Леонид Гартунг - Пoрог
— Эй, чего встал? Помогай! — кричит кто-то Степану Парфенычу.
Он не трогается с места.
— Вам как помогать-то? Чего не досчитаетесь, а мне отвечать.
— Чегой-то он?
— Пуганый. Он недавно оттуда.
Степан Парфеныч бродит вокруг пожара, натыкается на Хмелева.
— Здравствуйте, — дотрагивается до шапки. — Вот беда-то какая.
— Становитесь в цепь! — резко бросает. Хмелев.
Цепь эта составилась из людей. Она протянулась от реки до магазина. Из рук в руки передают ведра. Степан Парфеныч становится в цепь. Рядом с ним учителка. Та самая, Антонина Петровна или как ее. Растрепалась, разлохматилась. Старается. Некогда волосы поправить. Степан Парфеныч тоже старается. Что он, хуже других, что ли? Или ему государственное добро не жалко?
— Дождь, — говорит Тоня.
— Нет, — говорит он. — Снег тает. Вот добра-то пропадет!
— Не все вытащили?
— Какое там, — печалится Степан Парфеныч. — Говорят, поджег кто-то.
Пламя все сильнее. Ветер беспрерывно продолжает раздувать огромный костер. Уже нельзя подойти, чтобы выплеснуть воду. Под ногами тает снег. Приходит трактор с цистерной и мотопомпой. Струи воды взмывают над пламенем и, не падая вниз, улетают паром.
Крыша магазина становится прозрачной. Теса уже нет. Одни стропила. Рушится потолок.
— Однако теперь и вода не поможет, — вздыхает Степан Парфеныч. — Мартышкин труд.
Он идет в глубь двора к избушке сторожа. Здесь шум пламени потише. Дверь сторожки приперта лопатой. Около нее неподвижно стоят люди.
— Мужики, — бодро кричит Степан Парфеныч. — У кого спички есть? А то огня полно, а прикурить негде.
Кто-то подает ему коробку спичек. Он становится спиной к ветру. С трудом закуривает.
— Ну, ветер. Ошалел, разбойник.
Ему не отвечают. Он прислушивается. Среди мужчин разговор вполголоса.
— У него дети-то есть?
— А как же. Пятеро.
— Ой… Ты заходил?
— Заходил.
— А ружье?
— На стене висит.
— Значит, знакомый человек был. Он и не опасался.
— Ясное дело, знакомый. Откуда у нас незнакомым взяться?
— Отпечатки пальцев должны остаться.
— Ищи их теперь. Огонь…
Тоня медленно идет домой. Медленно подымается к школе. Оглядывается. Пламени уже не видно. Только в одном месте сквозь сетку проступает красное пятно. Как кровь.
Дома она снимает и внимательно разглядывает пальто. Оно мокрое и в саже. Она старается вспомнить, где так вывозилась, и не может.
Входит Хмелев.
— Вы знаете, что сторож Тухватуллин убит?
— Что? Отец Копейки?
Пальто выскальзывает из ее рук и падает на пол.
— Да. Ножом в спину.
64
Драница идет по школе. Один бок его в снегу. Ему трудно было взобраться на крыльцо. Да и теперь не легко. Вся школа качается. Тетя Даша расставляет шлагбаумом руки.
— Куда ты?
Драница отталкивает ее.
— Уйди…
— Ты чего толкаешься? Налил шары, так иди спи, а то прется, сам не знает куда.
— Уйди.
На шум выходит Хмелев. Он быстро и не очень вежливо подталкивает Драницу в свой кабинет. Драница никак не хочет в кабинет, но трезвый оказывается сильнее.
— В чем дело?
— Мне. А…нтонину Петровну, — с трудом выговаривает Драница.
— Она на уроке.
Драница внезапно теряет энергию. Он плетется в угол, плюхается на жесткий деревянный диван, роется в карманах и вынимает дамские часы. Протягивает на ладони Хмелеву.
— На.
Хмелев берет часы и разглядывает. Драница пьяной неверной рукой снова лезет в карман. Теперь он вынимает целую горсть часов.
— И это на… Ничего мне не надо. И это на…
Хмелев складывает все это на письменном столе рядом с чернильницей.
— Из магазина? — спрашивает Хмелев.
— Из магазина.
Глаза Драницы округляются. Он с ужасом смотрит в лицо Хмелеву.
— Но я не убивал… Я не убивал. Это он.
— Кто он?
— Я не хотел. Это он.
— Кто он?
Лицо Драницы становится совершенно бессмысленным.
— Кто же? Не вы, так кто?
Хмелев трясет его за плечо.
Драница медленно валится на бок…
В дверь кабинета негромкий стук. На пороге появляется Митя. Он держит в руке пустую помятую канистру. Лицо его мертвенно бледно. Губы дрожат.
— Ты не в классе? — удивляется Хмелев.
— Я не ходил.
— Что случилось?
— Это наша канистра, — шепчет Митя. — Я ее еще утром нашел.
От канистры по кабинету растекается запах бензина. Хмелев еще не понимает, в чем дело.
— Около магазина. В снегу, — поясняет Митя.
Вон оно в чем дело. Хмелев берет у Мити канистру и осматривает.
— А точно ваша?
— Как не наша? Вот еще видно, я ручку припаивал.
— Где Егор?
— На работе. У него там кобыла жеребится.
Хмелев снимает трубку телефона.
— Мне комуталку. Егор?
— Он самый! — Егор говорит так громко, что из трубки слышен его голос на весь кабинет.
— Отец дома?
— Был дома. Спал.
— Так. Все. Спасибо. — Хмелев кладет трубку на аппарат. — Митя, ты побудь здесь. Никуда пока не уходи. Я скоро приду.
Во дворе Хмелеву встречается Мих-Ник. Хмелев останавливает его, они о чем-то говорят. Мих-Ник уходит и возвращается со старенькой берданкой. Хмелев критически осматривает ее.
Мимо проходит Филипп Иванович с плахой на плече. Он сердит и едва здоровается с Хмелевым. Что же это за работа? Драница пьян, Степан Парфеныч тоже, наверно. А ему за всех отдувайся. Хмелев окликает его, начинает объяснять, что надо будет сделать. Филипп Иванович мрачнеет.
— У меня семья, — говорит он.
— У Тухватуллина тоже была семья.
— А что мы с голыми руками?
— Михаил Николаевич, дайте ему ружье.
Филипп Иванович отступает на шаг.
— Ружья мне не надо.
— Вы что, баптист?
— Да… то есть нет… Но почему я! На то милиция есть.
Филиппу Ивановичу никак не хочется ввязываться в эту историю. Тут пулю в живот получишь в два счета. А больница за тридцать километров. Пока довезут, шутя дуба дашь…
— Вы идете с нами или нет? — спрашивает Хмелев. Он говорит властно. Ему приходится подчиняться. Не пойди — опять виноват будешь. Плохо быть маленьким человеком.
Хмелев направляется не в сторону села, а прямиком в бор, по снежной целине. «Куда он?» — недоумевает Филипп Иванович. Но ему теперь все равно. В бор, так в бор. Им овладела безнадежность. Он идет и корит себя. Надо же было ему, старому дураку, выйти сегодня на работу. Сидел бы сейчас дома, а то мало ли что может случиться. Такому, как Степан, человека убить — раз плюнуть…
Но куда же они все-таки идут? Ага — вышли на торную дорогу. Повернули влево. Теперь понятно. Хмелев хочет вывести их к избе Копыловых со стороны леса, где нет окон. Правильно, конечно. Ну, а если сам Степан окажется во дворе? По своей нужде, например? Тогда он их встретит, как надо. Уложит одного за другим, как зайцев. Впрочем, два выстрела. Кто-то третий успеет убежать. Пока-то Степан перезарядит.
Они движутся цепочкой. Впереди Хмелев. За ним Филипп Иванович. Позади — Мих-Ник. На него почему-то напала странная разговорчивость. Словно всю жизнь молчал. Он идет и рассказывает:
— И еще один случай я знаю. Тоже с поджогом. Только там поджег сам продавец…
Один случай он уже рассказал, а это собирается второй. Сколько у него таких случаев? С десяток? Хмелев оборачивается:
— Разговоры кончайте.
Лес редеет. Посветлело. Впереди Филипп Иванович замечает что-то черное, большое. Да это и есть изба Копыловых. Филипп Иванович наклоняется поправить галоши. Теперь он оказывается позади. Так-то оно надежнее будет.
У крайних сосен все трое останавливаются. Прислушиваются. Шумит лес, но со стороны избы ни звука. Хмелев машет рукой: «Вперед».
Под ногами заплот. Снега намело вровень с верхним бревном. Даже перешагивать не надо. Левее что-то черное. Лежит кто-то? Нет, это помои вылили.
Во дворе они осматриваются. Поленница дров. Сарайчик. Пустая конура. Входная дверь в сени открыта.
— Сразу за мной, — шепчет Хмелев. — И не отставать.
Он кидается в сени. Одним прыжком у дверей. Распахивает их настежь. В глаза бьет острый яркий свет.
В избе пусто. Топится печь, постреливая еловыми дровами. На плите кипит чайник. Посреди избы на белом шнуре покачивается электрическая лампа.
— Он только что был здесь, — говорит Хмелев.
Все трое опять выходят во двор. Мих-Ник по лестнице взбирается на чердак. Хмелев осматривает сарайчик.
— Нате-ка вам фонарь, посмотрите за поленницей, — говорит он Филиппу Ивановичу.
Филипп Иванович берет фонарик и идет к поленнице. Ничего нет в ней такого. Мелко наколотые и хорошо уложенные дрова. Он направляет струю света влево, вправо. И вдруг свет останавливается между поленницей и уборной. Филипп Иванович видит два синих ствола, направленных ему в живот, и руку, которая держит ружье. Он даже различает грязный ноготь большого пальца.
