Алексей Слаповский - У нас убивают по вторникам
— Дамочка, вам же лучше, с мужчиной опасно ехать, я не знаю, как вообще дорога такие билеты продает — в одно купе разнополым людям, а вдруг я на вас нападу? Так что лучше идите к такой же женщине в соседнее купе и не вводите меня в искушение.
— Идите сами, куда хотите, если вам тут не нравится, — ответила Анна Антоновна.
Тощинский разгневался:
— Ну хватит! — сказал он. — Ее добром просят, как человека! Могу и по-другому попросить!
— Это на каком же основании?
— Ты что, не понимаешь? — изумился Тощинский. — Кто ты, и кто я вообще! Ты соображаешь, нет?
— А кто вы? — спросила Анна Антоновна.
— Да ладно, — махнул рукой Тощинский, — нечего придуриваться! Меня вся страна знает.
— А я не знаю.
— Ну перестань, перестань, — даже поморщился Тощинский от такой явной лжи. — Меня по телевизору каждый день показывают.
— Я телевизор лет двадцать не смотрю, — сказала женщина.
— И газеты не читаете?
— Не читаю.
— И фамилию мою не слышали?
— Нет.
Бог знает, в самом ли деле Анна Антоновна ничего не слышала о Тощинском, фамилию которого, действительно, не знали только грудные младенцы, или ей хотелось таким образом защитить свое достоинство, факт остается фактом — она не признавалась.
— Объясните ей! — приказал Тощинский помощникам и охранникам.
Те, как умели, объяснили.
— Очень приятно, — сказала Анна Антоновна. — А документы можно посмотреть?
Тощинский выпучил глаза и побагровел. Врач, присутствовавший в свите, лихорадочно вспоминал, какие лекарства имеются в его походной аптечке. Но Тощинский справился с приступом остолбенения, вырвал из кармана красную книжечку, раскрыл, сунул в глаза Анне Антоновне.
— На! Пропуск в рай — и то меньше значит! Мне по статусу положено отдельное купе, поняла?
— Так идите и займите любое, — хладнокровно ответила Анна Антоновна. — А мой билет на это место в этом купе, и я никуда не уйду.
Тут как раз подошел Галкин и, понаблюдав немного, благоразумно удалился. И рассказал Маше и Людмиле, что какая-то странная женщина не хочет уходить со своего места, да к тому же не узнает Тощинского.
— Стас! — завопил Тощинский, обращаясь к шкафообразному мужчине, который мог пройти в дверь только боком. — Выкинь ее отсюда! Выведи и расстреляй! Живо!
— Женщина, пойдемте, — сказал Стас почти мягко и протянул Анне Антоновне руку.
Но та, миниатюрная, быстро влезла с ногами на диван, забилась в угол и закричала:
— Безобразие! Нападение на человека! Я защищаться буду!
И она выхватила из сумочки маникюрные ножницы.
Стас застыл. Он был человеком женатым и знал, что рассерженная женщина с ножничками в руках страшнее террориста с автоматом. В того, по крайней мере, можно сразу же выстрелить, а в женщину стрелять не с руки. Тощинскому хорошо, у него депутатская неприкосновенность, а Стаса и посадить могут за превышение необходимой обороны.
— Между прочим, — раздался вдруг из соседнего купе стариковский, но громкий и ясный голос человека, привыкшего к публичным выступлением, — я готов быть свидетелем по делу об угрозе и нападении. Как адвокат и правозащитник обещаю большие неприятности!
— Это кто там еще? — поразился Тощинский.
— Да так, — ответил второй охранник, закрывая дверь в купе правозащитника.
Тощинский, человек смекалистый, понял, что легче сделать все чужими руками. Лучше служебными — чтобы был вид законности.
— Проводница! — закричал он. — Быстро сюда, у вас бардак тут!
Пришла Людмила. Маша следовала за нею, а за Машей шел и Галкин, правда, почти не видный из-за ее крупной фигуры.
— Здравствуйте, — официально сказала Людмила. — В чем дело?
— Найдите ей место! — приказал Тощинский. — Ваша железная дорога виновата, вы и разбирайтесь!
— Пассажир должен занимать место в соответствии с тем, которое указано в билете, — сказала Людмила. — Если место по какой-то причине не устраивает, проводник может по желанию пассажира предоставить ему другое при наличии свободных.
— Вот и предоставь — ей! — сказал Тощинский, снимая пиджак, уверенный, что дело уже решено.
— Желаете другое место? — спросила Людмила Анну Антоновну.
— Нет!
— Да что ты ее спрашиваешь, предоставь и все!
— Не имею права.
— Так. Последний день работаешь! — тут же пригрозил Тощинский Людмиле.
— Ничего подобного, — улыбнулась она. — Вы мне не начальство, я вас вообще не знаю.
— И эта туда же! Врать не надо, не надо врать! — взбеленился Тощинский. — Ну, одна может меня не знать, может, она в погребе жила, а ты-то! Ты в поездах ездишь, у вас тут радио, газеты!
— Ну и что? Я действительно вас не знаю.
— Тощинский я, дура! — заорал Виктор Эмильевич.
— Публичное оскорбление и хулиганство, статья первая, пункт «б»! — донеслось из-за стенки: правозащитник обладал не только звучным голосом, но и тонким слухом.
— Молчи! Идиоты какие-то! Устроили тут!
Тощинский раскричался не на шутку. Людмила почувствовала в это время щипок в талию, повернулась. Маша с удивленными глазами прошептала:
— Ты чего? В самом деле же нажалуется. Не уволят, ясно, но неприятности будут. И зачем ты говоришь, что его не знаешь?
— А чтобы проучить, — сказала ей на ухо Людмила. — Я думаю, Ольга в этом случае поступила бы так же.
Маша уже много знала о двоюродной сестре Людмилы, ее способностях и довольно благородных, хоть и странных, поступках. И ей вдруг захотелось тоже совершить благородный и странный поступок.
Потеснив корпусом Людмилу, она спросила громко и веско:
— Так, я не поняла, тут ссадить, что ли, кого-то надо? Мужчина, чего это вы безобразничаете? А? Вам тут не пивнушка, а вагон мягкого класса, между прочим! Приличные люди проезжают! А если что не нравится — на ближайшей станции милости просим, до свидания! И пишите письма в МПС. Есть вопросы?
Тощинский застыл. Он смотрел на Машу и не в силах был вымолвить ни слова. Потом, медленно поворачивая голову, будто перископ подводной лодки во вражеском море, обвел глазами присутствующих: не смеется ли кто? Но Анне Антоновне было не до смеха, Людмила смотрела твердо, Маша грозно, лица охранников были каменными, прочий персонал Тощинского куда-то попрятался и реакция его была неизвестна (слышалось, впрочем, прысканье из туалета и странные звуки из тамбура, но они не доходили до Тощинского). Испуганно улыбался лишь Галкин, но Тощинский его не видел.
— Я понял! — сказал наконец Тощинский. — Издеваться надо мной вздумали?
— Никто не издевается, — сказала Маша. — Кстати, вот у женщины билет есть, а ваш-то где?
Тощинский был настолько, как выражаются историки, описывающие крупные военные сражения, деморализован, что начал шарить по карманам, отыскивая билет. А его и не было, он был, как всегда, у кого-то из помощников.
— Где билет? — закричал Тощинский.
Но, похоже, тому, у кого был билет, было совсем плохо — из туалета доносились чуть ли ни рыдания и стон: «Не могу!»
— Ясно, — Маша села рядом с пассажиром, имея на это служебное право. — Будем оформлять безбилетный проезд.
— На! — швырнул перед ней Тощинский пачку денег, которые были у него под рукой, в бумажнике, где он смотрел билет.
— Дача взятки при исполнении, статья семнадцатая, часть вторая Уголовного кодекса, — тут же послышалось из-за стены.
— Мне ваших денег не надо! — гордо отказалась Маша.
— Да ладно! — не поверил Тощинский. — А то я баб современных не знаю. Да любая за сто долларов. — и он перечислил, что, по его мнению, может сделать современная женщина за сто долларов. И все его предположения были одно грязнее другого.
И тут возник Галкин. Когда он успел пробраться, неизвестно. Но вот уже стоит перед Тощинским, причем стоячий Галкин оказался лишь ненамного выше сидячего Тощинского. И вдруг говорит:
— А за это, между прочим, по морде бьют!
— И любой суд оправдает! — подтвердили из-за стенки.
— Да я тебя. — приподнялся Тощинский. — Я тебя, урода.
Осталось невысказанным, что он собирался сделать с Галкиным. Тот тоже ничего особенного не сделал. Просто выставил свою небольшую руку, препятствуя приближению Тощинского, и, наверное, куда-то попал. В какую-то случайную болевую точку. Тощинский рухнул на сиденье и взвыл:
— Стас, убей его!
Тут в вагон вошел дежурный наряд милиции, состоящий из двух милиционеров. Они были молодые, оба с румяными щеками, с серыми глазами — как братья, хотя на самом деле познакомились и подружились в ходе службы всего лишь месяц назад.
— Милиция, — негромко сказал Стас.
— А! — обрадовался Тощинский. — Милиция, иди сюда! Арестуйте вот этих всех! Одна тут сидит, уходить не хочет, а эти придуриваются, делают вид, что меня не узнают!
Милиционеры были из рядового состава, им и так надоело, что любой ими командует, а тут еще посторонний. К тому же, один из них обладал от природы хорошим чувством юмора и проницательностью. Он сразу уловил, в чем суть, и решил подыграть. Может, у него было такое настроение. Может, ему было скучно. Может, он по молодости не боялся административных последствий со стороны начальства. Неважно. Бросив своему напарнику особый взгляд, который означал: «Делай, как я!», — они быстро эти взгляды разучили, профессиональная необходимость! — милиционер козырнул и сухо сказал:
