Мы никуда не пойдем. Не удивляйся, можешь сидеть, рассказывать сколько влезет. Мне страшно хочется узнать, что у тебя происходит.
— Нужно, чтобы был хоть один человек в мире, кто хочет тебя слушать, — сказал он. — Ты знаешь, раньше люди исповедовались, и им становилось легче. Иногда нужно просто, чтобы тебя кто-то слушал. Просто слушал бы и кивал головой. Человеку надо иногда открывать свою душу.
