Роман Лерони - Не говорите с луной
В санитарном батальоне им быстро сделали снимки на рентгеновском аппарате и через час они были уже на операционных столах. Александр мало, что помнил из всего, что происходило в течение этого дня. Его сознание редко выпрыгивало из вязкого моря наркотического дурмана, но прежде, чем понять, что с ним и где он, он захлёбывался жуткой болью, которая безжалостно скручивала лицо.
Последующие пару дней он также плохо помнил. Стало немного легче, и он просто спал, восстанавливая силы после пережитых потрясений и травм. На самом деле всё было не так плохо, как казалось с самого начала. Как объяснил лечащий врач, безжалостно выдравший практически весь «фасад» зубов, перелома не было. Были «сильный ушиб, гематома и воспаление, возникшее на фоне гипотермии 68 и общей слабости по причине психического и физического перенапряжения 69». Одним словом — всё обошлось, правда, через три недели нудного валяния на госпитальной койке и довольно болезненных процедур. Ефрейтора Залобова выписали раньше, но он не вернулся на заставу, и после санитарного батальона Александр никогда его больше не видел.
После выписки из санбата он сразу направился в штаб бригады. Недалеко от КПП ему повезло встретить командира бригады Донца и начальника штаба Степанова. По всему было видно, что отцы–командиры были рады видеть его.
68 Гипотермия — переохлаждение.
69 В те времена медицина предпочитала не использовать термин «стресс».
— Разрешите доложить, товарищ полковник, — отчеканив шаг и отдав «честь», обратился Левченко к командиру бригады. Говорить приходилось тихо и осторожно, так как сделанные по заказу в Душанбе зубные протезы были далеко не лучшего качества, и норовили в самый неудобный момент вывалиться изо рта. Но без них было куда хуже.
Старшие офицеры стояли возле УАЗ-а, — скорее всего, командирского, в окружении незнакомых Александру офицеров, в чинах от майора до подполковника.
Козырнув в ответ, полковник произнёс, обращаясь к окружающим:
— Товарищи офицеры, рекомендую вам старшего лейтенанта Левченко. Того самого Левченко, который пришёл на роту Кадаева. Как вам известно, Левченко отличился в свой первый день. Поздравляю, товарищ старший лейтенант. Я внимательно ознакомился с рапортами и высоко ценю ваши способности. Насколько я знаю, вы представлены к награде, — он посмотрел на начальника штаба.
— Так точно, Виталий Евгеньевич, — поспешил подтвердить подполковник Степанов. — Со дня на день ожидаем подписанные наградные листы.
— Так что — поздравляю, Александр Николаевич, — сказал комбриг, протягивая руку для рукопожатия.
— Служу народу России!
Александра обступили и наперебой стали поздравлять, и он, отвечая на рукопожатия, смущённый, снова обратился к командиру бригады:
— Товарищ полковник!
— Да, я вас слушаю, старший лейтенант. Есть просьбы? Если хотите небольшой отпуск — это не проблема. Думаю, что дней десять для поправки здоровья будут для вас нелишними. Поедете в Душанбе, погуляете, проветритесь…
— Никак нет… Извините. Я хотел сказать «спасибо». Готов немедленно приступить к своим обязанностям на границе. Но…
— Похвально. Я не буду препятствовать, если…
Александр достал сложенные вчетверо несколько листов бумаги.
— Здесь рапорт об обстоятельствах того ночного выхода… рейда.
— Рапорт?! — изумился комбриг и бросил цепкий и короткий взгляд на своего начальника штаба.
— Так точно, товарищ полковник, рапорт. Я подробно изложил действия моего отряда и обстоятельства гибели сержанта Савченко, — продолжил Александр.
Лицо командира стало серьёзным. Он нахмурился.
— Ну–ка, интересно. — Донец с видимым раздражением выхватил из руки старшего лейтенанта бумаги, раскрыл их, зачем–то встряхнул и стал читать. Делал он это бегло, быстро пробегая глазами по аккуратным строчкам, грубо переворачивая, сминая прочитанные страницы. — Да, это интересно, — пробасил он, закончив чтение.
— Я старался не упустить ни одной детали, — добавил Александр.
— Да, я заметил, — задумчиво промямлил полковник, складывая бумаги, затем небрежно, зажав меж пальцами, указательным и средним, протянул их Степанову. — Я думаю, что это будет интересно прочитать Андрею Ивановичу.
Он повернулся к начальнику штаба, который с заметной растерянностью, нервно отглаживал края бумажных листов.
— Андрей Иванович, вы закончите с… этим вопросом. Вечером доложите. Извините, товарищи офицеры, я должен ехать.
Он сел в УАЗ и с такой силой хлопнул дверцей, что это выдало немалую степень раздражения, которая овладела ним. Машина тотчас сорвалась с места, сигналя, чтобы открыли въездные ворота на КПП.
Офицеры тоже разошлись. Степанов подошёл к Левченко, но не стал ничего говорить, а медленно и аккуратно сложил листы с рапортом в нагрудный карман формы. Александр всё это время стоял затаив дыхание. Он не понимал, что произошло, но то, что именно он стал причиной раздражения командира бригады — было очевидно.
— Вот что, Александр Николаевич, — с медленным, тяжёлым выдохом, произнёс подполковник Степанов. — Идём–ка, дорогой, в штаб. Надо кое–что обсудить.
Он пошёл первым. Саша пошёл вслед за ним, со злостью катая во рту слетевший протез.
Начальник штаба читал рапорт более внимательно, чем его командир. Дочитав, он разгладил рукой листы бумаги, лежащие перед ним на столе, вздохнул, достал из кармана пачку сигарет, закурил, затем кинул пачку на край стола, ближе к Александру.
— Покури, Александр Николаевич…
По всему было видно, что подполковник находился в смятении. Он с силой смял в пепельнице недокуренную сигарету и взял в руки рапорт, начав читать его с самого начала.
— М-да, — задумчиво протянул он, завершив чтение. — Толково и об
стоятельно — ничего не скажешь. Все бы так! Он встал с места и прошёлся по кабинету. Саша также встал.
— Мы поступим следующим образом, — начал Степанов, подходя к шкафу, где на полках, плотно друг к другу, стояли папки с документами. Он достал одну из них. — Ты без лишних вопросов делаешь следующее… Сядь для начала.
Александр сел.
Начальник штаба подошёл к нему, раскрыл папку, выхватил из неё пару исписанных листов и положил перед подчинённым. Перегнувшись через стол, он достал из ящика стола несколько чистых листов.
— Просто перепиши своей рукой то, что написано здесь, сюда, — он ткнул пальцем в чистые листы. — А с этим, — он поднял написанный Александром рапорт, — поступим следующим образом…
Он обошёл стол, достал зажигалку и поджог листы бумаги, а когда они почти догорели, бросил в пепельницу.
— Ты меня понял?
— Думаю, что да…
— Думаешь? Плохо думаешь, старший лейтенант. Мой тебе совет. Последний. Не страдай х…й!
Александр, не вникая в содержание, механически переписал рапорт, отодвинул листы и встал с места.
— Разрешите идти, товарищ подполковник?
— Ступай, — не глядя на него ответил Степанов. — В отпуск ты всё-таки пойдёшь. Даю две недели. Поедешь в Душанбе. Немного проветришь яйца и голову. Полезно будет. Вот тебе «отпускное» и разрешение на скрытое ношение личного оружия. А вот это, — он положил на край стола ещё одну бумагу, — передашь начфину. Тебе причитается. Не пропивай всё! Лучше поправь протез у какого–нибудь частного стоматолога, а то говоришь, как с х. м во рту. Свободен.
Уже возле дверей его нагнала реплика начальника штаба:
— Мы тебя представили к медали… Думаю, старлей, что продешевили. На орден тянешь. С медалью — не возвращать же.
Александр ничего не ответил на это. Выходя из кабинета, он от всей души грохнул дверями, не без удовольствия отмечая, как посыпалась штукатурка, отскочив от дверных косяков. Неожиданно он вспомнил одну мудрость, которая говорила, что при желании можно и в пустыне хлопнуть дверью. Желание было огромное. Просто непреодолимое.
Через две недели он вернулся в свою роту. Его ждали. И, как в прошлый раз, он приехал не с пустыми руками. Удалось выбить новое обмундирование для личного состава роты и заставы, получить хорошую американскую снайперскую винтовку, новые рации, «списать» с роты долги по топливу, и многое другое. Никто ему не мешал. Напротив, даже помогали.
Лунатика в Таджикистане он больше не видел. Как и его «архаровцев». Времени на это не было, и дороги судьбы их больше не пересекались. Вскоре наступило знойное и неспокойное лето 93‑го. Во время одного из боёв он был тяжело ранен. В себя пришёл только через месяц в Мосве, в госпитале имени Николая Бурденко. Через четырнадцать месяцев он был выписан из госпиталя с приговором «не годен ни в мирное, ни в военное время». Впереди стояли годы нелёгкого обустройства в новой, гражданской жизни. Он вернулся на родину, в Украину.
Однажды, будучи в одном из областных центров, он заехал в городской военкомат, откуда должен был, как он предполагал, призываться на «срочную» погибший Евгений Савченко. По указанному на конвертах адресу он не решился отправиться. Что он мог сказать этим людям? К тому моменту прошло больше семи лет. Сказать, впрочем, мог, но объяснить — нет.
