Эдуард Лимонов - Палач
Разминка, однако, продолжалась порой так долго, что язык Оскара немел и ничего не чувствовал, как после анестезии. Вряд ли не тренированный в этом виде любви мужчина мог живым прийти к моменту, когда Наташкин живот наконец сжимался в финальном окаменении и она медленно, не осознавая, что делает, дрожа, подтягивала свою пизду вверх, чтобы наконец зареветь, задергаться и кончать раз за разом волнами на протяжении нескольких минут и потом обмякнуть.
В этот момент Оскар вставлял в податливую Наташку член и ебал ее глубоко и сильно. Счастливо созданное Богом существо блаженно улыбалось и почти летало над кроватью, пока наконец опять не кончало, на сей раз вместе с Оскаром, так же блаженно улыбаясь и прижимая Оскара к себе, горячей и разъебанной.
Нежная плоть Наташки окружала лицо Оскара, из пипки ее струился хвойный, особый Наташкин запах, только ей присущий, запах молоденькой сосны, и Оскар, чувствуя у себя на губах Наташкину мякоть, подумал, что он — самый счастливый человек на свете. А раз он чувствует себя счастливым, значит, он любит Наташку, подумал Оскар, и на глаза его навернулись слезы. «Сентиментальный идиот, умиляющийся пизде, пиздострадатель», — язвительно раскритиковал себя Оскар, но слеза или две уже успели упасть в Наташкину раскрытую пипку, смешавшись с ее вдруг потеплевшим соком… Наташкин живот дернулся и напрягся, а Оскар еще быстрее заработал языком, касаясь Наташки все нежнее и воздушное, нежнее и воздушнее…
3Наташка ушла от Оскара только через три дня. И пропала.
Уходя от Оскара, Наташка жаловалась на усталость и разглагольствовала о том, как ей хочется выспаться и провести весь следующий день дома.
«Ты определенно сексуальный маньяк, О, — говорила она, довольно хихикая. — Я от тебя устала».
Однако когда в тот же день, поколебавшись чуть-чуть, Оскар позвонил Наташке около часу дня, желая узнать, не хочет ли Наташка пойти с ним вечером в ресторан, то Наташки дома не оказалось.
«Ну что ж, вышла Наташка куда-нибудь, позвоню позже», — решил Оскар. Однако и в четыре часа дня к телефону никто не подошел. Уставшая страдалица куда-то прочно свалила. С шести часов вечера Оскар стал звонить Наташке каждые полчаса.
В сущности, Оскар поступал незаконно. Проверка была нарушением конвенции между ним и Наташкой — конвенции о свободе поведения. Однако Оскар чувствовал, что за исчезновением Наташки скрывается некая важная для него, Оскара, тайна. Кроме того, Оскар был обижен исчезновением, ведь когда утром Наташка уходила от него, он очень просил ее остаться и провести с ним еще один день.
Сознавая, что он совершает глупость, Оскар снова и снова набирал Наташкин номер и слушал гудки в телефонной трубке и считал их. В перерывах между звонками Оскар пил бренди и расхаживал по ливинг-рум. К десяти часам вечера его ненависть к телефону и беспокойство достигли апогея, и он решил поехать к Наташке и проверить лично, что же происходит. Он натянул тулупчик, уже одетый хватанул прямо из бутылки здоровенный глоток бренди, взял упакованную в пластиковый мешок маску Алиена — его новогодний подарок Наташке, в прошлый раз она маску забыла — и захлопнул за собой дверь квартиры.
Зимнему Нью-Йорку не было никакого дела до Оскара, до Наташки и ее тайн. Раздраженные своими проблемами — инфляцией, потерей работы, отсутствием удовлетворяющего любовника, неудачами в службе, бракоразводными процессами, собственной неполноценностью или трусостью — пробивались сквозь улицы прохожие осажденного суровой в этом году зимой города. Оскар ехал в такси, сжимая маску Алиена, по Шестой авеню и, отвлеченно разглядывая прохожих, стеснительно думал о том, что, конечно, это ревность гонит его к дому Наташки сейчас. Ему не хотелось ревновать, но одна только мысль о Наташке, ебущейся сейчас в своей спальне с другим существом мужского пола, не Оскаром… Шофер с удивлением оглядывался на пассажира, очевидно ловя в зеркале его искаженное ревностью лицо, а один раз даже спросил: «С вами все в порядке, сэр?»
Выйдя из такси на 84-й улице, как раз там, где ему нужно, — Наташка жила в доме номер сто по 84-й улице, — на углу Парк-авеню, Оскар, воодушевляемый своим воображением, направился в Наташкин подъезд.
— Ее нет дома, — объявил ленивый и жирный дормен по имени Джерри. — Нет дома.
— А ты не знаешь, когда она ушла? — спросил Оскар.
— Не знаю, — односложно ответил ленивец и опять уселся на стул у двери. И, видя, что Оскар стоит и не уходит, раздраженно добавил: — Я только что заступил на дежурство.
Наташкин дом был одним из худших на 84-й улице; затесавшийся не по рангу в ряд дорогих многоквартирных домов, сотый скромно ожидал ремонта, а уж после капитального ремонта Наташка не сможет жить в этом доме, злорадно ухмылялось лицо дормена. «Русским блядям, к которым ежедневно ходят мужики всех возрастов и национальностей, не место в нашем респектабельном доме, — вещала красная рожа Джерри, у которого с Наташкой были персональные счеты. — Не будет места после ремонта. До ремонта мы ее вынужденно терпим. Но скоро ее пребыванию здесь, слава богу, наступит конец».
С Джерри все было ясно. Оскар отвел стеклянную дверь рукой и шагнул вместе с маской Алиена на зимнюю улицу. На углу 84-й и Парк-авеню он постоял некоторое время, не зная, что ему делать, потом, оглядевшись по сторонам, вернулся, опять прошел мимо парадного входа в дом и вдруг неожиданно для самого себя быстро спустился по ступенькам в темную щель, ведущую в узкий внутренний двор и служебные помещения сотого.
4Оскар залез в Наташкину квартиру по трубе. Он помнил, что рядом со всегда приоткрытым окном Наташкиного туалета проходит выкрашенная мерзкой желтой краской труба.
Точно такую же трубу, вползающую вверх по грязнокирпичной стене, нашел Оскар во дворе дома номер сто и, привязав пластиковый мешок с маской Алиена к ремешку брюк, сложив бумажник и все содержимое карманов в один карман, застегивающийся на пуговицу, полез по трубе вверх. Скалолазание облегчалось тем, что через каждый ярд или даже чаще ярда труба опиралась на железные костыли, казалось основательно и прочно вбитые в стену. Карабкаясь, Оскар с удовольствием чувствовал безотказную крепость своего натренированного ежедневной гимнастикой тела.
Десятого этажа Оскар достиг относительно легко, и как будто бы никто не увидел его из окон. Единственное, в чем оказался не уверен, — десятый это или девятый этаж. Но когда он, осторожно и стараясь не шуметь, дотянулся до узкого окна близлежащего туалета, вдев в щель одну руку, — другой он держался за трубу, — с усилием сдвинул раму вверх и увидел внутри знакомые Наташкины непристойные картинки на стенах и книги, стопкой сложенные на полу (Наташка любила читать в туалете), Оскар с ликованием понял, что он попал туда, куда хотел. Бросить внутрь маску Алиена и потом втянуть туда же туловище заняло у Оскара несколько минут.
