Лилия Ким - Аня Каренина
— О, гуляем! — Стива совсем широко заулыбался, быстро оделся и ушёл.
Аня и Долли сидели на полу, глядя друг на друга.
— А что случилось? — Аня вопросительно воззрилась на Дарью.
— Да… Из-за денег, которые ты вчера… ну… дала, в общем. Из-за них вчера разругались, — Долли шмыгнула носом.
— Да? — Ане почему-то стало стыдно. — Прости, Долли…
— Ты-то тут при чём? Я ему говорила, что надо часть оставить, а он мне говорит — такой праздник, такой праздник… Пришли, мать ваша начала свои коленца отбрасывать. Мол, Аньку убью, сама повешусь. Короче, бред полный! Сумасшедший дом какой-то!
Стива вернулся через двадцать минут с пивом, чипсами и сушёными кальмарами. Постепенно все трое как-то повеселели, успокоились.
— Всё равно я, пожалуй, у матери пока побуду, — сказал Стива. — А то она Аньку действительно ещё ночью того… — он провел большим пальцем по горлу.
— Да уж, я хоть отдохну от тебя, — поддержала Долли.
— Можно подумать, я тебе мешаю, — огрызнулся Стива.
— Да перестаньте вы! — Аня вскипела. — Стива, тебе сейчас просто надо пожить у мамы, пока я не найду себе жильё, потом я отсюда съеду.
— И больше не вернёшься? — Стива поднял на неё растерянные глаза.
Аня кивнула головой.
— Не расстраивайся, может, и вы тоже когда-нибудь будете жить отдельно, — она отхлебнула ещё пива из своей бутылки.
— Ага, три раза, — мрачно вставила Долли.
Потом они говорили, каждый о своём и все одновременно — не понимая, не слушая, не ощущая ничего, кроме собственной тревоги, которая вытеснялась выпитым пивом куда-то под печёнку и крысилась оттуда.
В коридоре раздался телефонный звонок. Гришка проснулся и заплакал. Таня тоже проснулась и заплакала.
— О господи! Каторга моя! — Долли поднялась с пола.
Стива, собрав оставшееся пиво и закуску, по-тихому слинял на балкон.
Звонил Вронский.
— Ань? Привет! Слушай, я тут подумал… может, нам встретиться?
[+++]Чарующий вечерний пейзаж спального района летом… От раскалённого за день асфальта поднимается вверх тёплый воздух. Непонятный запах. Почему никто до сих пор не изучил его? Не создал урбанистических духов под названием «Вечерняя разбитая дорога»? Чахлые деревья в заболоченной, загаженной людьми и собаками лесополосе, небольшие пьяные компании, сидящие в дворовых садиках, мелодичное потрескивание сверчков или высоковольтных линий. Что может быть прекраснее спального района в сумерках, когда с тобою рядом идёт Вронский?
[+++]13.07.20… г.
Дневник! Я валяюсь, что творится!
Вронский начисто забыл про Щербацкую, звонит мне по два раза в день, вечером ждёт у подъезда. Без конца расспрашивает про Максима, что у меня с ним да как, что Максим за человек. У меня глаза на лоб лезут. Вронский со мной как будто бы только познакомился, как будто мы с ним и не учились вместе всё это время! Он так на меня смотрит, глаза безумные, губы дрожат! И всё время про Максима говорит. Сказал, что ему неприятно было видеть нас вместе и он понял, что неравнодушен ко мне. Надо же — вот она, сила мужской ревности и чувства собственничества! Пока никто не посягал, было неинтересно, а как только кто-то появился — сразу нате. Кстати, я у мамы в какой-то книге читала, что если даже у тебя нет любовника — его следует выдумать и ни в коем случае не признаваться проявляющему какой-то интерес субъекту мужского пола, что ты одна, в этом случае мужчина теряет интерес. Ему интересно с кем-то соперничать, кого-то побеждать, и это подхлёстывает интерес.
А я Вронскому такого про Максима наплела! Что у нас с ним любовь, что мы ждём, пока мне будет восемнадцать, чтобы заявление подать, короче, звездец. Вронский так расстроился! Я такого вообще не ожидала! Чуть не заплакал, по-моему! Весь напрягся и сказал, что ему пора. Прямо как в сериале! Да! Вот это поворот событий…
Короче, на меня вдруг свалилось счастье.
Пока гуляли с Вронским, встретили полшколы. Все в отпаде от моих новых прикидов. Кроме матери, конечно. Запилила меня уже! Задрала, старая стерва! Да даже если бы я и вправду с кем-то переспала за такие деньги — она гордиться мною должна была бы! Какой проститутке платят тысячу за раз? Если женщине такие бабки за это отваливают — она может вообще на всех плевать, она супер, она зверь! За это не то что осуждать нельзя, за это восхищаться и преклоняться надо. Мать, конечно, даёт! Что, если ей по жизни всякие козлы попадались, то мне теперь вообще с мужчинами не встречаться, что ли? И потом, раз такая умная, что же выбирала себе таких уродов?
Странно, кстати, — пишу, и мне не стыдно! Я впервые в жизни чего-то добилась, я что-то сделала сама. Мама могла бы и оценить это.
Первый раз
Максим ходил из угла в угол мимо Вронского, тот лежал на диване. Алексей лениво перелистывал журнал, искоса поглядывая на двухметровое стодвадцатикилограммовое тело.
— Вот, бля, называется, не было забот! На хрен я мамаше тогда сказал! Денег хотел добыть, на море поехать! Съездил, бля! Теперь папаша весь уже планами обстроился насчёт моей свадьбы! Нет, ты можешь себе вообще это представить? Вот эта дура, дура, дурища, идиотка, дегенератка, деревня неотмытая — вот это будет моя жена! Мне её надо будет всем показать! Она ещё мне ребёнка родит! Такого же урода! Ты представляешь, она родит мне ребёнка! — Максим сел в кресло и обхватил руками голову.
— Д-а-а… — протянул Вронский, не отрываясь от журнала. — Это проблема…
— Она небось и троечница ещё?
— Ой-ё… это труба! С первого класса по всем предметам! Мы даже думали, что её в школу для дебилов переведут.
— Ой, бля! Бля! — Максим захныкал. — Малыш, что мне делать? — капризно надув губы, он уставился на Вронского.
Алексей оторвал глаза от журнала.
— Да ничего! Пусть она с твоими предками потусуется, пусть там на виду побудет, через пару месяцев они тебя сами отговаривать начнут.
— Думаешь?
— Хм! Уверен!
— О! — Максим погрозил Вронскому пальцем. — Малыш, а я в тебе не ошибся.
— Ну так ё!.. — Вронский похлопал себя ладонью по груди.
Максим слез с кресла и на коленях подполз к Вронскому, тот напрягся, рука со страницей замерла. Было видно, что она дрожит.
— Малыш, — начал Максим, приподняв брови и облизывая кончиком языка верхнюю губу. — Я уже заждался. — Веселовский коснулся плеча Вронского носом.
— Нет! — Алексей резко дёрнулся и сел.
— Фу! Зануда! — Максим отвернулся.
— Я не могу, — Вронский уставился в пол.
— Тогда какого хрена ты сюда ходишь? — Максим встал. — Я для чего этот house снимаю, по-твоему? Из любви к уединению, что ли?
— Ну, раз ты так ко мне относишься, я ухожу! — Вронский скрестил руки на груди и остался сидеть, отвернувшись в другую сторону.
— Давай, валяй. Иди. Пф-ф! Очень надо. Говна-пирожка, блин. Давай-давай, выкатывайся. Мне сегодня на дачу ехать… Ещё мать хочет, чтобы я эту идиотку привёз!..
Алексей сидел молча, лихорадочно обдумывая, как ему поступить. «Чёрт! Так всё сейчас накроется! А он только вчера сказал, что его мать запускает новый проект — группу, где два мальчика и одна девочка. Чёрт! Чёрт! Что делать-то?»
— Послушай, Макс…
— Не называй меня Максом! — заорал вдруг Веселовский. — Убить готов!
— Ладно, слушай, я не то чтобы не могу… Просто для меня это впервые… Понимаешь? И потом, я кое-чего очень стесняюсь… — Вронский покраснел вместе с ушами.
— Член, что ли, маленький? А? — Максим сел рядом, улыбался и толкал Вронского своим медвежьим плечом. — Отвечай, проказник, пиписька короткая? Да?
Вронский, сглотнув слюну, кивнул. Веселовский рассмеялся и погрозил ему пальцем. Потом встал, щёлкнул кнопкой музыкального центра и повернулся, резко расстегнув ширинку. Снял штаны и предъявил Алексею свой член. На таком огромном теле казалось, что его вообще нет.
— Десять сантиметров в возбуждённом состоянии, — хвастливо заявил Максим. — А у тебя?
Вронский ещё раз болезненно сглотнул слюну.
— Восемь.
— Малыш, я тебя люблю! Давай же быстрее покончим со всем. — Максим начал раздеваться. — Малыш, я весь горю! — Веселовский поцеловал Алексея в губы, расстёгивая тому штаны.
Чувствуя, как мягкая бородка и усы щекочут кожу, а мужской язык забирается в ухо, Алексей впал в странное оцепенение. Первой реакцией был ужас, потом всё заволокло туманом. Рук и ног как будто нет. Тело невесомое. В голове пульсирует: «Нет!»
— О, малыш, я так возбуждён. Смотри! — Веселовский взял руку Вронского и положил на свой член. — Малыш! О, малыш, да ты проказник!
Рука Максима проникла в ширинку Алексея и уже быстро накачивала его стоящие восемь сантиметров.
— Сними всё это!
Вронский, словно повинуясь какому-то гипнозу, лёг и вытянул руки вдоль тела. Максим нервно сорвал с него одежду, его средний палец проник Алексею в задний проход. Вронский замычал, ему казалось, что он сейчас с ума сойдёт от возбуждения.
