Алексей Слаповский - Оно
Валько даже звонило Александре. Сначала спросило, как там квартира, потом: нет ли взаймы немного денег, привезла бы. Или продуктов каких-нибудь. Рассказало историю с пятидесятками. Александра посочувствовала, сказала, что квартира в порядке, а с деньгами и продуктами у нее самой — полный голяк.
Наконец явился Шиншеев. Привез толику денег, остальное натурой: крупа, картошка.
— Скажи спасибо, у людей и того нет. Почему еще дачи-то не грабят, удивляюсь!
Он как в воду глядел: начали грабить. Валько никак не могло устеречь, натыкалось уже на результаты: там окно разбито, там дверь взломана. А в дачах все разбросано, будто что-то искали. Оно шло в пансионат, звонило Шиншееву, тот сообщал владельцам, они приезжали, ругались, кляли неведомых злоумышленников, обвиняли Валько в недосмотре, грозили вызвать милицию, уезжали, милиция не появилась ни разу. Приехавший Шиншеев объяснил: кто-то в Прибрежном пустил слух, что во время обмена некоторые из богатеньких запрятали на дачах огромные суммы пятидесяток и сотенных, не успев их обменять.
— Придурки! — удивлялся Шиншеев. — Ну, найдут они эти деньги, если и вправду есть, хотя, я думаю, нет. Что они с ними делать будут? А?
Валько не знало ответа.
Его эти проблемы вообще мало волновали. Хватает на еду — и спасибо.
С ворами оно встретилось только однажды. Обходя вечером, увидело издали: дверь дачи нараспашку, внутри слышны звуки — громят и расшвыривают. У двери стоит парень лет семнадцати на карауле.
— Это вы что тут делаете? — грозно крикнуло Валько.
— Отдыхаем, — ответил парень.
А другой, выглянувший в дверь, похожий на парня, но старше, видимо, брат, спросил:
— Сторож, что ли? Я тебя в магазине видел. Ну, и чего ты сделаешь? У тебя даже ружья нет, мы знаем. И телефона нет, а пока добежишь, нас тут сто лет не будет. Так что вали дальше, не мешай.
— У него, наверно, свисток есть милицейский. Сейчас засвистит, и ты обоссышься, — напугал младший брат старшего.
— Ну, разве что, — согласился тот и скрылся в даче — продолжать.
Ружья у Валько не было. Но у него был пистолет, тот самый. Он лежал у него в рюкзаке. На всякий случай. На такой вот случай.
— Ребята, идите отсюда, — сказало Валько. — Я вас прогнать обязан.
— Гони, — кивнул караульщик.
Валько вытащило пистолет и выстрелило в воздух.
Старший брат высунулся:
— Это чего?
— Стреляет, — объяснил младший. — Пистолет у него.
Из-за спины старшего, отодвинув его, показался еще один человек. Он был еще старше, но тоже похож. Наверное, отец. Был очень сердит. Даже зол. И бесстрашен.
— Ты чего палишь тут? — закричал он. В руке у него был короткий ломик-гвоздодер. — Ну, стреляй в меня, давай! Стреляй!
Он пошел на Валько, замахиваясь ломиком.
— Не подходи, — сказало Валько. — А то выстрелю, в самом деле.
Человек остановился.
— Зря вы шарите, — сказало Валько. — Ничего тут нет.
И пошло дальше. Через несколько шагов оглянулось. Трое стояли у дачи и хмуро о чем-то совещались. И пошли прочь — к селу.
Валько было радо за себя и за них.
...Происходящее в большом мире доходило отголосками — что-то Валько узнавало в пансионате, что-то в магазине. Однажды захотело купить сахару, оказалось — только по талонам.
— Какие еще талоны?
Продавщица, будто хвастаясь, показала: на сахар, на табачные и вино-водочные изделия, на моющие средства и т. п. Набор из десятка разновидностей.
— А где их берут?
— Нам в поселковом совете выдали, а тебе, наверно, в город надо ехать, в домоуправление какое-нибудь, у меня сестра в городе в домоуправлении получает. И ведь суки какие, ты глянь: не напишут по-человечески: водка или стиральный порошок, нет, ептыть, вино-водочные изделия, моющие средства! Сестра говорит: выкинут мыло хозяйственное или вермут вонючий — хочешь, бери, и у тебя талон отымут, не хочешь — талон вовсе пропадет! Заразы!
— У вас вот тоже — мыло. И вермут, — указало Валько на полки. Без задней мысли, просто по совпадению. Но продавщица сразу озлилась:
— А где я тебе порошок возьму или водку? Думаешь, под прилавком, что ли, прячу? Загляни! Лезь сюда, загляни! Тоже мне, ехидничать он будет! Иди отсюда вообще!
Валько ушло. Уходя, увидело случайно в стеклянной дверце шкафа позади продавщицы отражение пространства под прилавком с батареей водочных бутылок. Валько усмехнулось.
Оно, кстати, в этот период совсем не пило — и не хотело.
И готово было жить здесь столько, сколько разрешат. Даже если не будут платить: прокрутится как-нибудь.
Но Шиншеев привез какого-то своего родственника и приказал освободить место.
— Хорошо, давайте рассчитаемся, — сказало Валько
— Да тебе уже и не положено ничего. Продукты ты считал? Может, ты мне еще должен?
Но смилостивился, дал несколько рублей.
Это было как раз накануне взлета цен на многие товары.
40.
Валько вернулось домой.
Александра встретила его радостно, хоть и сокрушалась:
— Эх, жаль, как я славно тут один пожил!
С ней произошли изменения, Валько показалось сначала, что она просто растолстела. Выяснилось: один знакомый Александры занимается культуризмом[26], «качается» и ест какую-то гормональную дрянь для наращивания мышечной массы, Александра заинтересовалась, узнала, что в городе открыт клуб и для девушек-культуристок. Правда, платный. Но тренер, увидев ее данные, взялся работать с нею даром, намереваясь вырастить из нее чемпионку, он и давал эту самую гормональную дрянь.
— У меня даже усы начали расти, ты пощупай! — хвалилась Александра. — Меня уже на улице несколько раз за парня принимали, я серьезно. А чего: штаны, свитер — как у пацана, спасибо, кто джинсы придумал — универсальная одежка! А тебе тут несколько раз звонил какой-то твой приятель, очень ты ему нужен. Телефон оставил. Мой тезка, кстати.
И дала бумажку. Номер телефона, и — «Саша Сотин».
Валько позвонило.
Сотин страшно обрадовался и предложил встретиться. Хоть сейчас. Назвал адрес.
Валько привело себя в порядок и отправилось.
За зиму отросли волосы, да еще оно надело темные очки — чтобы никто не узнал.
Но все-таки попался один из бывших соратников по комсомолу: шел навстречу, вопросительно вглядывался, готов был улыбнуться и поздороваться (то ли не знал ничего про Валько, то ли в этот момент не вспомнил, а может просто, как это часто бывает, первое движение души); Валько прошло мимо.
Ранневесенний город был грязен и уныл. Показалось, что и жители стали грязнее и унылее, чем раньше. Ковыляющий по ухабам переполненный транспорт. Неожиданно чистый, замощенный разноцветными плитками, кусок тротуара, вывеска: «СТАНДАРТ. КОММЕРЧЕСКИЙ БАНК». У банка чего-то выжидает старик — причем не бомж, не нищий, в чистом плаще и даже в шляпе. Вот молодой человек, входя в банк, щелчком швырнул сигарету, старик бросился, поднял окурок и тут же сунул в рот.
И очереди, очереди, очереди.
Сотин встретил Валько с преувеличенной радостью. Жил он в «сталинке», в однокомнатной квартире с высокими потолками, по всем стенам — стеллажи с книгами, жил с девушкой — рослой, на полголовы выше его, молчаливой.
— Стелла! — представил Сотин. — Жена, как ни странно. Я ведь вернулся, женился, вообще многое изменилось.
Валько спросило про общих знакомых. Сотин знал о них мало. Юлия растит ребенка и, кажется, одна. Салыкин работает в какой-то газете.
— А Гера?
— Какой Гера?
— Кочергин. Ты же его, вроде, знал?
— А. Большой человек стал. Но это неинтересно. Мне про тебя интересно.
— Может, не будем?
— Будем, — твердо сказал Сотин. — Я психиатр, со мной можешь быть откровенным.
— Ты научную работу обо мне хочешь написать?
— Не исключено. Нет, вряд ли. Разве что одну главу. Я ведь как раз занимаюсь проблемами, связанными с полом, но не широко с полом, в психиатрии все связано с полом или почти все, а с полом в социальном аспекте, с транскрипцией половых вопросов в контексте общества, социума[27]. И дело не в пошлых темах равенства мужчин и женщин, это для газет, чепуха. Пол и свобода, вот тема!
— А у Фрейда разве не все сказано? — улыбнулось Валько.
— Фрейд — чепуха! — отмахнулся Сотин от своего бывшего кумира. — Какой Фрейд? Его теории применимы только к патологиям, к клинике, а жизнь — шире! Почитай Юнга, постфрейдистов, я тебе дам!
— Не надо, — сказало Валько. — И вообще, сволочь ты, Саша, — Валько смягчило слово усмешкой. — Сколько не виделись, а ты даже не спросил, как я живу.
— А что? Неприятности?
— Не без этого. Полгода работал сторожем при дачах. Куда я теперь?
— Куда? Да везде! Я, может, тебя искал именно для того, чтобы помочь!
— Каким образом?
— А таким! Ты ведь, наверно, сам не понимаешь выгод своего положения! Это же чудесно: быть одним, а чувствовать себя другим! Ты, кстати, кем себя чувствуешь? Я как друг спрашиваю, не как психиатр.
