Димфна Кьюсак - Жаркое лето в Берлине
Он пошел за Джой в ванную комнату.
– Что с ней такое?
– Опять ее гланды. Поднялась температура, но ничего серьезного. Ей надо выспаться. Утром вызовем доктора.
За завтраком Берта восторженно расхваливала одного детского врача-женщину, которую она вызвала по телефону к Энн.
– В школе она была моей лучшей подругой. Вплоть до начала войны недели не проходило, чтобы мы не виделись. У нее отличный послужной список. Но в конце войны ее заслуги не были оценены, и ей пришлось пережить трудное время. Года два назад принцесса решила вызвать ее в Берлин, чтобы улучшить условия ее жизни. Организация дала ей деньги, чтобы она могла практиковать в Вильмерсдорфе. Это в десяти минутах отсюда. Она компетентный врач, у нее большой опыт работы с детьми и женщинами. Она очень преуспела в последнее время. Свой первый визит она обещала сделать Энн.
Часы в холле пробили десять, когда к подъезду подкатила машина доктора Гейнц. Берта выбежала навстречу. С балкона Джой видела, как обнялись женщины и, поднимаясь по лестнице, о чем-то серьезно разговаривали.
Открыв дверь спальной, чтобы поздороваться с доктором, Джой окинула взглядом ее полную, но стройную фигуру в отлично сшитом сером костюме. Джой понравился ее самоуверенный вид, проницательные, холодные голубые глаза на широком молодом лице в ореоле модной прически подозрительно светлых волос.
Последовало крепкое рукопожатие ее сильной руки. И Джой обратила внимание на то, что она особенно усердно терла руки, прежде чем осматривать Энн. Она села на стул возле кровати.
– Так вот какая она, эта маленькая Энн, – сказала она, взяв ручку Энн и похлопав по ней. Пальцы ее скользнули на пульс. Другой рукой она подхватила кенгуру, сказав шутливо:
– Что это за смешное создание?
Энн отняла кенгуру, крепко прижала ее к себе.
– Это моя кенгуруша! И она не смешная. Она хорошая.
– So? – Доктор подняла свои тщательно подрисованные брови. – Но ее нельзя брать с собой в постель.
Выхватив игрушку из детских ручек, она положила ее на край постели, откуда кенгуру скатилась и с шумом упала на пол.
Энн вскочила, горько рыдая.
– Она ушибла мою кенгурушу!
Подняв игрушку, Джой пыталась успокоить Энн:
– Все в порядке, дорогая. Посмотри-ка.
Доктор, сдерживая свое нетерпение, слегка постукивала ногой в элегантной туфельке. Когда дело с кенгуру было улажено, она мягко сказала:
– Ну, а теперь, Энн, открой рот.
Энн плотно сжала губы, отвернув лицо.
– Ну, прошу тебя, Энн, дорогая, – уговаривала Джой, стоя в ногах кровати. – Покажи горлышко доктору. Она хорошая и хочет, чтобы ты выздоровела.
– Она нехорошая! Она ушибла мою кенгурушку.
Доктор Гейнц посмотрела на Джой и чуть насмешливо улыбнулась. Улыбка не коснулась ее глаз ледяной голубизны.
Держа лопаточку наготове, она сказала голосом, столь же холодным, как и ее глаза:
– Посмотри на доктора, дорогая Энн.
Энн медленно обернулась и посмотрела на нее, как зачарованная. Послушно открыла рот.
Отложив в сторону лампочку и лопатку, доктор Гейнц нажала своими белыми сильными пальцами на гланды девочки.
– Вы сделали мне больно! – возмущенно завопила Энн, схватившись за горло.
Доктор Гейнц встала.
– Берта сказала мне, что девочку и раньше мучили гланды. Я выпишу рецепт на лекарство, которое снимет температуру, и полоскание для горла. Ничего опасного, но гланды нужно удалить.
– Не дам ей вырезать гланды! Она делает мне больно! – разрыдалась Энн.
– Ну, ты же большая девочка, моя дорогая, – утешала ее Джой. – И не надо плакать, доктор хочет, чтобы ты поправилась.
Доктор Гейнц вышла из комнаты, не взглянув на девочку. Джой поцеловала дочку, водворила на место кенгуру и пошла в гостиную. Доктор Гейнц сидела за секретером, выписывая рецепты.
– Я должна извиниться, – сказала Джой. – Девочка больна и капризничает. Обычно она ведет себя хорошо, ведь правда, Берта?
– Да, – неубедительным тоном ответила Берта.
Заметив, что женщины переглянулись, Джой сказала в оправдание:
– Ей нет еще шести с половиной лет.
– Понимаю, понимаю! – согласилась доктор Гейнц. – Но в будущем, я думаю, лучше, если при осмотре ребенка вас не будет в комнате. Без матери дети ведут себя спокойнее. И меньше хлопот для меня.
Джой чуть не сказала вслух: «Речь идет не о том, чтобы избавить вас от хлопот. На то вы и врач». А про себя подумала: «И она воображает: вот еще одна глупая мамаша! Пусть думает что хочет, а я не позволю осматривать моего ребенка в мое отсутствие».
Доктор Гейнц, тщательно вымыв руки в ванной комнате, вышла, вытирая их как-то особенно усердно.
– Воспалительный процесс должен разрешиться через несколько дней. Пусть хоть месяц отдохнет после болезни, прежде чем мы приступим к операции. – Она открыла свой блокнот. – Предлагаю назначить операцию на первую неделю октября.
Джой помедлила.
– Я должна посоветоваться с мужем.
– Я уверена, Штефан согласится с любым вашим решением, – вмешалась Берта.
– Итак, на пятое октября? – Доктор Гейнц вынула карандаш, чтобы сделать запись в блокноте.
– Извините, доктор, все же я не могу решить окончательно. Если гланды не будут беспокоить ребенка, я отложу операцию. Жаль отравлять последние месяцы нашего пребывания здесь.
Доктор Гейнц вложила карандашик обратно в блокнот.
– Я забыла, что вы уезжаете. Но все же посоветуйтесь с мужем, и мы поговорим завтра, когда я приеду навестить ребенка.
И снова Джой почувствовала крепкое, уверенное рукопожатие и поймала себя на том, что она невольно рассыпалась перед ней в благодарности. Дверь осталась открытой, и Джой услышала, как, спускаясь по лестнице, Гейнц сказала холодным, отчетливым голосом: «Ja! Das Kind ist verwohnt!» И ее грудной смех раскатистым эхом прокатился вверх по лестнице.
Скорее из любопытства, чем из беспокойства, Джой поинтересовалась узнать, что означал этот докторский комментарий. Она раскрыла словарь на букве «V» и пробежала глазами колонку слов. «Verwohnen – „баловать“, „потакать“. „Избалованный ребенок“. Как бы не так! С возмущением она бросила словарь на стол и пошла в комнату Энн.
Глава XV
Десять дней спустя весь дом был поднят на ноги: накануне из Бонна позвонил Хорст, сообщив, что приезжает и привозит с собой полковника Кэри.
– Слава богу, Энн лучше, – сказала Джой Стивену утром в день их приезда. – Но что творится внизу! Настоящий сумасшедший дом.
– Пусть тогда Энн сидит у себя наверху. А что, доктор будет?
– Нет. Я ей сказала, если понадобится, позвоню.
– Что до меня, я не рвусь увидеть эту госпожу. Я ничего не имею против нее, но она мне не нравится.
– Энн она тоже не нравится, не понравилась она и мне и кенгуруше, в этом у нас полное единодушие.
Они в нерешительности смотрели друг на друга. Болезнь Энн несколько сблизила их, но разлад стал еще чувствительнее, не находя выхода в бурных вспышках.
Из коридора доносился громкий голос Берты, отдававшей приказания горничным.
– Почему в доме такая суматоха? – спросила Джой.
– Секрет, о котором не позже чем часов через пять раструбит вся мировая пресса. Сегодня днем будет подписано соглашение и корпорация полковника получит право реализовать патенты фон Мюллера в Соединенных Штатах и в Южной Америке.
Не вникая в суть дела и стараясь навести Стивена на разговор о профессоре и Брунгильде, Джой рассеянно спросила:
– А что, это принесет большой доход?
– Материальная сторона тут не имеет большого значения, но, как сказала бы моя дражайшая сестрица, важен принцип.
Подмигнув понимающе, он закрыл за собой дверь, и Джой особенно остро почувствовала себя одинокой.
Вздохнув, она пошла писать письма.
Обед, данный в честь полковника Уэйна Кэри, удался на славу. Полковник уверял, что цыпленок Мариленд и пирог с голубикой не приготовили бы лучше и дома.
«В этом можно не сомневаться, – подумала Джой про себя. – Берта умеет принять». По взволнованным же лицам горничных и Шарлотты, подававшей Энн обед, было ясно, что кухня представляла собою поле сражения в миниатюре.
Стол ломился от изобилия. Перед каждым прибором выстроился ряд сверкающих гранями хрустальных бокалов; полковник поздравил хозяина с отличным выбором вин. Он явно был знатоком. Полковник и Хорст соревновались в провозглашении тостов и по этому случаю каждый раз выпивали по объемистому бокалу вина. Семейство фон Мюллеров, казалось, готово было согласиться с мнением полковника, что обеденный стол должен служить не только для трапезы, но и для приятной беседы. Немецкий язык полковник знал не лучше Джой, и переводчиком был Хорст, который доносил своеобразие его речи и его остроты с таким юмором, что рассмешил даже отца. Впервые Джой услышала грохочущий хохот отца, смеявшегося над остротами полковника.
Когда они перешли пить кофе с ликерами в гостиную, разговор еще более оживился. Тон задавали Хорст и полковник Кэри. К удивлению Джой, отец попросил ее помузицировать, с гордостью глядя на нее поверх поднятого фужера для коньяка. Волнуясь, она села за рояль. Но волноваться ей не стоило: слушатели были вообще непритязательны, к тому же под хмельком, а стало быть, и чрезвычайно любезные. Когда она кончила, Хорст попросил еще что-нибудь сыграть, и это ее очень удивило. Он стоял, облокотившись о рояль, с бокалом шампанского в руке, смущая ее своими восхищенными, дерзкими взглядами.