Аля Аль-Асуани - Дом Якобяна
— Что за прелесть этот лимонный сок! Твоя жена — хорошая хозяйка, благодари Бога за такую милость.
Аззам подхватил нить разговора:
— Тысяча благодарностей Господу, владыка! Суад — хорошая хозяйка и верная жена, но очень уж упрямая…
— Упрямая?! — переспросил шейх с наигранным удивлением и повернулся к Суад, которая поспешила ответить со всей серьезностью:
— Значит, хаджи рассказал вашей чести о нашей проблеме?
— Господь Бог никогда не создает нам проблем… Послушай, дочка, ты соблюдающая мусульманка, живешь по шариату. Всевышний завещал жене подчиняться мужу во всех мирских делах. Пророк, мир ему и благословение Аллаха, сказал в священном хадисе: «Если было бы возможно человеку поклоняться себе подобному, я приказал бы жене поклоняться мужу…» Правдив Великий Аллах!
— Жена должна слушаться мужа, если он предлагает разумное, но греховное?!
— Не приведи Господь, дочка… О слепом подчинении не идет и речи, если тут грех перед Создателем…
— Хорошо, тогда скажите ему, владыка… Он хочет, чтобы я сделала аборт…
В наступившей было тишине шейх ас-Саман улыбнулся и спокойно сказал:
— Дочка, ведь ты ранее обещала ему, что не будешь рожать. Хаджи Аззам — важный человек, обстоятельства не позволяют ему…
— Хватит… Он разведется со мной по закону.
— Что ж хорошего, если он бросит тебя, беременную, ведь по закону он должен будет отвечать за ребенка…
— Значит, вы хотите, чтобы я сделала аборт?
— Не приведи Господь… Аборт, конечно, грех. Однако некоторые знатоки мусульманского права высказывают мнение, которому можно доверять: избавление от плода в первые два месяца беременности не считается убийством, поскольку душа входит в него только на третий месяц.
— Кто это так говорит?!
— Это одобрили высокие муфтии…
Суад саркастически рассмеялась и добавила горько:
— Они, наверное, были американцами.
— Разговаривай с господином шейхом вежливо, — закричал на нее хаджи Аззам. Она просверлила его глазами и вызывающе бросила:
— У каждого своя вежливость.
Шейх, вмешавшись, попытался успокоить ее:
— Не будем гневить Бога… Суад, дочка, постыдись… Я выражаю не свое мнение, Боже упаси, я довожу до тебя авторитетное мнение правоведов… Правоведы считают, что избавление от плода до трех месяцев не будет убийством живого существа, если на то есть непреодолимые обстоятельства…
— Значит, если я сделаю аборт, то останусь безгрешной?.. Кто может такое сказать?.. Я не поверю вам, даже если вы поклянетесь мне на Коране!
Тут хаджи Аззам поднялся, подошел к ней и гневно закричал:
— Я сказал, говори с господином шейхом почтительно!
— Какой господин шейх? — вскочив, замахала руками и закричала Суад. — Все дело в том, что ты… ты заплатил ему, чтобы он говорил эту мерзость… Аборт разрешен в первые Два месяца?! Позор вам, шейх… От Бога не спрячешься…
Шейх ас-Саман не ожидал такой вспышки ярости, он побледнел и произнес предупреждающе:
— Не теряй уважения, дочка. Знай свое место.
— Что я сказала? Какое место? Вы, шейх, посмешище… Сколько он вам заплатил, чтобы вы пришли сюда?
— Ух, скотина, сукина дочь! — заорал хаджи и ударил ее по лицу. Жена вскрикнула и завопила, но шейх удержал его и отвел подальше, что-то тихо ему сказал, и они вдвоем сразу же ушли, хлопнув дверью.
* * *
Суад кричала им вслед ругательства и проклятья, она вся дрожала, разгневанная словами шейха ас-Самана и тем, что Аззам впервые с момента заключения брака ударил ее. До сих пор она ощущала след пощечины на своем лице. Суад решила отомстить ему и вместе с тем испытывала тайное удовлетворение от того, что перешла к открытому противостоянию. Теперь она ничем не была ему обязана, ее ничто с ним не связывало. Он ударил ее и оскорбил, значит, она может открыто выражать свою ненависть и отвращение к нему. То, что она оказалась способной скандалить и ругаться, было для нее новым, как будто внутри нее прорвался источник зла. Все, что заставляло ее страдать и мучиться, копилось годами, и вот настал час расплаты. Сейчас она готова была убить его или погибнуть сама, но не делать аборт… Когда она немного успокоилась, то задумалась, до такой ли степени ей хочется выносить этого ребенка? Конечно, она верующая и аборт — это грех, к тому же ее пугала и сама операция, во время которой многие женщины умирали… Все эти доводы были верными, но второстепенными… В ней жила твердая животная потребность яростно бороться, чтобы защитить своего ребенка. Она чувствовала, что, если родит, вернет к себе уважение, и жизнь ее приобретет новый, достойный смысл. Никогда больше она не будет нищей женщиной, которую купил миллионер Аззам, чтобы наслаждаться ею два часа в день после полудня. Настоящей женой нельзя пренебрегать, ее нельзя унижать. Она будет матерью ребенка, будет жить, где хочет, будет нянчить младенца хаджи. Разве нет у нее на это права?! Она уже голодала и побиралась, прошла сотню унижений и отказалась от искушения, в конце концов, она согласилась отдать свое тело старику, по годам годящемуся ей в отцы. Она согласилась терпеть его тяжелый, невыносимый характер, морщинистое лицо, крашеные волосы и увядающую мужскую силу. Согласилась притворяться, будто она уже пресытилась или тело ее изнемогает желанием, чтобы он приходил к ней и уходил украдкой, будто она любовница. Согласилась каждую ночь спать в одиночестве, в страшной огромной квартире и каждую ночь зажигать свет, чтобы рассеять страх. Согласилась плакать целый день в тоске по сыну, а в назначенное время украшать себя к приходу Аззама и играть роль, за которую она получает плату… Или она не имеет права после всех этих унижений почувствовать себя хоть раз женой или матерью? Разве нет у нее права родить сына в законном браке, наследника богатства, которое навсегда избавит ее от ненавистной бедности?! Это Бог подарил ей беременность в награду за ее долгое терпение. И она не отдаст ее ни за какие деньги… Так размышляла Суад. Затем она вошла в ванную, сбросила одежду, и, когда горячая вода побежала по телу, ее охватило новое, странное чувство: что тело ее, которым пользовался Аззам, оскверняя и унижая, вдруг освободилось и стало принадлежать только ей. Ее ладони, руки, ноги, плечи, грудь — все части ее тела дышали свободно. Внутри она ощущала чудесное тайное пульсирование. Этот пульс будет нарастать и заполнять ее день ото дня, пока не выйдет срок и не появится на свет красивый, похожий на нее ребенок, который унаследует отцовское состояние, вернет ей достоинство и заслуженный статус. Она вышла из ванной, вытерла тело, надела пижаму, совершила и обязательную вечернюю молитву, и добровольную. В постели села читать Коран, и читала его до тех пор, пока сон не одолел ее.
* * *
— Кто там?!
Она проснулась от движения и грохота за дверью. Подумала, это вор пробирается в квартиру, и задрожала от страха. Решила открыть окно и позвать на помощь соседей.
— Кто там?! — снова резко вскрикнула она и напрягла слух, сидя на кровати в темноте. Шум стих, наступила тишина, и она решила сама выяснить, что происходит. Она спустила ноги с кровати, но страх парализовал ее. Убедив саму себя, что ей просто показалось, она снова вернулась в постель и накрыла голову подушкой. Несколько минут она пыталась уснуть. Вдруг дверь комнаты с силой распахнулась, ударилась о стену, и какие-то люди набросились на нее… Четверо или пятеро, лиц в темноте было не различить. Они обрушились на нее, один заткнул рот подушкой, другие держали за руки и за ноги. Всеми силами она старалась вырваться и закричать как можно громче. Укусила за руку того, кто зажал ей рот, но не смогла ничего сделать. Сильные, хорошо подготовленные люди связали ее так, что она не могла пошевелиться. Один из них закатал рукав ее пижамы, и она почувствовала острую иглу, впившуюся ей в руку. Постепенно тело ослабело и размякло, и, теряя сознание, она почувствовала, как все вокруг удаляется и исчезает, становясь сном…
* * *
Газета «Le Caire» была учреждена в Каире век назад и находилась в том же старинном здании на улице аль-Галя, что занимает и сегодня. С первого дня газета ежедневно выходила на французском языке для тех, кто владел им и проживал в Каире. Когда Хатем Рашид закончил филологический факультет, его мать-француженка смогла найти ему в этой газете работу. Он проявил свои журналистские способности и сделал стремительную карьеру — в сорок пять был назначен главным редактором. Хатем продвигал газету разными способами, в том числе стал публиковать ряд материалов на арабском в расчете на египетского читателя. Тираж при нем вырос до тридцати тысяч экземпляров, что было очень много для маленькой городской газеты. Успех этот был закономерным и справедливым результатом его умений, настойчивости, нужных связей в различных кругах и его сверхъестественной работоспособности, унаследованной от отца. А тем, кто знает, что под руководством Хатема в газете работает семьдесят человек — служащие, журналисты и фотографы, первым делом приходит в голову вопрос: известна ли им его ориентация? Конечно, известна: египтяне слишком уж интересуются личной жизнью и с упорством докапываются до личных секретов… А такое дело, как ориентация, скрыть невозможно. Все работающие в газете знали, что шеф — гомосексуалист. И, несмотря на отвращение и брезгливость, которую вызывали у них геи, ориентация Хатема Рашида бросала лишь бледную тень на его сильный деловой характер. Они осознавали его нетрадиционность, но никогда не чувствовали ее в повседневном общении, потому что он был серьезен и строг, может быть, более, чем требовалось. Днем он проводил с ними много часов подряд, и за это время от него не исходило ни единого движения, ни малейшего намека на его наклонности. Однако не обошлось без одного пошлого случая, который произошел уже тогда, когда он возглавлял газету: Хатем написал несколько докладных на ленивого и бездарного журналиста, собираясь выгнать того из газеты. Журналист, зная правду о главном редакторе, решил отомстить в присутствии всех коллег на еженедельном совещании. Он попросил слова, и, получив у Хатема разрешение, обратился к нему с сарказмом:
