Юрий Мамлеев - Мир и хохот
В уютную комнатку, где они расселись у небольшого столика, заглянула миловидная женщина, но Царев отмахнулся: мол, пока не нужна.
Слава сразу начал с дела и описал всю историю со Стасиком.
Царев так стал хохотать в ответ, что Слава чуть-чуть растерялся.
Царев откашлялся и извинился:
— Уж больно смешной случай.
— Почему?
— В принципе. Все люди и все существа смешны. Все, кто имеет тело, форму. Форма смешна, потому что, во-первых, ограничивает… К тому же глянешь — и правда смешно. Моя Любка, — он кивнул на дверь, — вообще как увидит человека, так сразу хохочет. Не может удержаться, нежная.
— А Стасик-то причем?
— Именно потому, что он ни при чем, я и хохочу… Подумать только, — и Царев ласково взглянул на Филипова. Серые глаза Всеволода были далеки от этой жизни. — Подумать только, такое маленькое существо, ваш Стасик, ну клопик просто после всего, и на него обрушилось то, что, может быть, и Богам не под силу… Ведь то, что им овладело, непонятная мистическая мощь, которая уносит его, ты же понимаешь, Слава, о чем речь… И почему на такого таракана и прямо-таки атомным залпом… Вот что смешно… Видимо, кто-то там, из высших, не в своем уме. Нарушают гармонию.
И Царев опять бледно захохотал. В ответ Филипов тоже захохотал. Не мог он удержаться, да и бытие разгулялось, по контрасту с пристально-бледным взглядом Царева. Так и смеялись они некоторое время.
— Ты меня все-таки не смеши, Сева, — наконец резко оборвал Ростислав.
— Ишь, смешун. Я, тебе скажу, вовсе не таракан, а образ и подобие Божие.
— Это в какую дыру посмотреть, — вздохнул Сева. — От позиции наблюдателя зависит… Ну, чего ж ты хочешь от меня?.. Разумеется, его найти?
— Конечно. Есть знак.
Царев устало огляделся вокруг, взял на руки сидящего в кресле кота и поцеловал его.
— Ты попал в точку. Я кое-что слышал. И потому поедем с тобой на дачу… знаешь к кому?.. к самому Оскару Петровичу Лютову.
Слава изумился, чуть не подпрыгнул.
— К этому авантюристу?! Извращенцу тайных наук?!
— Прежде всего, к знаменитому ученому, — с насмешливой важностью ответил Царев.
— А к Стасику-то он как?
— Слава, ничего не спрашивай пока. По дороге я тебе на кое-что намекну, а там сам увидишь. Ишь, любопытный…
От неожиданности Филипов погладил кошку.
— Кошку не трогай, — сурово оборвал Царев.
— Не буду, — совсем растерялся Ростислав.
— Кроме того, — как ни в чем не бывало продолжал Царев, — у этого Лютова меня еще интересует один нехороший феномен.
— Нехороший?! — удивился Слава. — Что за определение?
— Именно нехороший. Мы тоже об этом слегка поговорим.
Ростислав притих. Потом вздохнул и произнес:
— С тобой хоть в ад, Сева.
— Бывают случаи, по сравнению с которыми и путешествие в ад покажется приятной прогулкой. Но наш визит к Лютову, слава Богу, не из таких.
— Тихо, тихо. Не шути, Сева. Ты, говорят, над духами насмехаешься. Здесь их полно. Нехорошо смеяться над обездоленными. Потом, ты никогда не улыбаешься, ты или хохочешь, или, наоборот, не в меру серьезен и страшен по-своему. Почему ты не улыбаешься?
Царев ничего не ответил, только крикнул:
— Люба, войди.
Вошла Люба и уселась на край диванчика.
— Принеси все то, что ты хочешь нам принести. Люба принесла. Выпили.
— Люба моя была в состоянии клинической смерти. Повидала кое-что. Хоть и чуть-чуть отделилась, но как-то слишком вдаль прозрела. Другие в ее положении не так, поскромнее гораздо. Потому я ее и пригрел.
— Правда, Люба, побывали там? — добродушно спросил Филипов. — Ну, поздравляю.
Люба смутилась и покраснела.
— Эка невидаль. Уж не смейтесь надо мной. Побывала, и ладно.
Царев нежно погладил ее, словно потустороннюю, но уютную кошку. А потом отметил:
— А вот дальнейшая ее судьба будет действительно необычной. Такой цветочек вырастет лет через семь-восемь. Ого-го! Сам Небредов упадет.
Люба самодовольно улыбнулась.
В тихо-ласковой беседе прошло время.
Глава 13
Лютов встретил гостей, Царева и Филипова, благосклонно и повел их в одну из гостиных. Как только гости вошли туда, они провозгласили:
— А мы к Пете!!!
Лютов так и остолбенел. А Лиза, убиравшая на столе, выронила чашку.
Гости слегка удивились такой реакции и застыли на месте.
— О каком Пете вы говорите, господа? — чуть-чуть свирепо спросил Лютов. — Тут никакого Пети нет.
Царев немного сгладил ситуацию:
— Оскар Петрович, это только слухи. Слухи о Пете. Вы сами знаете, что слушок есть. Вот мы за ним и пришли.
Лютов неожиданно смягчился.
— Ладно, ладно, садитесь. Лиза, присядьте там в углу, в кресло.
Лиза присела. Гости же расселись. За трапезой разговорились.
— Мне надоели эти слухи, — начал Лютов, вытирая рот салфеткой. — Ко мне даже комиссия какая-то научная приходила. И никакого Пети не нашли. Впрочем, ум у них короткий, чтоб таких, как Петя, искать. Я ученый с мировым именем…
— Конечно, конечно, — подхватил Слава Филипов. — Но вы же прекрасно знаете, кто мы. Из каких кругов. Может быть, мы пошутили, но Петя ведь есть…
— Вы мне не близки, хоть я и уважаю вас, — мрачно буркнул Лютов. — Не люблю небожителей. Мы ведь жители земли и ближайших к ней регионов.
— Ну какой я небожитель, Оскар Петрович, — деланно возмутился Слава.
— Я тоже хочу здесь пожить. Правда, совсем по-другому, чем вы.
Царев же молчал, словно из негативной реакции Лютова он уже заключил, кто такой Петя, и теперь потерял интерес к разговору. Точно он что-то предвидел и это предвиденье подтвердилось. Он лишь внимательно поглядывал на Лизу, и та почему-то краснела под его взглядом, как невинная девушка из девятнадцатого века.
Лютова такая ситуация как будто успокоила. Тихо выпили. Слава, однако, не пил, но он и без вина был пьян, когда хотел. На Царева же алкоголь вообще не действовал. Оскар Петрович тем не менее порозовел и вдруг игриво высказался:
— Петю мы отправили в командировку.
— На тот свет? — уточнил Слава. Оскар словно опомнился:
— Хватит, господин Филипов, хватит. Поставим точку на Пете.
И внезапно, точно желая разрядить обстановку, Лютов обратился к Лизе:
— Что ты сидишь в углу? Возьми гитару, Лизонька, и подсядь к нам. Спой нам песню, твою любимую.
Лиза с лисьей ловкостью подсела, заиграла и хрипло запела, но не всю песню, а какие-то дикие обрывки ее:
Мама, научи, как стать вампиром,
Я хочу владеть потусторонним миром.
…
Красная луна над кладбищем встает.
Я уже у цели. Нет пути назад.
По реке багровой, как мой рот,
Я выплываю в ад… ад… ад… ад!
…
Голый старик воет, как гиена,
Могила покрыта багровою пеной.
…
В черных зеркалах сиреневые искры,
В черных зеркалах проплывают крысы.
Отрубленные руки висят на колесе,
Все там будем… все… все… все!!
Последние слова «все… все» Лиза уже выкрикивала, выпучив глаза, совершенно истерическим голосом.
Где-то раздались шорохи. После тяжелого молчания Оскар взвился, обращаясь к гостям:
— Подумайте, какое Средневековье, какое мракобесие. И такие песни сочиняют сейчас, в двадцать первом веке… В Средние века все европейское человечество содрогалось от страха перед адом, и именно этот страх загонял людей в ад… Я же говорю: только научное познание, включая и полусверхъестественное, может перестроить мир в лучшую сторону. Надо познать.
Он сделал паузу и громко заключил:
— Мы хотим нормализовать ад!
Тут уж Царев не удержался от хохота, а Слава только вытаращил глаза.
— Что вы смеетесь? — продолжал Лютов. — Все познаваемо, и ближние иные миры тоже. Я открыл методы. Мы все сольем воедино, мертвые будут жить, мы нормализуем и этот мир, и ад, просвещение коснется самых низов ада, мы все устроим, и род людской будет жить вечно и как в научном раю…
Царев устало махнул рукой:
— Оскар Петрович, куда ж вы с вашими компьютерами лезете в ад?.. Значит, вы совершенно не понимаете природы ада… А если вы используете некоторые тайные знания, не зная их подлинного смысла и извращая их, то вы получите кошмар, а не рай.
— Все проверяется опытом, — сухо возразил Лютов.
— Да, Оскар Петрович, зачем вам все это? Сидели бы и занимались своей фундаментальной физикой, и Бог с вами, — вмешался Слава.
Неожиданно Лютов опять как-то преобразился, стал не по-научному грустный и даже поэтичный. Он вздохнул:
— Скучаю я без бессмертия. Вот что. Скучаю. Потому и творю невозможное.
Возникло сочувственное молчание. Лиза нехорошо улыбалась.
Лютов ткнул жирным пальцем в ее сторону:
— Вы не подумайте, что она — вампирша. Лиза — нормальная, тихая, интеллигентная девушка, учится… Она просто любит современную поэзию.
Лиза действительно выглядела интеллигентно, смущали только не в меру багровые губы и ряд других странностей. Лютов заметил взгляд Филипова и заявил:
