Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2006)
“Вот смотри! — скажет она, натужно улыбаясь. — Здесь наш милый мальчик… будет… жить…”
— Пусти меня! Не то ударю! — крикнул Троепольский какому-то дрожащему старикашке, который у выхода придвинулся особенно близко.
На свежем воздухе немного закружилась голова, и предприниматель постоял с секунду с закрытыми глазами. Сдвинувшись с места, он чуть не налетел на кружащуюся в корявом вальсе девчушку лет девяти, с туго стянутыми в хвостик рыжими волосами. От неожиданности она пригнулась к земле, зажмурив глаза. Но лицо ее вновь просветлело, как только прохожий быстро отошел к автомобилю.
Унылый город вскоре оставил Эдуарда в покое. Одинокая дорога казалась предназначенной ему одному. На обгон никто не шел. Ветер был по-летнему теплый, с порывами. Казалось бы, нечего желать. Но где-то за километр до загородного дома склонилась над ним тень неуместного беспокойства.
“Прочь! Прочь!” — отмахнулся предприниматель, и на этот раз тень с поклоном отступила, кивнув на показавшуюся из-за высоких сосен красную черепичную крышу.
Виктории не было видно в окне, но Троепольский уверил себя, что она как никогда мучается ожиданием встречи с ним. Думает о нем, предугадывая каждый шаг.
Вот он подъехал к воротам, притормозил, вышел из автомобиля, расправляя сведенные за время пути плечи.
Открыл ключами калитку, распахнул ворота. Вернулся в салон и заехал во двор. Затем вышел снова, ступая тяжело и уверенно по спрессованному в плитки камню, будто хотел нащупать почву необыкновенно рыхлую, пригодную для быстрого рытья канавы или колодца.
Жену он застал читающей в кресле одной из комнат первого этажа.
Окруженная лунным светом торшера, она показалась предпринимателю невыгодно располневшей. Виктория подняла на него пустые глаза, но ничего не сказала. Лишь помедлив, слабо улыбнулась.
— Чудесный день, дорогая! — воскликнул Троепольский, задержавшись в проеме двери. Он не решился подойти к жене и поцеловать в шею у самого горла.
“Приберегу для вечера”, — подумал он, а вслух сказал о ветре:
— Как рассвистелся! Того и гляди, — тут Эдуард быстро подошел к окну и выглянул за штору, — дождь грянет. А все казалось таким солнечным и… игривым. Господи! — уткнулся он лбом в прохладное стекло, неярко глядя впереди себя. — Я же люблю тебя, Вика! Всем сердцем! Всей душой! — И, не дождавшись реакции на сказанное, вдруг сказал не оборачиваясь: — Пойду наверх. Там…
Но не договорил.
Быстрей обычного вышел из комнаты и по-мальчишески легко взбежал на второй этаж. Забрел в одну из комнат и схватил с полки книгу в потрепанном коричневом переплете.
Немного покружившись на месте, как собака, он присел на диванчик и замер. Видеть слова нисколько не хотелось. Просто, совершая то же, что и Виктория, он как бы принимал участие в ее нелегком бремени. Он словно шел за спиной супруги, невидимый и до болезненного добрый, вытянутыми вперед руками поддерживая ее живот, чувствуя, как в ладонях играют потоки новой, удивительной жизни. И оторваться невозможно, и след в след идти тяжело!
Но вот Троепольский ясно расслышал, как жена прошла на кухню, и приподнялся на локтях. Послышался щелчок. Это вода в электрическом чайнике вскипала без его ведома и наконец достигла верхней точки. А в сырую погоду кипяток будет только кстати. Очень хорошо.
Из окна комнаты Эдуарда был виден восхитительный холмик, лужайка и пруд. Своим безропотным безмолвием они могли тронуть любое черствое сердце. Чуть левее, у самого забора, притаился деревянный сарайчик с жестяной бордовой крышей. Троепольский невольно засмотрелся на знакомую линию горизонта над чернеющей полоской неблизкого леса. И простоял долго, пока не стемнело. Играя всполохами, разверзлось небо. Обрадованный сумеречными переливами непогоды, он не в силах был унять дрожь восторга и распахнул окно. В рванувшемся в дом холодном потоке охнул, засмеялся, схватившись пальцами за оконную раму. Погодя склонил голову к груди, задышав глубоко и с наслаждением.
“Сегодня, — подумал он, судорожно дыша, — погода преградит путь любому! Любому!”
Ни с того ни с сего вспомнился давно забытый вечер свадебного дня. Тогда родственники жены заманили его в темную, душную комнату и окружили в полутьме кольцом. Молча стали прихватывать его за запястья и дышать в затылок. Будто он замерзал в одной рубашечке и от холода был не в себе.
Кто-то несносный не преминул воспользоваться очевидной безнаказанностью, поспешив нашептать в ухо молодожену грозные, прямо-таки зловещие слова. Расслышать было невозможно — какие именно. Но Эдуард и не думал вступать в противоборство. Его грубость могли неправильно истолковать. А ведь он слыл порядочным человеком.
“Деточку нашу береги! Гостинцы и прочее… Коней попридержи! В пользовании, это самое, будь осторожен, скуп. Укоры принимай с наклоненной головой. Себя всячески обуздывай…”
— В доме стало холодно! — донесся до него недовольный голос жены, когда он уже успел отряхнуться от капель и поставить книгу на место. — Как я поняла, ты открывал окно!
Даже беременная, Виктория могла передвигаться бесшумно. Точно привидение, она кралась всякий раз с нечеловеческим спокойствием, надменностью и вряд ли присущей ей аристократической ленью в самых простых движениях.
— Да, — ответил Эдуард, высматривая на полке книгу в твердом переплете. — Я хотел полюбоваться исхлестанной дождем поверхностью пру-ди-ка…
— Но сейчас же темно! Как ты мог хоть всплеск рассмотреть? У нас даже ночного фонаря нет.
— Нету-у, — согласился Троепольский, глянув на свои озябшие пальцы. — И что же? Теперь бежать неизвестно куда, покупать неизвестно у кого? Так, по-твоему?!
— Нет, милый.
Она медленно прошла в ванную и закрыла за собой дверь.
“Ладно, — подумал предприниматель, повернувшись к окну. — Пусть так. А я пройдусь. Одним словом, поживу для себя”.
Прогулки перед сном давно стали приятным ритуалом. Покой и тишина засыпающей природы радовали его поздними летними вечерами. Даже в ненастье. Но в этот час дождь только накрапывал, а фонарь над крыльцом разгорелся ярче, беспокоясь, как бы человек не подвернул ногу.
Кругом было тихо. Лишь вдалеке за каким-то девятым забором лаяла испуганная шорохом собака. Заложив руки за спину, Троепольский прохаживался у пруда, улыбаясь всплескам на поверхности воды. Вдруг неясный звук, донесшийся из сарая, привлек его внимание. Осторожно пройдя по сумеречной траве, Эдуард приблизился к сараю. От деревянной двери с плетеной железной сеткой его отделяло несколько быстрых шагов. Подумав немного о странности случая, он заглянул внутрь и заметил в неясном отблеске керосиновой лампы силуэт незнакомого человека. Но тот не прятался, а сидел согнувшись, увлеченный поздним ужином.
Эдуард не хотел понапрасну беспокоить человека, но подумал в то же время о странной манере организации вести дела.
— Вы сотрудник? — неуверенно и с некоторой опаской спросил Троепольский.
— Он самый, — кивнул человек, не отрываясь от трапезы.
Немного помолчали.
— Я вам мешаю? — не зная, о чем еще заговорить, спросил Эдуард.
— Отчего же? Смотрите себе.
— Спасибо. То есть… я хотел сказать…
Немного помолчали.
— Вы хотели лужайку осмотреть, — вспомнил Эдуард.
— Готово уже! — смело ответствовал сотрудник.
— В самом деле? Так быстро!
— Мы привыкшие. Кому канитель нужна?
— Прекрасно!
— Правда, под уклон траву ровнять…
— Да, — улыбнулся Эдуард в полумраке. — Там холмик.
— Во-во! Ар-хи-тек-ту-у-у-ра… — многозначительно протянул сотрудник, бряцнув ложкой о стекло. — Вареной картошечки хотите? — спросил он, заглядывая внутрь банки.
“Смотри-ка, — подумал Троепольский, — мужик, а как просто со мной…”
— Нет, спасибо, — ответил он, коснувшись пальцами холодной змейки замка на куртке. — Я сыт.
— Дело ваше! — беззастенчиво и громко проговорил сотрудник. И словно дождавшись важного для себя решения, он спокойно отставил в сторону банку, поднял с земли термосок и, свинтив крышку, налил себе чай, начал сладко дуть, уже не предлагая.
Втянув воздух носом, Троепольский понял, что чай-то с шиповником.
— Может, вам здесь неудобно? — спросил он, напомнив о себе, и сотрудник удивленно посмотрел в его сторону.
