Маргарет Этвуд - Беззумный Аддам
Шли последние каникулы Адама — в следующем семестре он уже должен был получить диплом. Зеб в резиновых медицинских перчатках сидел за домашним компьютером преподобного и что-то мурлыкал себе под нос, а Адам стоял на стреме у окна — вдруг вернется преподобный на своей прожорливой тачке олигарха или Труди на своем хаммереныше.
— У тебя руки Шилицци, — сказал Адам ровным голосом, каким он владел мастерски. Что это было — восхищение или всего лишь констатация факта?
— Шилицци? — переспросил Зеб. — Ёпгыть, старый хрен опять доит церковные счета, только теперь уже по-крупному! Глянь-ка!
— Мне бы очень хотелось, чтобы ты не сквернословил, — кротчайшим тоном заметил Адам.
— И тебя в рот и в жопу, — бодро отозвался Зеб. — И складывает в банк на Большом Каймане!
— Шилицци был известным преступником-джентльменом в двадцатом веке. Медвежатником, то есть взломщиком сейфов, — продолжал Адам, который, в отличие от Зеба, интересовался историей. — Никогда не пользовался взрывчаткой — работал исключительно руками. Он вошел в легенду.
— Похоже, старый пердун намылился соскочить, — заметил Зеб. — Сегодня он тут, а завтра — вжик, и уже посасывает мартини на тропическом пляже, и блондинки с почасовой оплатой вылизывают ему разные отверстия организма. А вылюбленная паства осталась на морозе без штанов.
— Только не на Большом Каймане, — сказал Адам. — Каймановы острова почти целиком ушли под воду. И все эти банки передислоцировались на Канары; там гор больше. Но сохранили названия корпораций, напоминающие о Большом Каймане. Верность традициям, надо полагать.
— Интересно, а Труди-Груди он тоже с собой возьмет? — Зеба удивили неожиданные познания брата в банковском деле. Впрочем, Адам часто его удивлял неожиданными познаниями в самых разных областях. Никогда нельзя было знать заранее, что именно он знает.
— Не возьмет, — сказал Адам. — Она стала слишком много требовать в смысле денег. И еще она подозревает о его планах.
— А ты-то откуда все это знаешь?
— Обоснованная догадка. Язык тела. За завтраком она его разглядывает, этак прищурившись, когда он не смотрит. Она пилит его, чтобы он взял наконец отпуск и повез ее отдыхать. И еще она чувствует, что он сдерживает ее амбиции в плане декора интерьеров; ты видел, какая у нее собралась коллекция из образцов обоев и краски? Труди устала кривляться перед паствой, играя ангелическую супругу. Она считает, что вложила много труда в семейный успех, и хочет увеличить свою долю пожинаемых плодов.
— Как Фенелла, — заметил Зеб. — Та тоже хотела больше, чем ей готовы были дать. Но она хоть вовремя унесла ноги.
— Она не унесла ноги, — сказал Адам, опять ровным голосом. — Она под альпийской горкой.
Зеб повернулся к нему вместе с эргономическим вращающимся компьютерным креслом преподобного.
— Она… что?
— Едут, — сказал Адам. — Оба сразу, колонной. Выключай компьютер.
Пропажа и кража
— Повтори, что ты сказал, — потребовал Зеб, как только они оказались на теннисном корте, за пределами слышимости. Они стояли рядом, подавая мяч через сетку или, гораздо чаще, в нее. Их комнаты прослушивались — Зеб обнаружил это много лет назад и теперь забавы ради скармливал дезинформацию через свою настольную лампу, получая ее обратно через компьютер преподобного. Он счел за лучшее прикинуться дураком и оставить жучки на месте.
— Под альпийской горкой, — повторил Адам. — Фенелла.
— Ты уверен?
— Я смотрел, как они ее зарывают. Из окна. Они меня не видели.
— Но это… может, тебе приснилось? Ты же был только что из мамкиной…!
Адам пригвоздил его холодным взглядом: он не только не одобрял сквернословия, но еще и никак не мог к нему привыкнуть.
— То есть я хочу сказать, ты был совсем маленький, — поправился Зеб. — Дети часто придумывают всякое.
Его трясло, и он едва соображал. Такое с ним редко бывало.
Если Адам говорит правду — а с чего бы ему врать? — это полностью меняло представления Зеба о самом себе. Фенелла придавала форму его прошлому, а также и будущему, и вдруг оказалась скелетом; все это время она была мертва. Значит, его нигде не встретит тайный помощник-хранитель; у него никогда не было такого помощника. Ему не суждено в один прекрасный день отыскать заботливую родственную душу — после того как он найдет знак «Выход», подберет отмычки к невидимым замкам и разрежет колючую проволоку, которой преподобный обмотал его загон. Он вынужден лететь с подбитым крылом, в одиночку, если не считать брата — сиамского близнеца, точно так же раненого, с которым они срослись головами. Вполне возможно, что братец в один прекрасный день решит на самом деле стать святошей, которого играет. Способности к этому у него есть. И тогда плавать Зебу в Вакуумвилле, в темноте и холоде, подобно астронавту в каком-нибудь старинном фильме про космос, отмеченном пятью помидорами.[5] Зеб запулил мяч в сетку.
— Мне было почти четыре года, — тон Адама подразумевал «я так сказал — значит, это незыблемая истина». Его голос был слишком похож на голос преподобного, и Зебу стало не по себе. — Я прекрасно помню то время.
— Ты мне никогда не рассказывал! — Зеб был оскорблен: Адам счел его недостойным доверия. Это ранило. Предполагалось, что они работают в команде.
— Ты бы проговорился. И тогда — кто знает, что они сделали бы, — он подкинул мяч и ударил по нему. Мяч улетел за сетку. — Тогда и ты мог бы попасть под альпийскую горку. Не говоря уже о том, что и я — тоже.
— Стой! Они? Ты хочешь сказать, что эта блядь ему помогала?
— Я тебе уже сказал. И не нужно ругаться.
— Прости, бля, вырвалось, — еще не хватало слушаться указаний Адама по культуре речи. — Добродетельная Труди?
— Видимо, ей тоже должно было что-то перепасть, — на сей раз тон Адама гласил «я выше твоих провокаций». — Хотя бы материал для шантажа. А может, она хотела убрать Фенеллу с дороги. Я предполагаю, что она была уже беременна тобой. Церковь ПетрОлеума не поощряет развод. Ты же знаешь, что во время венчания жениха и невесту мажут священным каменным маслом.
Ну вот, теперь смерть Фенеллы оказывалась на совести Зеба. Ведь это он легкомысленно позволил себя зачать.
— Как они это сделали? Эти двое? Подсыпали ей мышьяку в чай? Или…
Не голову же они ей отрубили, подумал он, стыдясь сам себя. Это даже для них было бы слишком.
— Не знаю. Мне было всего четыре года. Я только видел, как они ее зарывали.
— Значит, все эти истории про шлюху-наркоманку, бросившую своего ребеночка и так далее…
