Людмила Глухарева - Расчет только наличными, или страсть по наследству
– Ну, раз нельзя, значит, нельзя, – ответила покладистая Машка.
«А я еще сомневалась. Все-таки права народная мудрость: все, что ни делается, все к лучшему. Да, философски надо относиться к жизни. Ведь жизнь, люди, природа и все, что нас окружает, это по большому счету, есть такая теория, одна большая иллюзия. Иллюзия жизни, смерти и любви. Вот ведь и от Игнатьева может быть польза. Чудеса!»
– Я в душ, а ты тут располагайся пока, – распорядилась Машка и исчезла за матовой дверью ванной комнаты.
Затем все было чудесно, волшебно и феерически. Как в душещипательных дамских романах. Идеальная пара и идеальные отношения. Мужчина, женщина и секс.
Машка то краснела, то хихикала, вспоминая последние два часа своей жизни. Да, день прошел не зря. Ей было так хорошо, что хотелось поделиться, выплеснуть свое состояние радостной невесомости на весь мир.
Илья уснул. Он спал крепко и сладко. Машке стало жаль будить его. Но и находиться в таком состоянии одна она не могла. Марья решила пойти к морю.
Наскоро нацарапав записку о своих планах, Сергеева отправилась на пляж, беспечно помахивая легкой сумочкой.
Отдыхающих и загорающих было немного. Машка расположилась под полосатым тентом. Ее распирали эмоции. Они требовали активных действий. И Машка решилась. Она вступила в спокойные воды Средиземного моря. Сначала по колено.
Нет, слишком мелко. Она зашла подальше. По пояс. Нет, опять мелко. И, глубоко вздохнув, Машка отправилась вперед. Решив все-таки немного остудить свое счастье, Сергеева решительно попрыгала на одной ноге, затем – на другой и наконец на обеих ногах сразу. Море было спокойным и прозрачным. Машкины глазки отлично различали мелкие ракушки на песчаном дне.
«Жаль, что я плавать не умею. Сейчас бы заплыть лихо к самому горизонту».
Машка посмотрела на небо. Даже небеса были французскими: какими-то изысканными и душистыми.
«Боже, какая же я счастливая! Говорят, что нельзя бурно радоваться. Потому что вслед за бурной идиотской радостью обязательно наступит полоса горечи. Так говорят. Что ж теперь, всему верить? Нет.
Интересно, а если очень сильно страдать, то, выходит, потом обязательно свалятся океаны счастья? Что-то не верится. Все, что удваивается, то и утраивается. Это больше похоже на правду».
Неожиданно кто-то дернул Машку за ноги, дернул сильно, а главное, внезапно. Марья оказалась под водой. Она и сообразить-то ничего не успела. Поперхнулась и задохнулась водой.
«Я тону, нет, меня топят. Господи, помоги!»
Машка попыталась сопротивляться, но сил у противника оказалось гораздо больше. «Илья в номере. Он меня не спасет. Это опять из-за Гришки. Но я же ничего и никого не нашла и не выяснила. Гришенька, спаси меня, выручи. Помоги мне еще разок».
Мысли в голове у Марьи сплетались в косички, а затем завязывались в крепкие узлы. Вдруг она почувствовала, что больше никто ее ноги не держит. Но всплыть на поверхность силенок не хватало.
«И это все? Совсем не страшно. Даже странно».
Теперь она испытывала не ужас, а странное чувство удовлетворенности и покоя.
«Хорошо», – подумала Машка перед тем, как полностью отключиться.
– Маня, в луже не утонешь, – зашептали ей в ухо.
Сергеева открыла глаза. Она лежала у самой кромки воды.
Зрение ее никогда не подводило. Кроме того, Машка слышала Гришкин голос.
«Здесь, во Франции? Вольский?»
Вместе с удивлением вернулся и ужас пережитого.
Окончательно очнулась она оттого, что рядом хлопотал синий от волнения и переживаний Илья.
– Илюша, я жива, ты не волнуйся. А где Гришка?
– Ты дыши, дыши, – по лицу мужчины разливалась густая зелень.
– Где Гришка? – Машка еле дышала, ее тошнило.
– Какой Гришка? Нет здесь Гришки. Ты чуть не утонула. Какой-то мужик вытащил тебя на берег. – Зелень мужских глаз начала отдавать легкой голубизной.
– Меня вытащил Гришка. Я его слышала. Он меня спас. Где он?
– Тебя вытащил француз, я не успел его остановить, он очень быстро смылся. Был, и нет его, – терпеливо объяснял Машке Илья.
– Я знаю, что это был Гришка. И сил спорить с тобой у меня нет.
Илья поднял Машку на руки и немного покачал ее, как ребенка. Она тихо заплакала.
– Машунька, сейчас я тебя в номер отнесу и врача вызову, не плачь, моя рыбка.
– Не хочу врача. А в номер хочу.
– Договорились, рыбка моя.
«Нет, я не рыбка – это уж точно. Рыбки ведь не тонут. И не птичка, и не зайка. Дура я набитая, – думала Машка, глотая слезы и всхлипывая. – В море полезла, а плавать не умею. Спрашивается, зачем? Нет ответа. С Гришкой общалась и ничего не выяснила. Не остановила его, не расспросила. Почему? Потому что еле жива была. А теперь выгляжу полной и законченной психопаткой. Илья ведь не верит, что меня Гришка спас. Да и кто мне поверит? Только Тонька и поверит. Потому что сама с тараканами в башке.
Очень все печально».
– Надо позвонить Печкину. Я сама хочу поговорить с ним. Может, есть новости, – уныло простонала Машка, – и мне до чертиков надоело, что меня все время пытаются убить. За что? Хотелось бы знать конкретно. За что?
– Маш, ты мешаешь кому-то, занимаешься собственным расследованием, привлекаешь внимание. Вот тебе и ответ, – пожал плечами Илья.
– Что ж мне теперь, раствориться?
Частный детектив улыбнулся.
– Никуда одна без меня не ходи.
Машка распушила, затем пригладила волосы и с отвращением посмотрела на море.
– Хорошо бы найти Гришку, а заодно и этого «неуловимого мстителя».
Печкин бродил по больничному коридору под ручку с Олечкой. Они свернули на пожарную лестницу, и он аккуратно пристроил Галкину на подоконник.
Олечка желала курить. Печкин решил, что перевоспитанием любимой женщины он займется позже. Когда все это дело закончится.
– Рассказывай, – требовательно заявила любимая.
– Ты только не волнуйся.
– Да я домой хочу, надоела мне эта канитель. Лежишь здесь, таблетки глотаешь, тоска сплошная. Я дома быстрей на ноги встану.
– Тебе осталось потерпеть недельку или две. Контрольный рентген – и поедешь домой.
Олечка тяжело вздохнула и почесала гипс.
– Чешется, зараза, сил нет никаких. – Она строго взглянула на ногу. – Ну как там Машка?
– Машка – хорошо, фестиваль ее закончился, скоро в Москву прилетит.
– Ты мне все выкладывай, не темни.
Печкин примостился рядом с Олечкой и взял ее за руку.
– Вообще-то, конечно, не обошлось без приключений. Они там с Ильей встретили и Орлова, и Игнатьева.
– Обоих сразу?
– Нет, не одновременно, но в один день с интервалом минут в сорок.
– И что они?
– Поздоровались, перекинулись парочкой фраз, да и разошлись. Но вот Машку после этого пытались утопить.
– Утопить? Каким образом? А Илья?
– Понимаешь, Илюха уснул в номере, а Марья рванула на пляж. Решила окунуться, ну и тут ее кто-то и дернул за ноги. Она захлебнулась. Чудом спаслась. Плавать она не умеет.
– А я отлично плаваю. И чего на меня автомобилем наехали, нет бы другой способ выбрали – например, утопление в Ницце. Я бы им показала, где раки зимуют! А в каком смысле – чудесное спасение?
Печкин нахмурился.
– Машка утверждает, что ее спас Григорий, что она именно его то ли видела, то ли слышала под водой. Якобы Вольский вытащил ее на берег. А Илья только мельком видел мужика, который, вероятно, и спас Марию. Но Илюха говорит, что это был не Гришка.
Олечка разволновалась и выпалила:
– Как интересно! А ты что думаешь?
– Думаю, что Илюха прав. Откуда в Ницце взялся Гришка? Да и жив ли он? Сомнительно. Просто ей показалось или привиделось.
– Так. Никакого полета фантазии. – Галкина заинтересованно уставилась на яркий пакет в руках у Печкина. – А что у тебя в пакете? Чего ты не выпускаешь его из рук? Покажи бедной больной.
– Да тут и смотреть нечего. Это папка, видишь, – Печкин вынул синюю папку и продемонстрировал Галкиной.
– О да, я вижу. А где ты ее нашел? Это же Гришкина папка. В ней такое!
Печкин вскочил.
– Ты что, знаешь, что в этой папке?
– Знаю, – беспечно ответила Олечка, – он мне рассказывал, но это большой секрет. И, насколько я помню, он хотел уничтожить эту папку.
– Оленька, умница ты моя, колись, дорогая моя, – от волнения Печкин захрипел.
Олечка закурила очередную сигарету и шумно выдохнула.
– Насколько я помню, Гришка мне говорил, что изобрел одну штучку. Штучка непростая, размером со спичечный коробок. И обладает эта дивная штучка огромной энергией. Он еще хотел запатентовать свое изобретение. Но передумал.
Галкина сделала паузу.
– Дальше, Оленька, дальше, – горячился Печкин.
– А дальше он проводил с этой коробочкой разные эксперименты. И все они у него получились, – мрачно закончила Галкина. – Гришка рассказывал, что чуть дом не разрушил в процессе эксперимента.
– Олюша, не делай пауз. – Печкин старался не упустить ни одного слова.
– Короче говоря, он передумал про патент, потому что решил, что это его изобретение обязательно военные свистнут и, естественно, будут использовать штучку в своих гадких военных целях. А он решительно не собирался снабжать военных новым типом оружия.
