Ричард Фаринья - Если очень долго падать, можно выбраться наверх
Через час после этого экстраординарного внутрикишечного события пыль осела, и Янгбладу наконец удалось завершить серию неотложных телефонных звонков. Он пытался спровоцировать университетскую профессуру на дипломатично-вежливый мятеж. Розенблюм валялся на индейском ковре в новой красно-желтой матадорской рубахе, тугих белых «ливайсах» с джодпурами и срисовывал схемы из Клаузевица: стратегическое развертывание, фланговые тактические маневры, маршруты подвоза материально-технического снабжения. Хеффаламп в тельняшке французского моряка, выцветших джинсах и штиблетах без каблуков, свернувшись калачиком в плетеном кресле, сочинял конспект для антропоморфной игры в слова, которую они устраивали дважды в неделю. Гноссос с неукротимой энергией носился взад-вперед по квартире, таская за собой веник, швабру, пылесос, тряпки, лизол, «Оукайт» и «Мистера Чисто».
— Кыш, кыш, — бубнил он, если на пути оказывалось чье-нибудь тело, обрабатывал освободившийся участок марлей или замшей, полировал, дезинфицировал, размазывал и промокал.
— Заработаешь язвы, — предупредил Хефф, — цыпки или чего похуже. — Затем Янгбладу, который в эту минуту вычеркивал одно из имен в своем списке:
— Ты готов, старик?
Янгблад кивнул и постучал ручкой по листу бумаги.
— Кажется, закручивается, знаешь? Философия, английский, архитектура — у всех в некотором смысле имеются убеждения. Руководство не допускает нас до самого высокого уровня, но я думаю, они тоже придут.
— Мы спиханем его, опа, — объявил Розенблюм, сажая чернильную кляксу в глаз Президенту университета, чья фотография была напечатана на первой странице «Светила». Этот человек недавно объявил о том, что в кампусе будет снесено еще одно здание. Газета появилась под дверью на рассвете, как обычно, после таинственного и вкрадчивого стука.
— Кыш, кыш, — приговаривал Гноссос, проскальзывая мимо с пылесосом и высматривая орлиным взором обрезки ногтей, катыши пыли, скрепки и крошки сэндвичей «Орео» с кремом.
— Ничего нет выпить? — безнадежно спросил Хефф. Но добрый христианин Паппадопулис неожиданно его удивил: не сбиваясь с ритма, метнулся к ящику со льдом и вернулся с шестью бутылками эля «Баллантайн» и открывашкой от этого рая с искусственным рубином на рукоятке.
— И не проливать, ребята, чтоб ни одного пятна — корабль в полной готовности.
— Ого, — сказал Хефф, — откуда эта страсть к чистоте?
— Порядок возникает из хаоса, детка. Искусство, если ты сечешь в этом деле.
Через какое-то время в дверях появился красноглазый расхристанный Фицгор, в сопровождении Эгню, зажимавшего подмышкой листок земляческих новостей. Но Гноссос уже умудрился собрать вонючие виноградные листья, нефелиум, лимонную кожуру и вместе с другими омерзительными отбросами кухонного уродства запихал их в огромный полиэтиленовый пакет, некогда содержавший в себе костюм Фицгора; остальные, между тем, приступили ко второй упаковке пива. Гноссос взвалил мешок на плечо, включил погромче последнюю запись «Деревенской сюиты» и отправился во двор искать хозяйский мусорный бак. Там он на несколько минут задержался, принюхиваясь к свежим ароматам теплого южного ветра.
Когда он вернулся, насвистывая арпеджио Моуза Эллисона, большая гостиная была загадочно пуста. Он выглянул на переднее крыльцо, но и там никого не нашел. «Англия» Янгблада и «импала» Фицгора стояли на местах.
Потом из ванной донесся шепот. Гноссос на цыпочках прошел по свеженатертым плиткам кухонного пола. Выстроившись полукругом над унитазом, все с интересом в него вглядывались. Рты раскрыты. Хеффаламп и Янгблад держали в руках бутылки, Эгню и Фицгор подпирали друг друга плечами, Розенблюм чесал крестец.
— Бля, — выговорил наконец Хеффаламп и поставил пиво на край раковины. — Я сперва не поверил.
— Что там такое? — Гноссосу вдруг стало не по себе.
Они подняли головы от унитаза и вытаращились на него, по-прежнему не закрывая ртов.
— Иих, — сказал Фицгор.
Гноссос протолкнулся сквозь строй и тоже вгляделся вниз. Подняв глаза, он обнаружил, что все ждут его реакции. Тогда он опять посмотрел вниз.
В воде плавала самая большая говяха из всех, которые ему доводилось видеть в своей жизни.
Самая большая.
— Мое? — спросил он, ткнув себя пальцем в грудь.
Все сочувственно кивнули.
— Херня, — возмутился он, — я не согласен. Это кто-то другой.
— Сюда никто больше не заходил, старик.
— Ты ходил ссать, Хефф, это твое.
— Нет, — мягко возразил Эгню. — Он заорал, когда увидел. Ты был на улице.
— Но я же смывал.
— Слишком большая. Не пролезет.
— Черта с два, — ругнулся Гноссос и потянулся к ручке.
— Нет-нет, — запротестовали хором Янгблад и Розенблюм, — пусть будет.
— Мы отольем ее в бронзе, старик, — сказал Хефф.
Гноссос потянулся опять, но его не пустили.
— Да пошли вы, черт бы вас подрал, эта штука собиралась целый месяц, ей пора в землю. Вы что, хотите оставить ее здесь? Проклятья прольются на ваши головы этой же ночью. Муссоны.
— Памятник, — почтительно сказал Янгблад, — идеальное решение, правда. Ты только посмотри.
Гноссос вновь уставился вниз. Иссякавший поток воды лениво перевернул ее на бок. Изумительно правильной формы, украшена минускульным орнаментом. Клинопись кишечника. Исторгнутое организмом тайное клеточное знание явно хочет до нас что-то донести.
— В этом есть своя красота, — коварно согласился Гноссос и резко метнулся к ручке. Но его вновь не пустили, а Розенблюм заблокировал подход к горшку.
— Что за дела? Это мое, имею право делать все, что захочу.
— Это принадлежит людям, — серьезно произнес Хефф, всматриваясь в унитаз.
— Как любое другое произведение искусства, — согласно подтвердил Янгблад. — Ты не имеешь права ее уничтожать. Мне очень жаль.
— Как же ее поднять? — спросил Хефф.
— Иих, — сказал Фицгор.
— Никому не отдам! — вопил Гноссос в потолок.
— Пакет для рубашек, — предложил Эгню, — такая полиэтиленовая штука.
— Ни у кого нет резиновых перчаток? — спросил Янгблад.
Фицгор нехотя вышел из сортира и вернулся с пластиковым пакетом, Хефф принес эбеновую ложку и такую же вилку для салатов.
— Эй, — возмутился Фицгор, — Мне их мама прислала.
— Ради искусствова, — объяснил Розенблюм, потирая маленькие волосатые ручки. Хефф протянул ему салатный набор, Розенблюм опустился на колени и выставил вперед орудия труда.
— Не трогать! Сейчас проломлю кому-то башку!
— Шш, — мягко сказал Хефф. — Немножко сатьяграхи, пожалуйста. — Он тоже опустился на колени и расправил горловину мешка. — Операция очень деликатная. — Затем Розенблюму. — Может налить сначала воды, чтоб не пересохла.
— Эгхм, — сказал Фицгор, но он тоже усмехался, процедура завораживала.
Розенблюм перелил шесть ложек воды из унитаза в пластиковый мешок. Хеффаламп проверил водонепроницаемость и махнул: продолжайте. Гноссос наблюдал отсутствующим взглядом, словно кататоник под анестезией. Розенблюм, перепробовав несколько способов эвакуации, в конце концов остановился на положении «захват китайскими палочками»: ложка снизу, вилка сверху.
— А не сломается? — заволновался Эгню.
— Клейколентый, — сказал Розенблюм, — склейт всех вместе. На вид, как это называется, тертая.
— Твердая, — поправил Фицгор; рукой он прикрывал глаза, но подглядывал сквозь щели между пальцами.
— Вот, — объявил Розенблюм: контакт установлен, раблезианский объект освобожден из воды, поднят на опасную высоту, один конец свешивается с ложки, напряжен, но признаков разлома нет.
— Бля, — сказал Хеффаламп. — Вы только посмотрите.
— О, какое унижение! Цунами на ваши головы, землетрясение, затмение солнца!
Сверхосторожно Розенблюм занес неустойчиво закрепленный объект над краем мешка, который подвел к нему Хефф. Объект упал с влажным всплеском, вспучив стенки пакета.
Гноссос не верил своим глазам.
— Я отрекаюсь. Оно больше не мое. Должно быть, приплыло из центра. От Толстого Фреда, не иначе.
Колонной по одному они вышли из туалета, унося с собой ценный груз; Гноссос по очереди заглядывал в их бесстрастные лица: иуды, не признавшие меня, уносят прочь свой жалкий скарб.
— Погодите, — воскликнул он. — Ultima Ratio!
— Чего? — переспросил Хефф, поворачиваясь всем корпусом. — Что еще за ультиматумы?
— Нет, что ты, ultima ratio , последний довод.
— Разумеется. — Это Эгню.
— Когда закончите, похороните ее, ладно?
— Со всеми почестями, — пообещал Янгблад.
— С военновыми почестями, — уточнил Розенблюм; в руках он по-прежнему держал эбеновую вилку и ложку. — Сделываем.
Строевым шагом они прошли через гостиную и вывалились в дверь. На крыльце Фицгор развернулся кругом, и с измученным видом доплелся до кровати. Гноссос слышал, как на улице заводятся моторы, но к окну не подходил из принципа. Фицгор отворачивался от его гневного взгляда.
