Наталия Медведева - Отель "Калифорния"
— Он дурак. Я про Арчи. Надо было наголо побриться. У него красивый череп, правда, Таня? Я серьезно, ты же его стригла. Здоровая длинная шея. У многих мужиков шеи вообще нет, — Настя взглянула на Сашу, у него — была, и он вытягивал свою шею, делая спину сутулой, а грудь провалившейся.
— Что ты не развлекаешь своих американок?.. На хуй они вообще. Таких шалашовок в Москве у трех вокзалов ловили. — Саша нагло показывал рукой на Шерол и Лиз, сидящих на полу в позе лотоса почему-то.
— Прекрасные девки, по-моему, — вступился за них все так же хохочущий Друг. — Люсенька, станцуй для них. Ты будешь, как маленькая балерина-грибок!
Настя схватила его под руку и увела от кружка курящих джоинт.
— На хуй эту Таньку!
— Лапочка, что ты? — Друг поцеловал Настину руку.
— Ничего, может, я ревную… — ей стало стыдно, и она ушла на кухню.
Около раковины, куда Шерол почему-то свалила все бумажные тарелки с объедками, стояла бутылка водки. Настя взяла стеклянный стакан и налила. Много налила водки! «Буду пьяной. Вот и буду!» Прибежавшая Келли протянула свой стакан из пластика:
— Я так тебя люблю, Настья! Мы будем вместе жить в Токио! — Она полезла обниматься и пролила только что налитую водку.
«Она бы очень хорошо вписалась в компанию «вешалок» из «Студио Fifty Four». Была бы Каттон номер два. Но с другой стороны — она так везде лезет, так хочет стать топ-моделью, что, может, у нее и получится. И будут говорить о ней — о, какая персоналке! Об этой, с двумя извилинами, — какая бьюти! Будет она глядеть на всех с обложек, эта дура!» В комнате заиграла балалайка. Настя вскрикнула «но!», но было поздно — Друг с приятелем Шерол отодвигали диван, освобождая место для Люси, качающей головой-грибом.
— Иди, Келли, посмотри. Это расширит твое представление о русских. — Настя подтолкнула Келли в комнату, а сама, не обращая внимания на надпись, вынула из кружки ключ от селлера.
На бочке-столе стояла свеча, принесенная еще до пати. Как только приехал Друг, они спустились с Настей в селлер, пили коньяк. Из той самой бутылочки, что в их первый визит. Свеча была синяя, в высоком стеклянном стакане. Выливающаяся за края и застывающая. Настя налила себе коньяк и подумала, что не очень должна стараться, потому что уже пьяная. Она села на бочонок-табурет и вспомнила, что жалела о том, что они ввинчены в пол, что их нельзя подвинуть, чтобы сидеть совсем рядом. Она все спрашивала Друга, жалеет ли он о Москве, и он говорил, что нет.
— Во мне, лапочка, все-таки еврейская кровь. А евреи, они где угодно приживутся.
— А я живу в Америке уже год и два месяца, и такое ощущение, что жизнь еще не началась. Что вот-вот произойдет, и тогда только…
— Потому что ты неугомонная, у тебя, так сказать, шило в попе. Поэтому тебе и Сашины предложения не интересны — домик, ванна. У Дика уже есть…
— А как же счастье?
— Счастья нет. Есть воспоминания. О счастливых минутах. Такими они кажутся по прошествии времени. Сколько мы с тобой часов провели, говоря до утра. Я даже и не помню, о чем конкретно. Но помню, что мне было очень хорошо. Ты уедешь, я буду вспоминать…
— Я тоже. И поэтому мне уже грустно.
— Не надо, лапочка. И не надо очень дергаться, сходить с ума, стараться добиться чего-то. Хорошо, когда все делается легко, как бы походя, между прочим.
— В наше время это невозможно. Любой «парень из соседнего двора» может из парикмахера стать рок-звездой. Демократия и неограниченные возможности. Жаль, что очень часто они забывают посмотреть на себя в зеркало… Почему у нас с тобой ничего… не вышло?
— Ох, Настенька. Я от всего устал и ничего не хочу. Только бы у тебя все было хорошо, только бы ты вылезла…
Настя подумала, что сейчас она должна вылезти из селлера и желательно не упасть. Она протянула руку к изрядно поредевшей за вечер полке, и тут же зажегся свет. Она обернулась. Наверху стоял Ричард. Он был зол. Глаза его бесцветные округлились.
— Я знал! Я же звонил! Почему ты не подходила? Какой-то бастард[139] наговорил мне кучу булшита! — он спускался по лестнице. В костюме-тройке.
— О, Дик! Что такого? Я устроила пати. Гудбай пати. Я уезжаю. Я вас всех оставляю. Все. — Медленно Настя говорила из-за марихуаны.
Дик решил не спорить с ней, зная по себе, что с пьяным человеком это бесполезно. Он хотел ее вывести из подвала.
— Вы будете счастливы без меня. Ты, Ричард, со своим вином! Саша с курами РА! Ты знаешь, что такое РА? Все. Ричард. Ах, ты Дик! — Настя все-таки споткнулась о бочонок-стул.
Бутылка, которую она взяла с полки, выскользнула из-под мышки и разбилась. Настя теперь стояла в луже вина. Осколки остро и торжественно торчали вокруг.
— О, God! Настя! Не будь насти. Оставь все эти бутылки!
Наверху показался смеющийся Друг.
— Вы пропустили, вы не видели — Люся танцевала! — хохотал он.
— Зачем вы столько выпили! Она на ногах не стоит! Как она спустилась сюда?
— Ты банкрот, Дик. И Саша банкрот. И я буду, если останусь с вами. Я ухожу в Америку! Ха-ха! — Она отпихнула, довольно зло и сильно, протягивающего к ней руки Ричарда. — Америка! Аме-ерика! — запела она национальный гимн. — Никто не любит Америку! Все ее доят, как глупую корову! Мани, мани, мани! Х-а-а! — Настя стала махать руками, отпихивая Дика.
Он разозлился и ударил ее, думая отрезвить этим. Реакция ее была обратной — она буквально стала драться. Опять поскользнулась и упала. На спину. Затылком. Сразу почувствовала, что стало мокро спине, и она подумала, успела подумать, что почти голая. Она хотела что-то сказать, но во рту уже было мокро и очень липко-клейко. Как под головой.
Эпилог
На перекрестке Хайленда и Голливуда светофор был отключен — движением регулировал полицейский. Через Голливуд ехал траке подъемным краном, оставив на углу двухэтажные леса. Под bill-board[140]. Меняли рекламу.
Ричард Спикс высунулся из окна своего автомобиля и посмотрел вверх. Трое парней сдирали с билборд Настино лицо. «О, fuck!» — он ударил ребром ладони по рулю и попал на сигнал. Один из парней обернулся и, сожалея, развел руками. Он сдирал Настины большие, чуть приоткрытые губы. Она будто дула на ладонь. На ней стояли две фигурки. Мужские. «Это мои губы! И нос мой! Видишь, в левой ноздре ма-аленькая родинка. А какая-то нахалка пришла на интервью и показывала эту вырезку из журнала. Но теперь ты знаешь, что это я!» Это была реклама сошедшего с экранов фильма. Теперь ребята отдирали Настины губы.
Полицейский свистнул ряду машин, в котором стоял Ричард Спикс. Он еще раз посмотрел вверх — «Как вторые похороны. Shit!» и, резко повернув налево, поехал по Хайленду к Голливуд-фривею: уже в восемь утра суетливому и воображающему себя деловым. Ричард влился в поток машин, в которых люди мнили себя невидимыми и ковырялись в носах. Люди открывали рты в ругательствах и тыкали кому-то средний палец. Люди ничего не слышали — с закрученными доверху окнами, с шумящими аэркондишинерз и радио на полную мощь.
На место Настиного лица приклеивали рекламу mini pads «Свобода».
Примечания
1
«Вернитесь на свое место». — Здесь и далее примеч. пер.
2
Скоростная автострада.
3
Букв.: мыльная опера.
4
Здесь: с откидной крышей.
5
Safeway — сеть продовольственных магазинов-универсамов.
6
«Ангелы Чарли».
7
Фирма дешевого нижнего белья.
8
Водительские права.
9
Букв.: девочка из соседней двери.
10
Восемьдесят.
11
Привет!.. Прекрасно!.. Пока!..
12
Make-up — грим.
13
Coffee shop — ресторанчик семейного типа.
14
Есть его.
15
Уединение.
16
Поклонник блошиных рынков (барахолок).
17
Однокомнатная квартира.
18
Торговец оружием.
19
Carpet — ковровое покрытие.
20
Жареная рыба с картошкой (дешевое блюдо).
21
Коронное блюдо дома.
22
Распродажа (частная) около дома, обычно у гаража.
