Марта Кетро - О любви ко всему живому
Собственно, именно этого я и боялась больше всего – остаться один на один с собой.
Ну что ж, теперь я, кажется, почти готова.
В книге про заведующего грозами Илью-пророка написано:
выйди и стань на горе пред ликом Господним, и вот, Господь
пройдет,
и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь;
после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь;
после землетрясения огонь, но не в огне Господь;
после огня веяние тихого ветра,
[и там Господь].
С нею дело обстоит примерно так же:
она приходит
и с нею страсть, раздирающая сердце и сокрушающая разум, но не в страсти она;
после страсти боль, но не в боли она;
после боли отчаяние, но не в отчаянии она;
и ни в ревности, ни в ненависти, ни в нарочитом равнодушии ее нет;
только в молчании, которое приходит после всего, – она.
И к сожалению, если прямо начать с молчания, ее тоже там
не будет – только в молчании после всего.
Тот, кто останется
Повесть
Папе, Диме, Стасу, Тате и Ксанчику с любовью
…Мы стоим на апрельской горе в крепкосшитых дурацких пальто,
Оля, Настя и Рома, и Петя, и Саша, и хрен знает кто:
с ноутбуком, с мобильным, в березовой роще, небесным столбом,
с запрокинутым в небо прозрачным любимым лицом
(потому что все люди с любимыми лицами – в небо столбы).
Дмитрий Воденников. Черновик1. Нестор и Серый
Вечер 22 мая 20… года выдался ясным. Двум молодым людям, сидевшим на зеленой скамейке возле парка им. Гагарина, было удивительно хорошо. Крона старой липы над ними пропускала теплые лучи заходящего солнца, а слабый ветер раздувал юбки мимопроходящих девушек. С прошлого года осталась мода на короткие платья-ампир, расходящиеся из-под груди, но молодые люди, конечно, об этом не думали, а просто наслаждались мельканием нежных незагорелых ног и даже, пожалуй, ягодиц – если порыв ветра был особенно сильным, подолы взлетали, и женщины едва успевали придержать их сзади.
– Каждая вторая за попу хватается, – заметил один наблюдатель, большой жизнерадостный парень с банкой пива.
– Как обделавшиеся цветы… – подтвердил второй, более романтичный и тонкий юноша.
Им обоим было около тридцати, но здоровяк выглядит взрослее и опытнее. Работали они в конторе под названием «Роза-Ми», торгующей электроникой. Тот, что покрепче, Серый, сидел в отделе продаж, а суховатый рыжий Нестор трудился системным администратором, по собственному выражению, «одмином». Если Серого отличали ленивое добродушие, легкая хамоватость и почти непробиваемая самоуверенность, то Нестор казался несколько желчным, подвижным и ехидным, что не отменяло отмеченного выше романтизма. В тот вечер на нем были надеты тяжелые ботинки, зеленые бриджи и черная майка с надписью «Йа креведко». Опровергая общую репутацию айтишников как людей хилых и вялых, Нестор уже лет пять занимался кэндзюцу и неплохо управлялся как с традиционным японским мечом, так и с обычной палкой, которой при случае мог разогнать двух-трех агрессивных гопников. Впрочем, когда противников собиралось человек пять, Нестор предпочитал сделать ноги – потому что умный. Если был один. Но когда почти год назад их с Серым прижали семеро, он и не подумал удрать. Тут неподалеку, кстати, на темной аллее, которой они решили срезать путь, возвращаясь за полночь с корпоратива. И неплохо отмахались, несмотря на выпитое, – гопота оказалась еще пьянее, а у Нестора тогда на поясе висела неслабая такая фенька – крученый сыромятный ремешок с полуфунтовыми гирьками на концах. У Серого не было ничего, но он одной массой задавил, приложив трех злых, но мелких бойцов так, что их потом уносили.
После этого они стали друзьями, «обаяв» друг друга, с одной стороны, умом и ловкостью, а с другой – надежностью и силой.
Серый чаще всего носил джинсы и объемные свитера, скрывающие приличный пивной живот, который как-то незаметно вырос за последнюю пару лет сидячей работы и полгода счастливой семейной жизни. Ну, не то чтобы счастливой, но необременительной – давняя подруга Сашка вдруг залетела, «авторство» сомнений не вызывало, поэтому осенью они наконец съехались и зажили официально, семьей. Беременность не сделала Сашку более психованной, чем раньше, дышалось с нею легко, но до родов оставалось месяца полтора, и когда еще, если не сейчас, можно расслабиться, выпить на солнышке и спокойно поглазеть на телок.
– Девушка, девушка, а можно вас спросить… А вас, вас, девушка, можно? А что вас можно?
Это называлось «прикалываться», и надо быть полной дурой, чтобы обижаться. Девчонки и не обижались, хихикали, но пробегали мимо, не останавливаясь, потому что с первого взгляда было ясно: этот мышей не ловит, а второго сразу не разберешь, поэтому лучше поскорее обогнуть заброшенный угол парка и выйти на площадь, пересеченную трамвайными путями, окруженную кафешками, где полно свободных и понятных парней, готовых к простым и радостным отношениям.
У Нестора сейчас никого не было, последняя подружка попрощалась с ним неделю назад. Ушла без особой причины, хотя вроде, по женским меркам, чтобы бросить холостого, несильно пьющего мужика, нужен серьезный повод. Но был он весь какой-то безмазовый, простыми словами говоря. Вот сразу с ним ясно: этот запросто не женится. Не украдет миллион. Не оклеит улицу рекламными плакатами «Я люблю тебя, Ленка!». Со второго этажа в порыве страсти не спрыгнет. И даже мобильник розовый не подарит (у него, говорит, память маленькая. А? При чем тут память, он же ро-зо-вый…). Полночи сидит за компьютером и при этом никогда не пропускает тренировки. Чатится с такими же психами на птичьем языке, одевается черт-те как, а ведь тридцатник уже. И женщина у него не то что на втором, а на десятом месте – после «наставника», после линукса, после друга, после работы, после кучи еще каких-то дурацких занятий и правил, которые даже не объясняет, а вроде как сама должна понимать. А не понимаешь – до свидания. Ну вот и расстались с очередной славной, в общем, девочкой, которая опять «не врубилась».
– Хорошо, Серый, но скучно. Движухи бы какой, вечер пятницы, все дела.
– Ты, бля, за неделю не надвигался? Я не могу, как ты жужжишь целый день. На твоем месте я бы щас домой полз и плакал.
– Ну мы и ползем. А самураи, сам знаешь, не плачут. Я бы в лес ушел на недельку… Или хоть на пару дней.
– Да ты без Интернету назавтра сбесишься!
– Посмотрим. Вот без мобилы даже, со спальником только.
– Жопу не отморозишь? Ночью-то еще холодно, палатка нужна, все дела туристические… А вот на шашлыки можем завтра рвануть, если прям щас мяса купить.
– Не, это не то…
– Опаньки, а это еще что?
Из-за угла выкатился экипаж – натуральная черная карета, чистенькая, запряженная крепенькой пегой лошадью, с извозчиком на козлах. Извозчик, впрочем, вполне современного вида мужчина, обыкновенный, в темных очках, в рубашке и джинсах. Карета остановилась.
– Прокатиться не желаете, молодые люди?
– Гы, мы ж не с телками.
– Так и без женщин, для души?
– И сколько денег?
– А, пустяки – по двадцаточке.
– Грина?!
– Обижаете, рублей. Только лошадке на овес.
– А че, Серый?
– Ладно, поехали, поможем на овес! – Он выбросил банку и встал. Нестор подхватил рюкзак и двинул за ним.
Они сели в карету друг против друга на потертые бархатные сиденья, извозчик закрыл дверцу, и в экипаже сразу стало сумеречно и как-то нехорошо. Пахло лошадью, пылью и отчего-то немного ладаном. Серый нагнулся и поднял с пола бумажный цветок.
– Слышь, он по ходу на похоронах подрабатывает.
– Так мы типа в катафалке прогуливаемся? Готично.
– Да че-та как-то стремновато. Может, нунах?
Но лошадь уже прибавила шагу, и стучать в мутное оконце было как-то глупо. И что может произойти с двумя взрослыми мужиками белым днем, ну ладно, ранним вечером, почти в центре города?
А карета между тем все ехала и ехала, пару раз повернула и, по их расчетам, должна была уже добраться до Первомайской, которая в двух кварталах.
– А не слабо нынче за двадцатник катают…
– Экономичный транспорт, фигле.
Наконец они остановились, но извозчик против обычного лакейского правила не стал сходить с козел и открывать пассажирам дверцу.
– Ладно, блин, не девочки, но на чай не получит. На овес, так на овес, а водичка все равно бесплатная.
Серый, за ним и Нестор выбрались из кареты и осмотрелись. Сверх ожидания снаружи оказалась не Первомайская, а совсем незнакомое место. Солнце уже почти село, но с первого взгляда было понятно, что это никакой не город и даже не окраина, а вполне себе чисто поле, только метрах в ста что-то вроде свалки маячило – хлипкие железные ворота, символический забор чуть ли не из спинок от железных кроватей, а за ним остовы автомобилей и какое-то еще одичавшее железо.
