Дмитрий Иванов - Где ночуют боги
– Я… все скину, сегодня, а на какой адрес? Паша, дай ручку, быстрее!
Журналист потребовал ручку у оператора, тот перестал снимать Антона и принялся панически хлопать себя по карманам в поисках ручки, Собачкин тоже стал хлопать и себя, и оператора по карманам, а вопрос, кому выгоден идиотизм, мгновенно потерял в его глазах актуальность. Кинжальный удар был нанесен Антоном расчетливо, раненая добыча агонизировала, и Антон спокойно за ней наблюдал. Эту технику креативщик перенял у варанов Комодо, в зловонной пасти которых содержится очень много бактерий, поэтому они наносят всего один укус, а потом наблюдают, как жертва медленно загибается от неизбежного сепсиса, а когда та валится с ног, варан подходит и с аппетитом ест ее заживо. Через пару секунд оператор, порвав заклинившую молнию на жилетке, достал-таки ручку, журналист выхватил ее и приготовился записывать на руке адрес почты Антона. Это было похоже на разговор наркомана с дилером: наркоман совсем потерял человеческий облик, а дилер великодушно продиктовал заветный адрес:
– Пиар, собака, пропаганда, точка, ру. Все как слышится – так и пишется.
Это был мейл общей почты агентства «PRoпаганда». Письма, приходящие на этот адрес, никто никогда не читал – заказчики Миши Минке никогда не писали писем на почту. Они иногда приезжали в агентство с охраной, а чаще Миша Минке летал к ним сам: в Сургут, Куршевель и другие места гнездовья заказчиков.
– Спасибо! Такой простой адрес! – совсем опустился Собачкин. – И такой… Все сразу понятно! Большое спасибо! Я сегодня же вышлю! Вечером! Ой! У меня же нет резюме, я же не думал, но я напишу к девяти! И сразу вышлю, а в девять не поздно?
– Нет, конечно, – улыбнулся Антон. – Я сова, Костя тоже сова.
Журналист улыбался Антону, как ребенок отцу. Антон даже позавидовал ему немножко и подумал: «Несчастный поверил: вот началось, я понравился главе креативного штаба, такому человеку! А почему? Да потому, что во мне виден напор! И я пришлю ему резюме, где расскажу о трех своих самых лучших острых сюжетах. Первый – про ухудшение климата в Сочи в контексте его ухудшения на планете. Второй – про спасение кавказского долгоносика, он живет в дуплах лесов, а леса вырубаются, а насекомое, лишившись дома, может просто исчезнуть и обречь на голодную смерть кавказских дятлов, а с дятлами могут исчезнуть и все остальные, и что тогда будет?! Нужны срочные меры! А третий сюжет о безнадзорно пасущихся коровах местных армян, жрущих целлофановые пакеты и памперсы на помойках. Холодный мацони от этих коров продают отдыхающим, накануне перебравшим вина, которое только по цвету вино, а вставляет как водка, потому что делается из чачи и «Юппи». В итоге все в опасности: и коровы, и люди – нужны срочные меры! Три этих сюжета посмотрит Костя – он ищет таланты, и в этом он весь, – разволнуется, расходится по своему кабинету, захламленному статуэтками ТЭФИ, а потом скажет своим помощникам: “Как долго я его искал! Вот это сюжеты! Как остро! Он режет как бритва, этот Игорь Собачкин, – ко мне его, первым же поездом, нет, самолетом”».
Так действительно думал Игорь Собачкин в эти секунды, и верил, и парил над землей. А Антон Рампо смотрел на него с грустью и видел совсем другие картинки. Он представлял, как в почте, которую никто не читает, будет вечно лежать резюме Собачкина Игоря и ждать, что его прочитают…
Так думал Антон, глядя на то, как Игорь Собачкин несколько раз старательно, как первоклассник, обводит ручкой на своей руке адрес почты. Антон Рампо сумел сделать то, чего не сумел даже Козак: превратил агрессивного бандерлога в ручную макаку, с какими фотографируется низшая каста в Сочи – отдыхающие. Ручными макак делают дрессировщики, используя поощрительные лакомства – то же сделал и Антон, использовав имя Эрнста вместо банана.
Как раз в это время у сквера, где проходила пресс-конференция, появился Эдо. Он извинился за опоздание – пацаны опять намочили клеммы. Оказалось, что пока Антон давал интервью, Эдо подвез на рынок за мясом Овика, который делает барбекю для высоких гостей и всегда выбирает мясо сам, не доверяя никому другому. Мясо купили, но по пути с рынка «девятку» Эдо забрызгал мокрым куриным пометом «КамАЗ». В результате чего Эдо, по его словам, познал душу «КамАЗа», душу его водителя, душу оператора погрузчика, через край нагрузившего «КамАЗ» мокрым пометом, и, наконец, душу директора птицефабрики, который не может проследить, чтобы помет грузили сухим, а не мокрым. После мотания душ всех этих машин и людей Эдо решил не ехать за боссом на «девятке», обрызганной мокрым пометом, потому что ему было стыдно. Эдо отдал машину на мойку племянникам, которые снова залили клеммы, и пока клеммы сохли, Эдо мотал души племянников. Извинившись, Эдо спросил Антона, что сказал Козак: не выселяют ли армян? Антон успокоил водителя, сказав, что Козак только призвал всех сделать все, чтобы Олимпиада достойно прошла.
– Проблем нет, – легко согласился выполнить просьбу Козака Эдо. – Я сам хочу, чтобы она достойно прошла. Поскорей.
Затем Эдо повез начальника в Красную поляну. Антон Рампо не любил зимние виды спорта. Он не понимал, например, в чем смысл слалома. Понятно, зачем ездят на лыжах охотники или диверсанты: у них просто другого выхода нет. А у обычного человека есть много других способов передвигаться по снегу. Например, вообще не передвигаться, а просто смотреть из окна, как красиво падают снежинки. Антон всегда выбирал этот способ. А вот, например, друзья Изабель, куршевельские кретины, считали иначе: они ездили в горы, потому что это престижно, и иногда ломали себе ноги. Но это тоже престижно, сломать себе ногу в Куршевеле. Совсем не то, что сломать себе ногу в Мытищах. Все дело в престиже! Такие места, как Красная поляна или Куршевель, – как считал Антон – престижными становятся из-за стадного чувства. Но как стадное чувство может быть престижным? Антон стал вспоминать, как когда-то они с бывшей женой решали, где построить дом, свить гнездо. Процесс гнездования Антон с Леной начали, как это делают все животные, с выбора места. Антон тогда высказался категорично, что дом у них будет не на Рублевке, поскольку помнил, что во времена его детства там была деревня с дачами дирижеров, скрипачей и писателей, которым хорошо дышалось в соснах. С отцом, фотохудожником Ильей Рампо, они тогда ездили на Рублевку на пикники к художнику Раппопорту. У того был отец, тоже художник и тоже Раппопорт, он получил дачу на Рублевке еще при Сталине, за то, что нарисовал дочь вождя, Светлану. А по соседству жил Сергей Михалков, получивший дачу за стихотворение про Светлану – дочка Сталина в то время была самым верным способом получить дачу. В доме Раппопорта собирались интеллигенты, пили чай и вино, ведя беседы о том, что мир обречен. Интеллигенты все были во втором, а некоторые в третьем поколении. Поэтому все было тихо, интеллигентно и вполголоса. Читали Пастернака. Так и жила тогда Рублевка, тихо, вполголоса, под Пастернака. Сталин тоже жил на даче поблизости, ему нравилось там, поэтому там он и умер – человек он был последовательный. Все дачи Сталина были очень маленькими. Отец Антона как-то раз показал ему фотографии дачи Сталина в Абхазии, на озере Рица, похожей на домик для сторожа. Например, сторожа дачи банкира, хотя даже для сторожа она бы сегодня никак не годилась, потому что друзья банкира сказали бы: «Убогий домик какой-то у твоего сторожа, у тебя что, проблемы?» И больше такому банкиру доверия не было бы, он стал бы изгоем с плохой кредитной историей. Спальня дачи Сталина на фото выглядела вообще как гостиничный номер для малообеспеченных паломников. Есть такое понятие «малообеспеченные паломники». В Абхазии, например, много святых мест, старых храмов, келий, поэтому велик поток паломников. Так вот, для них существуют гостиницы, где нет ничего, кроме кровати и пола, а что еще нужно паломнику? Но есть и гостиницы для паломников обеспеченных, со всеми удобствами: биде, джакузи и кабельными каналами. Что еще нужно паломнику, если он обеспечен? Так вот дача Сталина на озере Рица была похожа на отель для малообеспеченных паломников – деспот был скромен. Антон находил это стильным. Но особенно его тогда поразила фотография санузла в ванной вождя народов. Мебель на даче в основном сохранилась оригинальная, поскольку была не из «ИКЕИ», а из дуба. А вот ванну и унитаз абхазские смотрители музея обновили – установили сантехнику ярко-розового цвета. Как будто Сталин был эмо. Но Сталин был явно не эмо – зачем же ему поставили, хоть и посмертно, такую сантехнику? И где вообще сантехнику такого розового цвета абхазы взяли? Такой розовый цвет Антон прежде видел только у фламинго в фильме Дэвида Аттенборо, но у фламинго, как рассказал Аттенборо, перья приобретают такой пигмент из-за рачков, которых они поедают. Для Антона так и осталось загадкой, что поедали абхазские смотрители музея, когда устанавливали в ванной Сталина розовую сантехнику. Помнил Антон и то, как Рублевка становилась престижным районом новой Москвы, в которой фотохудожнику Илье Рампо предстояло стареть, а концептологу Антону Рампо – жить. Произошло все это быстро. Дирижеры и пейзажисты, как всегда, прозевали. Пропустили в свои ряды сначала одного интеллигента в первом поколении. Пусть посидит с нами – решили они, – тем более чай принес. Потом пропустили второго – пусть посидит с нами, он вино принес. А потом уже и третьего пропустили, да еще и ворчать на него стали: «Почему печенье к чаю не принес?» Когда интеллигентов в первом поколении стало трое – а три человека, это уже организация, потому что трое уже могут голосовать, – они проголосовали. Кто за то, чтобы отныне это место стало престижным, потому что мы тут теперь будем жить? Единогласно. А кто за то, чтобы дирижерами и пейзажистами тут и не пахло, а чтобы пахло тут нами? Единогласно. Скоро на Рублевке жлобов стало много, а дирижеров мало. Потому что дирижеры как дубы – растут медленно, а жлобы как грибы – быстро. Жила жалкая кучка, а поселилось стадо. Когда в каком-то месте живет кучка, оно считается живописным, но не престижным. А когда живет стадо, место перестает быть живописным, зато становится престижным. А шоссе названо Рублево-Успенским. Лежбище воров с именем монаха-иконописца. Что-то есть в этом от самой жизни. Что, интересно, думает об этом сейчас сам Андрей Рублев, что чувствует? Ведь он святой и, значит, может думать и чувствовать даже после того, как умрет, думал Антон.
