Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра
В тот же день, чуть попозже, Кэнайна и ее новая подружка Элен Чичикан отправились гулять по поселку. Полуденное солнце пригревало, тропинки совсем расползлись от слякоти. Элен сказала ей, что почти все индейские семьи из Кэйп-Кри провели зиму в лесах, охотились на бобров. У каждого семейства был свой собственный, переходивший от поколения к поколению участок. Некоторые уходили в глубь лесов миль на двести, и, чтобы добраться назад, нужно две недели идти на лыжах. Но половина семей уже проделала этот долгий путь и с добытыми шкурами вернулась сюда, в летний лагерь на берегу. Теперь, сказала Элен, они готовятся к весенней охоте на гусей. Как только с юга вернутся первые стаи н и с к у к, крупных серых канадских гусей, все вновь двинутся в глубь страны. Правда, для охоты на гусей, объяснила она, им не придется идти так далеко, как зимой, когда надо ставить ловушки, потому что край озер и болот, начинавшийся в десяти милях от поселка и кончавшийся в пятидесяти — одно из наилучших мест для охоты на гусей на всем побережье залива Джемса. Кэнайна внимательно слушала; она давным-давно позабыла обычаи и порядки мускек-оваков.
Церковь и дом миссионера находились в самом центре индейского поселка. Кэнайна заметила, однако, что строения Компании Гудзонова залива стоят в отдалении от рваных индейских вигвамов. Девочки пошли туда, и Элен показала Кэнайне лавку, где принимают в обмен меха. Потом Элен повела ее к дому, где живет начальник почтовой конторы с женой, и, глядя на этот дом, Кэнайна почувствовала щемящую тоску. Дом был большой и чистый, недавно выкрашенный в белый цвет и окруженный нарядной белой оградой. Тщательно очищенные от снега дощатые мостки вели к дверям. По фасаду шла просторная веранда, а на многочисленных окнах висели белоснежные занавески. На бревенчатой башенке рядом с домом, подгоняемые бризом, вертелись крылья большого ветряка; сестра, сопровождавшая Кэнайну, еще в Мусони показала ей такие же ветряки и объяснила, что в местах, куда не доходят линии электропередачи от больших городов на юге страны, ветряки производят электричество для освещения и подачи воды.
— Это Рамзеи, — сказала Элен. — Хорошие люди. Его зовут Берт Рамзеи, а ее Джоан, но все называют их — мистер и миссис Рамзеи. Говорят, в их доме все очень красивое, там много всяких вещей, но индейских ребят никогда не пускают туда, не разрешают входить за ограду - это очень строгое правило, и что там в доме — полная тайна.
Для Кэнайны это вовсе не было тайной. Она знала, что там должно быть. Полы устланы толстыми разноцветными коврами, глубокие мягкие кресла, диван и электрические лампы, которые можно включать и выключать, ванная комната с блестящими кранами, с горячей и холодной водой и большой белой ванной, картины на стенах, кровати с белоснежными простынями. Ежели у Рамзеев есть или когда-нибудь были дети, то, может, у них есть и детские книжки, которые Кэнайна легко могла бы читать сама. И Кэнайна подумала, что, если бы у нее были книжки, жить в хибаре, где едят на полу, не так уж плохо. Она знала, что за этими белыми занавесками расположился крошечный форпост иного мира, того мира, который нравился ей и который она привыкла считать своим. Теперь, казалось, она была окончательно отрезана от него. Она смотрела на дом Рамзеев, и глаза ее наполнялись слезами, боль сдавила горло, она задыхалась. Потом они пошли назад, в индейский поселок, и Кэнайна узнала свою хибарку на берегу реки. Над трубой вился серый дым, и рваные клочья парусины хлопали на свежем ветру, дувшем со стороны залива Джемса.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Зиме, казалось, не будет конца, и в котлах мускек-оваков редко водилось мясо. Трижды в день усаживалась Кэнайна с родителями на полу своей хибарки за очередную трапезу, но все угощение почти всегда состояло из одних лепешек, мяса и чая, а часто случалось по два-три дня кряду сидеть без мяса, обходясь одними лепешками и мутноватым, забеленным мукой чаем, который Кэнайна возненавидела.
В эту зиму бобров было мало, и шкурок, которые Джо Биверскин принес для обмена в лавку Компании Гудзонова залива, едва хватило, чтобы расплатиться за продукты, взятые осенью вперед на зимний сезон. Крошечный остаток кредита поглощали предметы первой необходимости: мука, сало, чай, порох и дробь. Мясо, основную пищу, приходилось добывать самим, тут в ход шло ружье Джо Биверскина, и рыболовные снасти, и кроличьи силки, за которыми присматривала хозяйка.
Добывать дичь было теперь труднее, чем в любое другое время года. Сидя по вечерам в своей хибаре, Джо Биверскин старательно набивал использованные патронные гильзы, а каждое утро молча уходил на охоту, и лыжи его с хрустом вспарывали ледяную корку, образовавшуюся за ночь на подтаявшем накануне снегу. Каждый день Дэзи Биверскин вытаскивала сеть из проруби, 'которой она не давала замерзнуть, и порой попадался сиг, а то и два, но чаще сеть оказывалась пуста. И каждый день Дэзи осматривала кроличьи силки, но нередко случалось, что лиса опередила ее и съела пойманного кролика, потому что в этом огромном болотистом крае голодное время настало не только для мускек-оваков, но для всех, кто питается мясом.
Однажды они съели сову, и несколько раз отец приносил домой белок. Любое мясо всегда тушилось в одном и том же черном котле: его никогда не мыли - нельзя, чтобы хоть что-нибудь пропадало, — и всякий раз добыча варилась в жирной похлебке, оставшейся от прежней еды. Кэнайна мечтала о стакане молока, о салате и вареных овощах. Пищу, которую ели ее родители, она ненавидела до отвращения, до тошноты, но в конце концов голод заставлял съедать ее.
Лица мускек-оваков исхудали, глаза остекленели, от прежнего смеха и веселья не осталось и следа.
Наконец в Кэйп-Кри пришла весна, внезапная, как взрыв. Как-то в начале мая, во второй половине дня, хлынул теплый ливень. Он шел всю ночь напролет и почти что весь следующий день, потом внезапно оборвался, и жаркое солнце быстро разогнало тяжелые серые тучи. Лед на реке потемнел и стал похож на резину, в снегу местами показались проталины, и в теплом воздухе разносилось журчанье ручьев.
На второй день после дождя лед на Киставани загудел и вздулся - за ним с берега с нетерпением наблюдали индейцы. Спустя два часа лед внезапно треснул с таким грохотом и ревом, что земля задрожала, словно от землетрясения. Черные трещины пробежали по реке, крупные глыбы взлетали в воздух под напором прибывавшей воды, потом, скрежеща и толкаясь, массы льда двинулись вниз по течению. Начался ледоход — самое драматическое и впечатляющее событие в бурном северном хороводе времен года. Знак того, что зимний голод и все зимние тяготы миновали. Залог того, что наступила весна и скоро вернутся гусиные стаи.
