Александр Минчин - Актриса
— Я очень люблю, что Алексей пишет. Он одаренный человек. Особенно я в восторге от романа «Факультет». Там у него есть поразительные образы. А самое главное — атмосфера того времени, той эпохи, воздух.
Катя подобрала губы и поджала их. Я заметил. Назар, несмотря на выпитое, перехватил мой взгляд.
— Не удивляйся! Катя не поклонник этого романа.
— Каждый человек, каждый читатель имеет право на свое мнение.
— Ваша «Голубая больница», что вы подарили мужу в Америке, мне пришлась по душе. В книге же про факультет, по-моему, подзаголовок «Нежный изверг»?..
Я кивнул. Меня разбирали.
— …вы там вывели одного героя — Апельсинова, очень похожего на Назарку. Мне весьма не понравились ирония и сарказм, нашпигованные в этом персонаже. Назарка совсем не такой.
— Катенька, — сказал я подвыпивши, — все это символы и гиперболизация. Возможно, оболочка чем-то похожа, но начинка совсем другая. Мне просто нужно было отрицательное ядро для конфликта, для движения романа. Я вообще не пишу с натуры, а всегда утрирую ее или гиперболизирую.
Губы ее подобрались еще больше, в глазах появились слезы. Я удивился до глубины души.
— Всё, — сказал Назар, — несмотря на то, что роман очень нравится Тае, цензура накладывает запрет на обсуждение книги Сирина — сегодня.
— Выпьем! — воскликнула одухотворенно Тая, и все последовали ее примеру.
— Вот это выпьем, и сразу бежать в магазин! — вставил в никуда я.
— Голубь, ты как машину назад поведешь?! — спросил Назар.
— О, он ее может вести с закрытыми глазами! — произнесла мечтательно Тая.
— Он вам уже демонстрировал?
— В Америке, закрывал глаза и считал до двадцати — на скоростной трассе.
— А в наши годы, в университете, гонялся с таксистами, как чокнутый. И мне преподавал первые уроки, после него я и зажегся — с машинами.
Я сижу, мне приятно, что меня обсуждают. Я хочу взять бокал с водкой и — со мной такого никогда не было — роняю хрусталь, который бьется о ближайшее блюдо.
Мне страшно стыдно, я говорю, что взамен куплю целый набор в Америке.
— Такие пустяки, — произносит Катя, — у меня брат живет в Вашингтоне.
Я целую ее руку и еще раз извиняюсь. В голове у меня уже все плывет. Я пытаюсь подняться и — опрокидываю второй бокал, который, к счастью, не бьется. Тая помогает мне встать при помощи хозяина.
— Э, дружок, я тебя таким никогда не видел, — говорит удовлетворенно Назар. — Может, еще на посошок?
— Давай два…
— Конечно, — возмущается добрая Катя, — целый вечер человека поили и не кормили!
Я пьяно улыбаюсь, но не могу найти дверь из комнаты. Хотя помню, она двухстворчатая… И думаю, только бы дойти до руля. За рулем я моментально трезвею. Даже если я мертвый и уже на том свете. За рулем на меня ничто не действует. Хотя руль может привести с этого света на тот свет. Тая пила наравне почти с нами, но закалка — имперская. Имперскую женщину просто так не споишь!
Детективный писец, стоя в прихожей, спрашивает:
— Алеш, а теперь, не вешая мне лапшу на уши, скажи, чем занимается Тая?
— В театре работает, в костюмерном цехе…
— Ты же говорил, в гримерном.
Тая мягко улыбается.
— Какая разница, в костюмерном, в гримерном… Все работаем.
Я знал, что потом это разнесется по всей столице Империи, с кем я был в гостях у Симонова. И кто моя девушка. Хотя я ее не считал своей девушкой. Впрочем, я и себя не считал ее кавалером.
— Куда тебе звонить-то, если договорюсь со своим издателем? — спрашивает он.
Я смотрю вопросительно на Таю.
— Куда мне звонить, Тая?
Она, помедлив, берет ромб бумаги, пишет свой домашний телефон.
— Ты еще и в центре живешь, — улыбается Назар, определяя по первым трем цифрам.
Я стою и думаю: только б не упасть. Водка ударила уже в голову окончательно и обрушилась лавиной на организм. Похоже, аввакумское застолье было детским садом. Теперь я пошел в школу.
— У тебя хотя бы доллары-то есть, от «ментов» откупаться? — спрашивает Назар. — А то дам!
— Спасибо, отец родной, — говорю я, и мы обнимаемся. Я, кажется, целуюсь с Катей в губы. Дозрел…
И Тая осторожно спускает меня на лифте вниз. На улице я долго стою около автомобиля и пытаюсь вспомнить, где я: в Англии или Америке, и с какой стороны надо садиться за руль.
— Алешенька, — говорит с загадочной улыбкой Тая, — мой мальчик, может, я поведу машину, если вы себя не так чувствуете?
— Ни за что. Джентльмены денег не берут!
— Я вам, солнышко, не деньги предлагаю, а машину повести.
— Гусары денег не берут! — повторил я, она улыбнулась. — Авто могу вести только я, так как у меня американские права. А у вас нет. И от вас, наверно, пахнет водкой!
— А от вас, я уверена, жасмином.
Она делает попытку улыбнуться. Я не владею мышцами своего лица. Тая открывает мне дверь и усаживает тело за руль. Я завожу мотор и давлю педаль газа. Все лошадиные силы отечественной «Антилопы гну» взрываются.
— Алешенька, трудолюбивые писатели спят, наверно.
— Да положил я на них.
Тая отрывисто смеется.
— Я вас таким не видела никогда, вы мне очень нравитесь!
— А другим?..
— И другим — тоже.
Мы целуемся в губы. Это редкость, я обычно берегу их… а это уже говорил я.
— Вас как доставить: быстро, средне быстро или очень быстро?
— Алешенька, я хочу вас накормить завтра завтраком. Желательно дома…
— Тогда — «очень быстро». Я чем скорее еду, тем быстрее трезвею.
— Интересная зависимость!..
— Говорите только, когда повороты, а то я, кажется, забыл…
Машина срывается с места. И Тая падает на мое плечо, и, кажется, не спешит от этого падения оправиться.
В центре города я сворачиваю в незнакомые переулки и неожиданно резко бью по тормозу.
— У вас отличная реакция!
— Как это называется? — Язык не слушается хозяина.
— Булгаковские пруды.
— На них, кажется, лед еще?
— Вам правильно кажется.
— Я о них много читал, но никогда не видел.
— О, это чудо! Пойдемте, я вам покажу.
Она берет меня за руку и под руку выводит из машины.
Я начинаю скользить по снежному откосу.
— Алешенька, вы куда?
Я танцую на весеннем льду. Тая замерла, держась за маленькую ограду.
Я ору и пою, а она:
— Алешенька, я вас умоляю, не прыгайте так. Уже апрель…
Лед начинает прогибаться, мои туфли из лака покрываются ледяной водой. Я скольжу взад и вперед и жду — когда сломается лед. Я уже на средине пруда, когда лед начинает трескаться. Я начинаю бежать, и он ломается прямо за мной. По пятам. Мне радостно и пьяно, горло вдыхает ледяной воздух, мокрые брюки облепили…
— Алешенька, — кричит Тая, — я вас умоляю!.. — Я вижу, как перекошено ее лицо. В пируэтах скольжу к ней. Она упирается одной рукой в ограду и, соскользнув по откосу, другую протягивает мне. Я все еще стою на льду. Она цепко хватает мою кисть, в это время лед подо мной проваливается и уходит под воду — она выдергивает меня наверх.
— Мальчик мой, солнышко, — актриса облегченно вздыхает, — разве можно так…
— Я не знал, что вы такая сильная. Вы спасли мне жизнь.
— Что вы хотели узнать или выяснить?
— Всё ли вам до лампочки или нет.
— Нет. Вы мне очень дороги, очень…
Она обнимает меня. Мое непослушное тело начинает дрожать.
— Вам нужно согреться, срочно.
— Вы знаете, что такое ралли по проходным дворам?
— Нет, а что это?
— Сейчас согреемся, — говорю я и сажусь за руль.
На бешеной скорости, сам не соображая, я врубаюсь и начинаю носиться по маленьким переулкам и сжатым проходным дворам, в сантиметре пролетая через узкие ворота дворов. Взад, вперед, волчком, юзом, спином и опять рывком вперед. Машина ревет от быстрого переключения скоростей, но, словно боясь и обезумев, подчиняется. Пока я не выношусь каким-то чудом из непонятных закоулков к Таиному дому.
— Вы мой замечательный мальчик, — говорит она и целует в «ушко».
Ни разу она не вскрикнула, не испугалась, не схватила меня за руку. Слышались только восклицания восторга. И это мне в ней нравилось.
— А теперь, мой гоночный мальчик, пойдемте наверх, и вы мне покажете то же самое — в доме. На такой же скорости…
Поддерживая друг друга, экипаж поднялся наверх.
Но скорость была не та…
Я был беспролазно пьян.
Утро. По голове, впечатление, что кто-то долго бил наковальней. Не молотом, молот слишком легок. Во рту омерзительный запах — помойки. Я крадусь в ванную, в поисках утраченного времени. В поисках прошлого…
Из кухни доносится какое-то урчание, ворчание, запахи, суета. Я спускаю воду и слышу:
— Алешенька, вы уже встали?
— Нет, я еще лежу. Это призрак бродит по Европе…
Она смеется.
— Как вы себя чувствуете?
