Дарья Асламова - Записки сумасшедшей журналистки
Увидев тебя на экране ультразвукового прибора, я первым делом спросила: "Доктор, какой длины у нее ноги?" – "С ногами все в порядке, – удовлетворенно заметила врач и добавила, указывая на крохотную белую косточку: – Голень просто сказочная". Ножки у девочек, моя душенька, это не просто подпорка, как у мужчин, это почти философия. Так что отращивай их подлинней – вот тебе мой первый материнский наказ. В сущности, я не знаю, чему тебя учить. Профессии укротительницы? Я и сама не слишком преуспела на этом поприще, разве что сносно щелкаю хлыстом. Но эти проворные хищники-мужчины только и ждут момента, чтобы укусить.
Я боюсь, что, как большинство родителей, перенесу на тебя все свои неудовлетворенные честолюбивые желания и возложу надежды, груз которых ты не захочешь нести. Будь такой, какой' хочешь быть, моя маленькая вселенная. Спи спокойно в своей колыбельке из мышц и связок в ожидании встречи. 23 января. Я лежу в третьем родильном доме города Запорожья в ожидании родов. Все здесь чистенько, опрятно, строго размеренно и наводит нестерпимую тоску. По коридору унылыми косяками бродят беременные. Они качают бедрами словно тяжело нагруженные шхуны, и часто вздыхают на ходу. Большинство мимо текущих женщин обладает мощными задами и сильными чреслами, им родить – раз плюнуть. Не то что мне, с моим безнадежно хрупким сложением и тонкими костями. Из чувства мазохизма я пристаю с расспросами к опытным матерям, и те с почти сладострастным блеском в глазах рассказывают мне, какие ужасные муки ожидают меня в скором времени.
Я вся охвачена нетерпением. Скорей бы уж роковое событие свершилось. Сегодня мы долго препирались с главврачом, милейшим Сергеем Прокофьевичем. Он хотел назначить роды на четверг, мне же симпатичнее среда. "Ну какая разница! – горячилась я. – Днем раньше, днем позже. Девочка уже созрела, я тоже. Мне каждый час ожидания невыносим". – "Но в среду у меня в два часа совещание", – возразил Сергей Про-кофьевич. "Мы поспеем", – клятвенно заверила я. Главврач посмотрел на меня с иронией и заметил: "Ты как будто не рожать собралась, а на поезд торопишься". Это верно, я уже на перроне, и жизнь обратных билетов не выдает. Итак, я рожаю завтра. Честно говоря, я не чувствую прилива того бестрепетного, ясного мужества, которым якобы обладают роженицы. Сегодня врачи проводили со мной долгие подготовительные беседы, пытаясь убедить меня с честью исполнить свой долг женщины. Они твердили, что роды – это естественный процесс, что боль неизбежна, когда даешь жизнь ребенку, что именно через страдания женщина в полной мере может ощутить счастье материнства. Все во мне рычит от негодования. Неужели в конце второго тысячелетия я буду рожать, словно мученицы первых лет христианства?! Я где-то читала, что родовая боль является самым сильным болевым ощущением в жизни человека. И узаконенность этих страданий кажется мне несправедливой. Почему, чтобы подарить жизнь, нужно дойти до порога смерти?
Больше всего меня раздражает легкомысленная самоуверенность мужчин, которые воспринимают родовые муки как нечто само собой разумеющееся. Они великодушно позволяют женщинам болью оплачивать славу материнства и говорят с эгоистичной беспечностью: "Все рожали и ты родишь. От этого не умирают". В виде успокоительных капель приводятся примеры: "Ты представь себе, как раньше рожали крестьянки в поле или в хлеву, как мучились женщины в войну, как рожают бродяжки под забором и т- Д.", в качестве доказательства аморальности намерения рожать без боли цитируется Библия: "В болезни будешь рождать детей". Все эти Разговоры заражают меня вирусом бешенства. Не хочу быть овцой, ведомой на заклание, не желаю платить за Евины грехи, выцветшие от времени и уже замоленные родовыми муками миллионов женщин. Завтра настанет мой черед принести дитя в мир, и я хочу сделать это с улыбкой.
24 января, четыре часа утра. У моего изголовья сидит страх. Через два часа за мной придут, и я. Ощущаю, как по спине бегут холодные, щекочущие струйки пота. Вчера вечером у меня так кровоточили нервы от напряжения, что мне вкололи снотворного. Я проспала всего четыре часа и теперь блуждаю в потемках внутреннего "я", не в силах укротить мысли, столпившиеся в голове. Главное – пережить эту ночь, длинную, как столетие. Я в полном одиночестве стою на пороге великой перемены и страшусь обнажить свою слабость перед лицом природной стихии. Еще немного, и занавес поднимется. Я как набухшая весенняя почка, готовая лопнуть. Девочка затихла в животе, и мне немного грустно, что скоро неумолимая сила вытолкнет ее, голую и пронзительно беззащитную, из уютного материнского лона на жесткий яркий свет. Первый ребенок для женщины – это прыжок в неизвестность. Как выглядит моя девочка? Какой у нее характер? Смогу ли я любить ее? Сразу ли во мне проснется чувство материнства? Мне не хочется включать свет, и я делаю записи на подоконнике, где лежат желтые пятна от фонарей. Я смотрю на яркие разноцветные звезды в небе и гадаю, не изменила ли я гороскоп своей дочери, сама, выбрав ей, день рождения, не спутала ли я ненароком звездные нити, из которых плетется ткань ее судьбы. Какая ясная хрустальная ночь за окном! Только в январе бывают такие прозрачные ледяные ночи. Воздух полон снежных, переливающихся игл. Сегодня будет отличный денек для появления на свет.
24 января, вечер. Сонечка пришла в мир в два часа дня, и Сергей Прокопьевич не успел на совещание. Мы рассчитывали, что она вылупится в половине второго, но моя дочь, как все женщины, сочла нужным опоздать. Я же принадлежу теперь к числу тех немногих счастливиц, что рожали в полном сознании и, благодаря усилиям врачей, почти не испытывая боли. То, что в развитых странах давно стало нормой, у нас (я имею в виду территорию бывшего Союза) пока является редчайшим исключением. Я таки осуществила вековую мечту женщин родить ребенка без криков и стонов.
Но все по порядку. В восемь часов утра меня, всю чистенькую, в ночной сорочке, дрожащую от страха, привели "в родильное отделение. Пока акушерка готовила мне постель, я от нечего делать читала объявления на стенде.
Одна бумажка привлекла мое внимание: "Заявление роженицы такой-то-сякой-то гинекологу такому-то. Прошу считать мою просьбу о зашивании недействительной. Подпись, число". "Что за бред!" – подумала я. Позже мне рассказали, что несколько дней назад одна леди, рожая в муках, призывала на головы мужчин всевозможные проклятия и орала приблизительно следующее: "Зашейте меня к чертовой матери! Чтоб ни одна сволочь не могла в меня залезть! Чтоб этим е…рям не обломилось!" Она так донимала врача-гинеколога, что он, приняв ребенка, с самым серьезным видом начал готовить инструменты для зашивания. На панический вопрос роженицы, что с ней собираются делать, он весело ответил, что, вняв ее слезным просьбам, решил 3аШить ее на скорую руку. Дама пришла в ужас, после перенесенных мук плотские утехи показались ей вдвойне привлекательными, и она тут же написала официальное заявление об отмене ее опрометчивого решения. Я уже тоже подумывала, не зашиться ли мне когда меня пригласили на гинекологическое кресло. Нет ничего вульгарнее позы, которую женщина вынуждена принимать во время осмотра. Мне прокололи околоплодный пузырь, и ванночка, где плавала моя девочка, дала течь. Рыбка будет выбираться сухопутным путем. В книжках, написанных преимущественно мужчинами, я читала описания начала родов как резкой адской боли, нападающей на роженицу, словно убийца на жертву. Я легла и стала ждать мучений. Первая схватка пришла как волна, легонько потянула низ живота и отпустила. Вторая последовала через несколько минут, причинив нежную, почти вкрадчивую боль. Это было похоже на прилив и отлив. Через полчаса схватки участились, разыгрывалась легкая буря, – так в музыке идет постепенное нарастание звуков крещендо. К тому времени, когда я начала постанывать, мне сделали укол в поясницу, между третьим и четвертым позвонком. Этот особый вид наркоза называется эпидуральной анестезией. Наркотическое вещество смешивается со спинномозговой жидкостью и анестезирует спинномозговые нервы. Происходит странная вешь: сначала в ноги идет приятное тепло, потом тело ниже ребер холодеет и полностью теряет чувствительность. Я даже не могла пошевелить пальцами ног. Голова работала ясно, и я испытывала пугающее ощущение, как будто у меня отрезали половину тела. От холода меня била дрожь, и как я ни пыталась сжимать челюсти, зубы все равно отплясывали чечетку. Анестезиолог объяснил мне, что холод вполне естествен при наркозе.
Вокруг шла успокаивающая медицинская суета меня подсоединили к электромонитору и капельнице. Обмотанная странными металлическими ленточками, с катетером в позвоночнике и иглой в вене, я походила на космонавта, отправляющегося в полет. Монитор рисовал на экране кривую схваток и регистрировал удары сердца ребенка. Я слушала этот ритмичный стук и все время боялась, что он вот-вот прервется. Схватки усиливались. Положив руку на живот, я чувствовала, как каменеет и расслабляется матка. Я боялась, что неосторожная природа может раздавить вместе со скорлупой и сам орех. Девочка пустилась в опасное, изнурительное путешествие – протискивание через узкий, твердый туннель, образованный костями таза. Ей сейчас не позавидуешь – каждая схватка сжимает ее мягкую головку и вгоняет в костное кольцо. Врач обследовал меня и заявил, что пора переходить в Родильный зал. Меня пришлось везти на каталке – я не чувствовала ног.
