Ханна Маккоуч - Под соусом
— Перенести! — возмущается захмелевшая Дори. — Это еще почему?
— Семейный кризис, — поясняет Дик, накидывая пиджак.
А как же «Карлейль»? А как же я?
Не попрощавшись, Дик выскакивает за дверь, перед тем как исчезнуть, все же останавливается и бросает на нас растерянный взгляд. Я не упускаю шанса.
— Что еще за семейный кризис? — выпаливаю бестактно и без особого сочувствия.
— Прости, — отвечает Дик, а глаза говорят то ли «Не повезло», то ли «Пожалуйста, верь мне» — не разберешь.
— Ну что ты! Ничего страшного, — мужественно улыбаюсь я, хотя мне хочется рухнуть на пол жалкой грудой шелка. Семейный кризис, угу, разумеется, как скажешь. Боже, до чего я смешна — торчу посреди кухни при полном параде, строю из себя светскую даму. Так вот Господь и карает выскочек.
Дори провожает Дика до двери; я слышу, как они перебрасываются несколькими репликами, после чего дубовая входная дверь гулко хлопает. Коридор наполняется другими звуками, чужими голосами. Поцелуи, прощания.
Устало сгорбившись, я опускаюсь на железный стул у телефона и говорю в пустоту:
— Ну вот, сбежал.
Густав сочувственно смотрит на меня и протягивает бутылку шампанского со словами:
— Держи лекарство.
Я смотрю на голубой шелк, мелко подрагивающий у меня на груди, и думаю: «Почему все мужчины бегут от меня, как от прокаженной?»
Хлопок — Густав открыл шампанское и всовывает мне в руку холодный фужер.
— Ты поверил? — спрашиваю я.
— Чему поверил? — недоумевает Густав.
— В «семейный кризис» ты поверил?
— Конечно, почему бы и нет, — он пожимает плечами.
— Не знаю. Черт, это так банально. — Отвергнутая в очередной раз, я начинаю закипать. — Ясно же, что этот осел меня бросил!
— Уточни-ка, в чем проблема? — Судя по тону Густава, я со своими проблемами его уже слегка достала. — С чего это ты взяла, что он тебя динамит? Знаешь, мне иногда кажется, что ты не можешь взглянуть на себя со стороны-э.
— Еще как могу, — спешу его заверить.
— Иногда ты бываешь такой стервой.
— Это точно, — я невольно улыбаюсь.
— Хотя одеваешься классно, — добавляет Густав, поигрывая бровями, как Граучо Маркс[58]. — А парень-то, между прочим, неплохой.
Он отхлебывает шампанского, причмокивает и громко икает.
— Но в любом случае хуже тебя. — Я делаю большой глоток и тоже икаю.
— Ах, дорогая, сколько можно повторять: лучше меня никого нет и быть не может.
Густав притягивает меня к себе и прижимается щекой к щеке, как в танце. Профессионально крутанув меня пару раз, он наконец оставляет меня в покое и с невинным видом протягивает фартук.
— Чтобы, не дай бог, не запачкать платье. — Он кивает на неубранные блюда с вырезкой и вареной лососиной.
Просунув голову в фартук, я завязываю его пояс на талии. Обычно повара так фартуки не носят. Как правило, они аккуратно подгибают верхнюю половину внутрь. Но Густав прав, я не хочу испортить платье Дори.
— Схожу за своими башмаками. — Я избавляюсь от «лодочек», аккуратно ставлю их на кухонный шкафчик и поднимаюсь в комнату Дори — не на лифте, а по винтовой лестнице, чтобы собраться с мыслями. Семейный кризис, семейный кризис… Он что, меня за дуру держит? Ладно, надо быть признательной, что он бросил меня до того, как дела зашли слишком далеко. Не пора ли мне понять, что нормальные отношения с мужчиной — не для меня? В конце концов, множество замечательных женщин прошли по жизни в одиночку. Джорджия О’Киф[59], к примеру. Нет, она была замужем… Фланнери О’Коннор[60] — но она, кажется, умерла молодой…
Когда я возвращаюсь на кухню, Густав моет свои ножи. Все уже убрано, столик чист.
— Дори сказала, остатки можно забрать домой, — говорит он через плечо. — Я сложил тебе пакет.
— Спасибо, Густав.
— Малышка, — он поворачивается ко мне, — не расстраивайся из-за него, ладно-э?
Я заглядываю в раковину, но моих ножей там нет, — оказывается, Густав их уже вымыл, вытер и разложил на чистом полотенце.
— Ну зачем ты… — с благодарностью говорю я.
— Всегда пожалуйста, дорогая.
Молча надеваем на лезвия картонные футляры и укладываем ножи в свои ящички.
— Ну успокой меня, Густав! — жалобно прошу я. — Скажи, что у меня просто паранойя.
— Может, да, может, нет.
— Ну, спасибо! Утешил.
— Одно точно — если это судьба, то все сложится.
— Ты прав, — соглашаюсь я и делаю пару глубоких вдохов. Забыть, забыть, забыть…
Сняв фартук, я стою посреди кухни в шикарном шелковом платье и забрызганных соусом башмаках.
— Отлично смотришься, малышка.
— Неужели?
Я нарочито громко топаю к стулу и плюхаюсь на него, сую в рот не зажженную сигарету и по-мужски — щиколотка на колене — закидываю ногу на ногу.
— Симпатичное бельишко, — отмечает Густав. — Ну-ка, надевай свои красивые туфельки и допьем шампанское на балконе.
Билли и Мигель уже там, пьют что-то из бокалов размером с голову младенца. Воздух по-весеннему мягок, с Гудзона веет теплым бризом. Над огромным бокалом появляется лицо Билли.
— Ба-ба-ба! — восклицает он. И добавляет: — До меня дошли слухи: кто-то намерен подать заявку на новое кулинарное шоу?
— Да, да, — подтверждает Мигель на своем небогатом английском, энергично кивая.
— Не надо об этом, — прошу я.
Билли разглагольствует, не обращая внимания на мои слова:
— Требуется что-нибудь неформальное и смелое, как ты сама. Для молодых и активных — опять же, таких как ты, они слишком заняты, чтобы готовить самим, но обожают учиться. Может, им осточертел их город, работа, партнер, может, они мечтают о свободе… Ты могла бы объездить весь мир! Днем кататься на верблюдах, а вечером готовить кускус в компании с бедуинами! Прыжки на тросе со скалы и сэндвичи с кенгурятиной! Экстремальные горнолыжные спуски и фондю! Это шоу благодаря его ведущей внесет разнообразие в жизнь зрителей. Масса вариантов! А что? Идея! Назови его, скажем, «Варьирующая повариха»! Или, для тех, у кого сексуальные проблемы, — «Вибрирующая повариха»! Венички для взбивания можно заменить вибраторами…
— Хватит, — обрываю я. — Дика Давенпорта я не интересую. Ни с какой стороны. По причинам известным только ему. А меня, — добавляю уже не так уверенно, — не интересует Дик Давенпорт.
— Прячь руки, Мигель, быстро! Видишь, она разошлась? Держи конечности поближе к телу, — советует Билли.
Видимо, Мигель понимает по-английски лучше, чем говорит, потому что он ловко сует руки под себя.
— Дику пришлось срочно уехать, — вставляет Густав.
— Вот как, — осекается Билли. — Ну, это еще ничего не значит, правда?
— Мы как раз собирались в «Карлейль» поужинать, — говорю я.
— И?
— И — ничего! Он уехал, и все.
— Какой-то семейный кризис, — уточняет Густав.
— Кризис? Что за кризис? — спрашивает Билли.
— Вот именно, — язвительно говорю я, игнорируя беспокойство, прозвучавшее в его голосе.
— Лейла, а тебе не приходило в голову, что у него случилось что-то серьезное? — Билли выдергивает меня из моего мирка.
— Не приходило, — тихо говорю я.
— А он что-нибудь объяснил?
— Нет, просто смылся.
Откинувшись в кресле и взбалтывая темную жидкость в своем бокале, Билли задумчиво тянет:
— Ох и задам же я трепку этому молодому человеку.
Подходя к двери квартиры, я слышу смех. Не могу! Нет никаких сил смотреть, как Джейми и Том пьют шампанское и наслаждаются своим счастьем. Проскользнув в кухню, я замечаю, что на тостере лежит пухлое письмо от Джулии. Любящая мама шлет предостережение никчемной дочке. Я давно боюсь этих конвертов, с косыми каракулями и обратным адресом, тисненным золотыми буковками. Они всегда битком набиты пакостями, вроде новостей об очередном открытом учеными заболевании, передающемся половым путем; или грязными историями из «Космополитена» о нью-йоркских холостяках, которые, несмотря на искренние обещания, искренне заинтересованы только в одном: заманить в свою постель как можно больше красивых, талантливых и, увы, ничего не подозревающих городских девушек. В Нью-Йорке подходящих холостяков нет!
Налив из кувшина большой стакан воды, я залпом ополовиниваю его, готовясь к писанине, которую мне предстоит прочесть. От высоких каблуков у меня уже ноют ноги, но я стараюсь взбодриться, чтобы произвести должное впечатление своим сногсшибательным нарядом. Минуя короткий коридорчик, вплываю в гостиную.
— Наконец-то! — вскрикивает Джейми. Она кошечкой соблазнительно свернулась на диване, а напротив нее на складном стуле, в футболке и рваных джинсах, сидит Фрэнк.
— Ч-черт, — медленно произносит он.
— Бляха-муха. — Я выжимаю из легких весь воздух.
