Захар Прилепин - Революция (сборник)
«Не выйдет!»
Он еще раз огляделся, потом тоскливо побрел к своему бараку.
После вечерней молитвы, перед ужином, за Табором пришел жандарм. Он повел его в «канцелярию господина барона», которая помещалась в кирпичном доме возле ворот. Когда они вошли в помещение, было еще светло. Когда-то белые стены канцелярии теперь были грязны и закопчены. На стене у подоконника Габор заметил большое пятно засохшей крови. Пахло сыростью и карболкой. Комната была почти пуста, только по стенам стояли скамейки и стулья. Жандарм поставил Габора посредине комнаты.
– Сидеть, – сказал он, – полагается только с особого разрешения господина обер-лейтенанта.
После этих слов он сел и закурил трубку, лениво выпуская дым. Габор смотрел в окно, но, кроме забора, ничего не видел.
«Разговаривать, вероятно, нельзя», – подумал он.
Тоскливо тянулись минуты. В комнате постепенно темнело. У Габора затекли ноги, в ушах стоял звон, все тело стало деревенеть. Он понимал, что его вызвали по доносу Тота, но предполагать худшее ему не хотелось. Где-то хлопнули дверьми, послышался говор и затих.
Жандарм спокойно курил и вертел в руках хорошо вычищенный карабин.
Запах табака мучил Габора. Он вспомнил, что с утра ничего не ел, и почувствовал тошноту. В комнате стало совершенно темно, жандарм кашлял и плевал на пол.
– Долго не идут! – сказал он неожиданно.
Габор встрепенулся, но сразу не нашелся что ответить. Жандарм замолчал и переменил место, отыскивая что-то в кармане. Габор хотел ответить, но, упустив момент, уже не решался заговорить. И молчание стало еще тяжелее, оно давило как камень.
Габор ждал. На высоком заборе против окна зажегся электрический фонарь и осветил комнату, но углы канцелярии тонули во мраке. Время тянулось. Габор едва стоял. Иногда ему казалось, что он падает. Рана в боку ныла. Горло пересохло, временами душила спазма.
Габор переминался, сначала переставляя ноги изредка, потом все чаще и чаще. Временами он переставал чувствовать свое тело, а потом ему казалось, что он превратился в камень и не может двинуться от тяжести.
Мысли мелькали с мучительной быстротой. Ожили в его воспоминаниях первые годы действительной службы, муштровка, карцер, издевательства унтер-офицеров, – все проходило перед глазами с мельчайшими подробностями. Короткими, ясными и простыми показались ему последние годы – война и плен.
«Ах, собачья жизнь! – думал он. – И почему мы должны так страдать из-за господ? Черт меня дернул уехать из России…»
Но эту мысль он отогнал, старался думать о доме, о том, что сын уже ходит в школу, а Софья, жена…
Вдруг дверь с шумом распахнулась и вошли – один за другим – пять человек. Кто-то зажег свет. Габор с облегчением вздохнул и обернулся. И тотчас почувствовал ошеломляющую боль от удара кулаком в нос. Он осознал этот удар только тогда, когда кулак вторично опустился на его лицо. Габор пошатнулся и упал. Когда он приподнялся, то увидел стоящего перед ним офицера. Багровое, заплывшее от пьянства лицо офицера было страшно, водянистые серые глаза пристально смотрели на Габора. Левая рука, бледная, как у мертвеца, висела на черной перевязке.
Поднявшись, Габор вытер лицо и почувствовал на своей руке теплую кровь.
– Рапортовать! – заорал офицер. – Разучился рапортовать, сволочь!
«Пьяный! Напился для храбрости!» – с презрением подумал Габор. Он заметил в кругу стоящих Тота.
«Не надо рапортовать!» – мелькнуло в мозгу, но рука уже сама машинально поднялась к козырьку.
– Господину обер-лейтенанту имею честь доложить, Габор Киш, рядовой.
Кровь капала с усов и расплывалась на губах. Габор чувствовал во рту солоноватый вкус.
– Вольно! – сказал офицер. – Утрите ему нос, фельдфебель, и расскажите, как было дело.
Тот улыбнулся и, отдав честь, спросил:
– Разрешите допросить?
– Погодите, я сам.
Тот запрокинул голову Габора и крепко зажал ему нос. Кровотечение остановилось. Габор вытер усы. Его лицо горело от пощечин, мускулы начали дрожать, и зубы стучали, Габор никак не мог сладить с ними.
Офицеры и жандармы сели. Обер-лейтенант положил перед собой хлыст, вынул портсигар и закурил.
Габор понял: его будут допрашивать, и крепко допрашивать. Он вспомнил мучительные допросы в жандармерии, которым он подвергался в своей молодости. Первой мыслью было упереться, молчать, но потом зашевелилась какая-то смутная надежда: может быть, отпустят… лучше отвечать.
Обер-лейтенант допрашивал очень тщательно. И надо было отдать ему справедливость, он умел спрашивать. Задавая вопрос, он ударял Габора в лоб серебряной рукояткой хлыста, имевшей форму собачьей головы с длинным острым носом. Он бил умело, все время по одному и тому же месту. Видимо, у господина обер-лейтенанта был большой опыт. Он спрашивал, как расстреляли русского царя. Он называл царя «его величество» и заставлял Габора повторять за собой: «его величество». Но Габор при первом ударе прикусил язык и отвечал невнятно, у него получалось «величество».
Он отвечал осторожно, взвешивая слова, но хлыст не давал задумываться и торопил жестокими двойными ударами. Габору казалось, что блестящая собачья голова скалит зубы, издеваясь над его страданиями. Он не хотел смотреть на нее и все-таки не мог оторвать взгляда от блестящей рукоятки.
«Замучают!» – думал он.
Вдруг допрос оборвался. Жандарм доложил обер-лейтенанту, что четырем отправляемым необходимы непроводительные документы. Говоря это, он цинично усмехнулся.
Офицер вышел, и Габор перевел дух. Допрашивать начал Тот. Но Габор молчал. Обер-лейтенанту он отвечал из чувства самозащиты, обдумывая каждое слово, но Тоту отвечать не мог. Вся его натура взбунтовалась против этого предателя.
«Ни слова не скажу тебе, жандармская гадина!» – думал он.
Тот вышел из себя и осыпал Габора ударами – сначала ладонью по лицу, потом кулаком по шее, а затем по-жандармски стал бить ногой. Габор терпел и молчал. С животной выносливостью он принимал удары, тянул время, но чувствовал, что изнемогает. Тот покрылся потом и, наконец, потеряв терпение, плюнул Габору в лицо и пошел. Со двора донеслись четыре выстрела. Тот погрозил кулаком:
– И тебе то же будет, красная сволочь!
К Габору подскочил маленький офицер с цыганским смуглым лицом. Оскалив зубы, он поднял костлявый кулак, но в эту минуту вошел обер-лейтенант, застегивая кобуру револьвера.
– Позвольте, господа, разрешите мне, – сказал он, тяжело дыша и стараясь подавить возбуждение, принесенное им со двора. Он сел и знаком велел Габору приблизиться.
– Словом, ты в этом деле участвовал. С тобой были еще два мадьяра и три немца.
– Я там не был, господин обер-лейтенант.
– Фамилии этих двух венгерцев?
– Я не знаю, господин обер-лейтенант. Я тогда работал на фабрике, и мне это рассказывали другие.
– Как они рассказывали? Имена бывших там знаешь?
– Не знаю. Имен не называли.
– Ну-ка вспомни, кто тебе рассказывал!
– Какой-то Йожеф Соке из шестьдесят восьмого, я помню, рассказывал. Но он умер.
– Где он умер?
– Казаки его расстреляли.
– Где?
– После боя с красными.
– Ты с ним служил в одной части?
– Нет, господин обер-лейтенант, я с ним не служил. Я служил только в Самаре, вместе с господином фельдфебелем.
– Это мы знаем… Ну, что же он рассказывал, этот Йожеф Соке?
– Он говорил так: в этот дом вошла кучка народу, и русский комиссар велел позвать царя вниз.
– Его величество! Скотина!
– Так точно, его величество царя.
– Кто его вызвал?
– Русский комиссар.
– Жид?
– Я не знаю, кто он был.
– Ну, дальше!
– Вызвал его величество царя, чтобы он сошел с верхнего этажа вниз. Жена не пускала царя. Долго возились, потом, наконец, пришли вдвоем, а потом все…
– Сколько было всех?
– Десять человек.
– Кто?
– Его величество царь, его жена, дочери, слуга, какой-то генерал, потом матрос и мальчик.
– Ну?
– Они пришли. Тогда комиссар говорит: «Есть приказ…»
Обер-лейтенант прервал Габора, ударив его хлыстом по лицу:
– Словом, ты подтверждаешь, что царя расстреляли мадьяры.
– Это неверно, господин обер-лейтенант. Там было больше русских, но были и венгерцы.
– Назови фамилии, мерзавец. Кто был еще, кроме тебя?
Габор молчал.
– Ну, что было дальше?
– Потом их всех положили на грузовик, вывезли за город и сожгли.
– Сожгли!..
Маленький смуглый офицер подошел к обер-лейтенанту и оживленно заговорил вполголоса, что-то предлагая ему. Обер-лейтенант кивнул головой в знак согласия и взглянул на Габора:
– Сожгли! И ты тоже сжигал?
– Я – нет! Я там не был, господин обер-лейтенант.
– Ну, рассказывай дальше!
– Больше я ничего не знаю.
– Иди сюда!
Габор подошел к офицеру. От обер-лейтенанта пахло спиртом и табаком. Он поднял хлыст и несколько раз подряд ударил Габора. Он бил сидя, так что удары не были сильны и приходились по одежде. Но от последнего удара в лицо Габор отшатнулся. Приклад жандарма толкнул его в спину обратно.
