Александр Бек - Новое назначение
Цихоня укоряет Петра:
— Что же ты, Петр Афанасьевич, сразу адресуешься в ЦК? Не мог, что ли, прийти ко мне? Или написать нам в министерство?
Упрек звучит беззлобно. Нет и в помине резкости, неуступчивости, остроты — не передал этого Онисимов покладистому своему преемнику. Петр отвечает:
— Как член партии, использую свои права. И если считаю, что я прав, буду бороться до победы.
— Господи, мы сами бы тебе все организовали.
— Знаком, товарищ министр, с вашей организацией.
— И, по-твоему, плоха?
Петр не успевает ответить. Кто-то уже завидел в приоткрытой двери Челышева, поклонился ему. Цихоня оборачивается:
— Здравствуйте, Василий Данилович. Извините, задержался. — И вновь обращается к Петру: — Экий ты… Ладно, посиди. Сейчас займусь вот с Василием Даниловичем. Потом с тобой…
В кабинете министр усаживает академика в кресло, устраивается и сам не за столом, а в таком же кресле напротив.
Василий Данилович без дальних слов раскрывает папку, которую привез с собой, говорит министру:
— Получил письмо от этого бедняги от Лесных.
— А… Где же он обретается?
— Да почти два года скитался по больницам. Теперь немного, кажись, оклемался. Просит, чтобы я забрал к себе хотя бы одну из его печей. Что же, надобно взять.
— Э, вы, сдается, поздновато спохватились. От его печей, сколько я знаю, и духа не осталось.
— Как? Ни одной? Куда же они делись?
— Дорога известна: в лом.
— Хм… А маленькая, экспериментальная, которую он смастерил в Новосибирске? Он ее тоже с собой взял на завод.
— Сейчас, Василий Данилович, выясним точней.
— Подавшись к телефонному столику, Цихоня набирает чей-то номер.
— Иван Александрович? Здорово. Тут у меня вопрос насчет Енисейского завода. Да, да, знаю, что ты там побывал. Осталось там что-нибудь от печей Лесных? Так, так… Даже сам присутствовал? Ну, а маленькая, которую он привез с собой? Тоже? Понятно. Ну, бывай, бывай…
Положив трубку, Цихоня сообщает:
— Разрезали автогеном на куски и на переплавку.
— И маленькую?
— Все подчистую. Иван Александрович сам присутствовал. Да еще Богаткин, Изачик. Уж очень злы были на этого Лесных.
— Черт, азиатчина. Форменная азиатчина. Шарахаемся, как…
Не найдя подходящего выражения, Василий Данилович еще раз чертыхается Цихоня шутит:
— Это теперь вам материал для мемуаров.
— Благодарю покорно.
Ограничившись этакой репликой — что же еще скажешь? — академик переходит к другому вопросу. Некоторое время министр и Челышев еще занимаются разными делами научно-исследовательского центра. Неслышно открывается дверь, к столу подходит Валерия Михайловна:
— Василий Данилович, вас вызывают по-городскому. Будете говорить?
Беспокойно заерзав, Челышев смотрит на часы. Хм, уже почти половина третьего. У него вырывается:
— Она?
Валерия Михайловна понимает: «она» — это жена Челышева, Анна Станиславовна. Старожилы металлургии знают, что еще во времена Новоуралстроя она в два часа дня неизменно звонила Челышеву в кабинет или по телефону разыскивала его в цехах, приказывала идти обедать. И главный инженер разводил руками перед участниками разговора, обсуждения, объявлял перерыв, но Анны Станиславовны не ослушивался. Теряется он и сейчас:
— Скажите ей… Скажите, что уже уехал. Пожалуйста, Валерия Михайловна.
Улыбнувшись, бывалая секретарша уходит. Есть чему улыбнуться. Удивительный этот Челышев. Не боялся аварий, побегов чугуна, взрывов у доменных печей, не испугался рассерженного Сталина, а перед женой трусит.
Василий Данилович наскоро заканчивает свои дела. Прощается. Цихоня провожает почтенного посетителя в Приемную. Там снова все встают, едва появляется министр. Этой субординации послушен и директор Кураковки, он тоже поднимается.
Челышев пожимает крупную пятерню Цихони. Да, вот еще что. Надо же узнать, каковы новости насчет ликвидации министерства. И разразится ли она, эта нависшая гроза? Академик без стеснения спрашивает:
— Что же я скажу Александру Леонтьевич? Уезжаю-то я из министерства, а что застану здесь, когда вернусь?
— Министерство и застанете. Нас это не коснется, — благодушно ответствует Цихоня. И добавляет: — Передайте ему сердечный мой привет.
Все, кто находится в приемной, в один голос присоединяются:
— И от меня ему привет.
— И от меня тоже.
— Все? Нет. Петр Головня молчит.
— Улыбку и поклон Онисимову шлет и Валерия Михайловна:
— Скажите Александру Леонтьевичу, что мы все ждем его снова в Москву.
— Да, да, — подтверждает Цихоня. — Ждем. И, глядишь дождемся.
Петр Головня по-прежнему безмолвствует. Рот плотно сомкнут. Серые, цвета стали, глаза непримиримы. Василий Данилович невольно косится на него. Да, этот взял курс и не вихляет. И, видно, ничего не забыл, ничего не простил.
Еще раз кивнув всем, Челышев оставляет кабинет.
28
В столицу Тишландии шестнадцать советских людей — делегация на международную промышленную выставку — прилетели вечером. Из аэропорт отправились на такси в отель.
Описание северного города с его уютными особняками, внушительными офисами, тянущимися к небу кирхами и католическими храмами, описание его вечерних огней, его магазинов и лавчонок, ресторанов и уличных кухонек-закусочных пусть останется за пределами нашего рассказа.
Наутро покатили в советское посольство. В приемной не пришлось ждать ни минуты. Едва туда вошли, дверь кабинета распахнулась, на пороге стоял улыбающийся Онисимов. Заблестевшими глазами он радостно смотрел на земляков, одетых в московские нещегольские пиджаки, в широковатые, незаграничного покроя брюки.
— Прошу, товарищи, ко мне. Прошу.
В кабинете уже находились и несколько сотрудников представительства. Давно они не видели Александра Леонтьевича таким воодушевленным. Даже и впалые щеки, в последнее время еще побледневшие, сейчас приобрели более свежую окраску Казалось, приезжих встречал прежний, как бы заряженный электричеством, источающий энергию Онисимов.
В обширном кабинете гостям не пришлось тесниться. Один за другим они называли себя, здоровались с Александром Леонтьевичем. Некоторых Онисимов уже знавал, общался так или иначе по работе, которая теперь казалась столь далекой, будто принадлежала некой иной, уже закончившейся жизни Онисимова. Пожимая руки, находя для каждого несколько радушных слов, он все поглядывал на Челышева, не торопящегося подойти к послу. Длинный, с брюшком, не особенно, впрочем, заметным под легким, светлым, хорошо сшитым пиджаком, нет-нет посверкивающий зрачками-искорками, далеко угнездившимися под сильно выступающими бровными дугами, Челышев был тут среди всех шестнадцати гостей самым дорогим для Онисимова. Ровно тридцать два года назад, летом 1925-го, молодой Онисимов, студент-практикант впервые увидел сумрачного, необщительного Василия Даниловича, главного инженера на едва теплившемся, разоренном заводе, и с тех пор. Сколько раз с тех пор их сводило вместе дело — металлургия, которой оба они принадлежали.
