Гийом Мюссо - Здесь и сейчас
20 часов
Час домашних заданий. Я приготовил зеленый чай. Лиза завернулась в мою рубашку. Лежа в постели и вооружившись ручками, мы занялись своими делами.
Лиза углубилась в нумерологию, пытаясь проникнуть в тайну маяка — вряд ли с успехом! — через символику числа 24: 24 часа в сутках, 24 карата — чистое золото, 24 кадра в секунду в кинофильмах, 24 исцеления Христа в Евангелии, 24 элемента, из которых состоит наше тело…
А я заполнял анкету Пруста.[36] Лиза-скачала ее для меня, чтобы лучше меня узнать.
23 часа
Мы с Лизой отправились в бар «Эмпаньяда Папас» поужинать. Бар в двух шагах от дома, там шумно и дымно, но зато потрясающе готовят мясо на углях. Я сидел за столиком и смотрел, как Лиза пробиралась сквозь толпу, держа в руках по бутылке «Короны», за которыми ходила к стойке.
Улыбка, мягкие движения, сияние бриллианта. Почему я раньше ее не встретил? Почему не имею права жить, как все люди? В приглушенном свете звучание медных труб становилось сиянием ее медовых волос. Лиза поставила бутылки на стол и села рядом со мной.
Весь день я не переставал удивляться слаженности наших движений, единству наших мыслей, мы жили в одном ритме, мы понимали друг друга без слов.
Однако мексиканские часы в виде черепа, тикая на стене, напоминали, что приближается время отправляться в путь.
О вспомни, с Временем тягаться бесполезно,
Оно без промаха играющий игрок.[37]
Неожиданно всплывшие в памяти строки Бодлера из школьных уроков литературы пришлись как нельзя кстати.
Как смеет судьба так жестоко со мной обходиться?
5 часов утра
Комната тонула в серебристом лунном свете. Безнадежный взгляд на часы. Холодок страха в животе. Я поднялся, стараясь двигаться бесшумно.
Надел рубашку, брюки, кроссовки, куртку. Лучше подготовиться заранее.
Я чувствовал: у меня за спиной Лиза. И наверное, она крепко спит. Вдруг ее рука легла мне на живот, поцелуи побежали по шее к затылку.
— Мне не верится, что ты сейчас исчезнешь, — шепнула она и подтолкнула меня к стулу возле маленького письменного столика.
Я сел на стул, она устроилась у меня на коленях, сбросив ночнушку.
Я подставил ладони, я ласкал ее груди, любуясь ими в голубоватых предрассветных сумерках. Тонкие пальчики взлохматили мои волосы. Лиза прижалась к моим губам, приподняла попку, помогая мне войти, прижалась, и мы стали ритмично покачиваться.
Она откинула голову назад. Я видел ее полузакрытые глаза, полуоткрытые губы.
Мои руки снова потянулись к ее груди, и тут все передо мной поплыло. Закружилась голова. Я стал задыхаться.
Иголочки побежали по всему телу. Перед глазами замелькали черные пятна. Ноздри щекотал сладкий запах флердоранжа.
Нет! Только не сейчас!
Лиза ускорила ритм нашей скачки, я крепко прижал ее к себе, стараясь не упустить ни одного ее стона, уцепиться за нежный запах ее кожи.
Лишь бы остаться еще на минуту. На несколько секунд.
Здесь и сейчас.
Лиза смотрела мне в глаза. Я почувствовал дрожь, пробежавшую по ее телу.
Волна наслаждения подхватила ее, понесла.
На самом ее пике она выкрикнула: «Артур!»
Но меня с ней уже не было.
Какое преступление я совершил, что должен так жестоко расплачиваться?
Какой смертный грех искупаю?
1998
Исчезающий
Торные дороги достаются слабым.
Герман ГессеМомент пробуждения — вещь не самая приятная. Но на этот раз все проходило на удивление мягко. Вереск, безвременник, запах роз. Я очнулся на траве недавно подстриженного газона.
Протер глаза, встал, помассировал плечи. Совсем светло. День был прохладный. Деньги оказались при мне, в кармане куртки, а вот штаны спустились чуть ли не до колен, я быстренько подтянул их и застегнулся.
Солнце поднялось совсем невысоко. Деревья полыхали осенним багрянцем. Я был в саду красивого городского дома.
На ступеньках крыльца лежала газета в пластиковой упаковке. Наверное, только что принес мальчик-газетчик. Я посмотрел адрес: район Грамерси-парка. И дату тоже посмотрел — 31 октября 1998-го.
Хеллоуин.
Мирная идиллия продлилась недолго. Тишину нарушил яростный собачий лай. Ко мне кинулись два здоровенных дога, я мигом оказался на кованой решетке, а потом и по другую ее сторону. Упал мешком на асфальт. От собак спасся, но повредил щиколотку.
1На такси до Амстердам-авеню. Вверх по лестнице. Звонок в дверь. И еще один. Длинный. Изумление в глазах Лизы, стоящей на пороге. Мое самолюбивое удовлетворение: в квартире нет другого мужчины. Взаимная неловкость, которую приходится преодолевать.
Мы были на разных берегах, нам нужно было наводить мосты. Мне всякий раз становилось жутко, когда я представлял себя на месте Лизы. Я понимал: ей нужно время, чтобы справиться с шоком, понимал, что мы с ней в разных временных потоках: она не видела меня больше года, я расстался с ней несколько часов назад…
Я человек исчезающий. Человек без будущего. Человек-пунктир. Жадный до жизни, но без единой перспективы. Обязанный жить быстро. Каждый день со свистом, как на русских горках. Быстро и полноценно, чтобы воспоминаний хватило на целый год.
2Да, я человек исчезающий, но зато я ничего не забываю.
Как все другие дни, этот пролетел быстрее молнии. Мы вместе спешили жить и вместе горько предвосхищали расставание.
Помню улыбки хеллоуинских тыкв во всех окнах и парках.
И в книжном магазине тоже, том самом, на Юнион-сквер, где мы читали стихи Эмили Дикинсон.
Помню саксофониста, который играл в Сентрал-парке у фонтана Бетесда саундтрек к фильму «Джонни Д».
Помню, как стояли в очереди в Мэдисон-парке в закусочную «Шак-шак», чтобы полакомиться гамбургером.
На Малберри-стрит, на дворовой спортплощадке я обыграл в баскетбол подростка, который был выше меня на двадцать сантиметров.
Помню дерущуюся парочку в наземном метро в Бруклине, и у меня нет сомнений, что они любили друг друга.
Помню звонкий Лизин смех на колесе обозрения на Кони-Айленд.
И как она заправляла за ухо прядку волос.
И порывы ветра на деревянном помосте вдоль берега.
И продавца мороженого: он опускал рожки с ванильным пломбиром в горячий шоколад.
