Этери Чаландзия - Уроборос
Он ушел. Ушел из ее квартиры. Егор не знал, слышала ли она, как он встал, окликнул ее и, не получив ответа, вышел, прикрыв за собой входную дверь. Хорошо, что замок можно было захлопнуть снаружи. Егор не мог подвергнуть ее риску и оставить то ли во сне, то ли в обмороке одну. Но ему повезло, и он все-таки удрал на свободу. С облегчением добрался до машины и сел за руль.
И тут он в бешенстве ударил по торпеде. Нет, ну какая мерзавка! Она ведь выиграла этот раунд, выиграла! Как минимум свела его вничью. Этот ее обморок, эта пауза, которую она взяла, разбавила его торжество, не дала ему в полной мере насладиться моментом! Тварь! Какая же тварь! И этот чертов конверт, который так и остался лежать в его кармане!
Егор постарался взять себя в руки и отдышаться. Хорошо. Все, что хотел, он сказал, и это было главное. Его не в чем было упрекнуть. Он завел машину и помчался вперед. Рано или поздно Нина должна была отвалиться за горизонт. Значит, не сегодня. Не сейчас.
А деньги… Перебьется. Сама виновата.
* * *В институте в одной группе с Ниной училась девушка по имени Регина. Ничем не примечательная с виду девица страдала нарколепсией. Ходили слухи, что ее родители приплачивали подруге, чтобы та ни на шаг не отходила от девушки. Регина в любой момент могла упасть замертво, проспать несколько минут и как ни в чем не бывало проснуться. В аудиториях они обычно устраивались на задних рядах и старались не привлекать к себе внимания. Иногда приступы случались на переменах, а однажды катаплексический припадок сразил ее прямо во время ответа на семинаре. Молодой преподаватель подменял коллегу и понятия не имел, что его ждет. У него самого подкосились ноги, когда на его глазах молодая девушка внезапно, без всякой причины вдруг обмякла и без чувств повалилась на пол. Немногие знали об особенностях болезни, кто-то считал Регину наркоманкой, кто-то называл психической и неадекватной, но те, кто становились свидетелями этих приступов, больше над ней не подшучивали.
Не до смеху было сейчас и Нине. Как самолет с пустыми баками, она едва дотянула до кровати. Тело не слушалось. Руки тянули к земле, ноги вязли, словно она не по паркету шла, а брела в густеющей глине. Ей показалось, что не кровь, а ртуть вдруг потекла по венам. Нина заснула, еще не упав головой в подушку. Даже если бы от этого зависела ее жизнь, она ничего не смогла бы сделать. Провалилась в сон, как в пропасть. Вокруг было темно, холодно и тихо. Нина осталась одна. Надолго. Как будто навсегда.
Когда-то в детстве она придумала себе страну. Назвала Лигурией, составила карту, разработала гимн, герб, флаг и язык. Государство, естественно, было островное и форма правления монархическая. Система отношений получилась тесная и замкнутая, поскольку сам же правитель был народом и наоборот. Страна слыла веселой и безалаберной и, составляя календарь лигурийских событий, Нина жмурилась от удовольствия, так ей нравились фестивали, карнавалы, концерты с фейерверком и выступление слона под открытым небом.
Потом она выросла, и оказалось, что Лигурия существует на самом деле. Она даже съездила туда однажды. Лежа под итальянским солнцем, Нина гадала, откуда в детстве она могла услышать это название? Ничего путного в голову не приходило. Нечасто за прошедшие годы она вспоминала страну своего побега. Сейчас, во сне, она опять оказалась там. Веселый остров полинял и опустел. Слон умер, карнавалы закончились, концерты отменили, и принц сбежал. Поджав ноги, она сидела на куске скалы, обломке, похожем на астероид, и летела в темную неизвестность. Кругом враждебно сверкали звезды, и космический ветер свистел в ушах. Что-то живое закопошилось у ее ног. Нина присмотрелась. Жук-букашка, все, что осталось здесь живого, не вовремя проснулся, выполз из щели и с удивлением осматривался в безумном полете. У нее защемило сердце. Она была не одна, кого-то или что-то следовало спасти, даже если оно было столь ничтожно мало, как этот жук. Но Нина знала, что это не насекомое. Это в суете событий до таких размеров сжалась ее планида.
И уже совсем рядом летела Луна. И крошка астероидной пыли осела на щеке. И слезы замерзли в ресницах. Нина спала.
* * *Очередной снегопад превратил жизнь города в сплошную насмешку. Егор посмотрел на свою машину — мерзлый ком снега и льда — и направился к метро. Чем палить бензин и нервы в безнадежных пробках, доковыляем до подземки — и в путь.
В вагоне было немноголюдно. У большинства пассажиров от ушей тянулись проводки наушников, они словно были связаны ими, объединены отсутствующими взглядами и информацией, которую получали с невидимой волны. Напротив Егора на сидении устроилась парочка — прыщавый мальчик лет восемнадцати и полногрудая девица явно лет на пять-шесть старше него. Похоже, между любовниками был разлад, юноша всячески ластился к своей насупленной мадонне, но та была непреклонна и не сдавалась на подхалимские поцелуи и объятия. Он был настойчив и растерян и не понимал, что и как следует делать, чтобы растопить надменного снеговика, все попытки, похоже, вызывали у нее только мрачное раздражение. Наконец ему надоело унижаться, он что-то фыркнул и отвернулся. Егор готов был проехать свою станцию, так ему стало интересно, чем дело кончится. Девка тут же подобралась. Все-таки в нужный момент они безошибочно чувствовали край. Вот до сих пор можно трепать и измываться, а вот тут надо отступить, чтобы добыча не ускользнула. Но сегодня был не ее день, да и опыта еще не хватало. Состав подкатил к станции, пассажиры вошли-вышли, и за мгновение до того, как двери захлопнулись, мальчик сорвался с места и выскочил на перрон.
Все произошло так быстро, что она ничего не успела сделать. Словно промахнувшийся пеликан, щелкнула пустым клювом в воздухе. Все. Продула партию. Поезд уже въезжал в тоннель, телефон не работал, и нездоровый румянец гнева заливал толстые щеки.
«Так тебе и надо, образина», — мстительно подумал Егор. На следующей станции он вышел сам и направился по эскалаторам вверх, в снег, метель и холод.
Они договорились с Альбертом о встрече, но опять вышла незадача. Вместо него в холле гостиницы сидела его Лена. Егор пару раз видел ее мельком, тощее синюшное создание, то ли скрипка, то ли виолончель в каком-то оркестре, цепкие запястья, прозрачные серые глаза. Егор ничего не имел против ее существования, но друга не понимал.
— Привет, Егор, — она встала и протянула ему свою лапку, играя в игру «я тоже часть большой картины».
Он сухо поздоровался, пожал ей руку и сел, не выражая своим видом ни дружелюбия, ни протеста. Пока заказали кофе, пока туда-сюда, Альберт-де просил прощения, сам не смог, попросил ее подъехать, поговорить.
