Нагиб Махфуз - Шахразада. Рассказы
…Хамада ат-Тартуши пытался успокоить меня:
— Я никогда не позволю тебе сложить оружие перед лицом отчаяния. Если тебе и ненавистно твое жилище, то вспомни: есть тысячи обитателей кладбищ, которые завидуют тебе. Ты к тому же можешь устроиться на работу в какую-нибудь компанию и увеличить свои доходы. И ведь есть женщина, одинокая, как и ты, так почему же не пойти к ней?
И, смеясь, добавил:
— Ты, слава богу, в добром здравии, а твои любовные чувства предвещают только хорошее.
И вот однажды вечером я объявил:
— Я решил рискнуть и предпринять одну авантюру…
Хамада поздравил меня, похвалив мою смелость.
БОльшую часть следующего дня я убил на подготовку к предстоящему вечеру. Я постригся и побрился, долго стоял под душем, надел свои лучшие брюки и рубашку и дождался вечера, чтобы он скрыл меня от любопытных взоров. Потом перешел улицу аль-Умуми на восточном берегу. Мне пришел на память Али Юсуф. Подумалось: «Да, ведь он не предал меня, и я не предаю его». И еще подумал, что человеку моего возраста стыдно так смущаться…
Я остановился на третьем этаже перед дверью квартиры, потонувшей в непроглядной темноте. Нажал кнопку звонка. Услышал приближающиеся шаги. Дверное окошечко открылось, и давний голос спросил:
— Кто?
Загорелся фонарь над дверью и вырвал из темноты мое лицо. Она не поверила своим глазам. Воскликнула:
— Ты!
Открыла дверь. Ее замешательство было явным. Указывая на комнату справа, она прошептала:
— Пожалуйста.
Я прошел туда и остался в одиночестве. Было душно, и я распахнул окно, выходящее на улицу. Все та же, прежняя, гостиная, только мебель новая и современная. Не пожалею ли об этом шаге? Наверное, она сейчас переодевается. Я не видел ее вблизи уже много-много лет. Снова послышались шаги. Она вернулась, повязав белым платком голову, в летнем платье молочного цвета, скромном и лишь немного открывающем руки и ноги. Подойдя ко мне она спросила:
— Будешь пить кофе?.. У меня еще есть апельсиновый сок.
— Да не стоит беспокоиться…
Она ушла. Остался ее образ. Лицо более округлое, чем раньше, но на нем нет и следов морщин, спокойствие сменило текучую воду юности, но оно, как и прежде, приятно. Интересно бы знать, поседели ли у нее волосы? Конечно, она располнела, однако тело, скрытое платьем, по-прежнему притягивает. Ей-богу, пленительное тело! Любовные мечты обрушились на меня подобно водопаду. Ах, если бы прижать ее к груди, чтобы раствориться друг в друге, как это не раз бывало в прекрасном прошлом. Но осторожно! Ты же не знаешь, какие чувства сейчас борются в ней. Может быть, она поселилась в долине материнства и чистоты. Овладей собой и попытайся избежать ошибок!
Она вернулась, неся маленький серебряный поднос с какой-то бутылкой, поставила его на деревянный столик, инкрустированный перламутром, и пододвинула ко мне.
— Я тебя совсем замучил — присядь, отдохни.
Она села напротив меня. В этот момент я заметил свадебную фотографию, висевшую на стене прямо над ее головой, а рядом — еще две: Али Юсуфа и детей в арабских костюмах. Меня обдало холодом, и я почувствовал, что моя задача стала еще сложнее.
— С твоей стороны это хороший шаг — наконец-то ты вспомнил своих!
Я объяснил, извиняясь:
— Такая уж жизнь, ты же знаешь. Однако я решил, что нелепо находиться в одном квартале, а жить словно мы чужие!
— Добро пожаловать. А ты по-прежнему работаешь в министерстве?
— Ушел в отставку несколько дней — даже часов! — назад.
— Господь да продлит твою жизнь! А тебе кто-нибудь помогает по хозяйству?
— Живу один в старых стенах, — засмеялся я.
— И я тоже была бы совсем одна, если бы ко мне не заходила раз в неделю одна девушка, дочь приличного человека, верная и умелая.
— Как мне кажется, ты совсем не покидаешь своего дома?
— Да, выхожу лишь изредка или по крайней необходимости.
— Одиночество жестоко; у меня хоть есть кофейня и друг, и то оно все равно невыносимо.
— Ну у меня есть телевизор да пара соседок.
— Но этого ведь недостаточно.
— Лучше что-то, чем ничего!
— А как дела у твоих сыновей?
— Отлично: поселились там навсегда. Да, у меня уже появились и внуки.
— Ты ездила к ним?
— Один раз, и совершила малый хадж.
— Поздравляю, хаджа[29], — улыбнулся я, а сердце куда-то падало и падало.
— Здоровья тебе! Если когда-нибудь соберешься совершить паломничество, они оба будут тебя ждать.
— Все в руках Аллаха! А как твое здоровье?
— А твое?
— Лучше, чем когда-нибудь, слава богу.
— Мое тоже, только вот недавно поставила зубной протез.
— Ну, это полезно и с точки зрения здоровья.
— Что ж, испросим у Аллаха хороший конец.
Но тут я воодушевленно возразил:
— Перед тобой — по воле Аллаха! — еще долгий путь в жизни! И я вправду рад тебя видеть…
— И я тоже рада. Но мне бы хотелось, чтобы ты не был одинок.
— Но ведь ты тоже одинока…
— Я имею в виду, что хорошо, если бы у тебя были жена и дети, — с любовью пояснила она.
— Такова судьба — это мой удел, — произнес я с сожалением.
Мы замолчали, чтобы перевести дух. Я допил то, что осталось в бутылке, и меня прошиб пот. Какая большая разница между мечтой и реальностью! Мне представлялось, что я без труда направлю разговор в нужное русло, что я брошусь к ней, переполненный чувствами, копившимися целую жизнь, что я, что я…
А сейчас это похоже на какой-то светский прием, подавляющий серьезностью и благовоспитанностью, где хозяйка строгих правил не позволит высечь даже искру искреннего чувства. Да еще эти уставившиеся на нас фотографии, что участвуют в разговоре, повергая нас в тоску и остужая безрассудные порывы.
Интересно, о чем же она думает? Неужели ей не пришла на память хотя бы одна пленительная картина счастливого прошлого?! Неужели она столь же прекрасно владеет своими чувствами, сколь и поведением? Я страстно жду хотя бы одного взгляда, таящего воспоминание, нежность или заметное смущение, хотя бы тень многозначительной улыбки… Но я не вижу ничего, кроме спокойных глаз, какими смотрит родственница на близкого человека, встреченного на закате жизни. Неужели кончилась Малика, и ее источник иссяк?.. Но, во всяком случае, я покину эту квартиру с пустым колчаном только в случае поражения, и никогда не позволю трусости заставить меня раскаиваться всю оставшуюся жизнь. Наконец, собравшись с духом, я бросился в воду:
— Тебя не будет слишком стеснять, если мы скрасим наше одиночество, встречаясь время от времени?
— Заходи, буду рада, — спокойно ответила она, а потом, явно колеблясь, начала: — Но однако…
Я понял, что пришло ей в голову, и остановил:
— Мы же родственники, да и потом наш возраст не позволит дурно говорить о нас.
Она промолчала. Тогда я воскликнул в отчаянии:
— Значит, ты не согласна?!
— Этого я не говорила, — тотчас возразила она.
— Может быть, ты хочешь как-то регламентировать эти встречи?
— Да, об этом нам следовало бы подумать.
— Я прошу тебя говорить откровенно.
— Думай я иначе, так бы и сказала.
Тогда я с жаром заговорил:
— Мне очень нужны эти встречи: одиночество невыносимо, а у меня нет никого, кроме тебя, — ты же знаешь! И я часто думал об этом…
Слегка покраснев, она улыбнулась и прошептала:
— Я ведь тоже кое-что понимаю в жизни.
Я продолжал со все возрастающей смелостью:
— Так значит, нам обоим это нужно!
Она засмеялась, но все-таки промолчала. Я почувствовал, что мы словно бы переместились из одной эпохи в другую, и заключил:
— Одиночество горько, жизнь — тоже, и мне хочется чего-нибудь нового. Ты вот обзавелась новой мебелью…
— Моя квартира полностью обставлена заново. Покойный оставил мне приличную сумму. Вахид подарил мне спальню, Бекр — гостиную, а сама я купила столовую.
— А как ты справляешься с дороговизной?
— От пенсии мало проку, но Вахид и Бекр посылают мне все необходимое. Ну а ты-то сам что делаешь?
— Моя рука вечно лежит на сердце, отставниками никто не интересуется… Но я думаю начать новую жизнь.
— На пенсии?
— Чувствую я себя отлично, хорошо знаю английский и имею опыт в административных делах, так что хочу попытать счастья в какой-нибудь частной компании…
— Там платят большое жалованье.
— Но мои надежды еще больше…
— Что ж, отличная мысль.
— Хорошо, что ты ее поддерживаешь.
Мы снова замолчали, и я решил, что пора уходить:
— Мне пора возвращаться…
Она из вежливости попросила остаться еще, однако я встал и протянул ей руку, прощаясь…
Я шел тихим вечером, желая, чтобы хоть одно дуновение освежило неподвижный воздух. Если моя мечта и не осуществилась, то ведь она и не погибла.
