Ингрид Нолль - Даю тебе честное слово
Точно ли здесь шла речь о Пите Булле? Макс насторожился. В статье говорилось о легком огнестрельном ранении, а смерть наступила от того, что во рту убитого торчал кляп. Ошибка полиции или скорее неаккуратность репортера? Лучше всего было бы сейчас позвонить Йенни, но они договорились не говорить по мобильному о Пите Булле и его смерти. Макс вырезал статью, а газету выбросил в мусорный бак. Затем быстренько забежал к дедушке и убедился, что тот продолжал спать сном праведника.
«Как-то примет меня Йенни, ведь она ни разу до этого не приглашала к себе домой?» – думал Макс, садясь за руль. Если любопытные соседи станут подглядывать через глазок и интересоваться, кто он такой, то можно будет выдать себя за почтальона.
Йенни лишь приоткрыла дверь, оставив щелочку. Очевидно, неожиданное появление Макса ее не сильно обрадовало. Девушка была в пятнистым купальном халате, волосы в беспорядке, и зубы не чищены. Йенни с неохотой впустила Макса, да и то только на крошечную кухню.
Макс присел на скамейку рядом с большим древним целлулоидным пупсом. Кукла, одетая в вязаные ползунки, вызвала у него непроизвольную улыбку. Сестра Макса держала у себя в комнате в Берлине элегантно одетый портновский манекен, у него самого на шкафу примостился Будда. Отец насмехался над ним, говоря, что с молодым поколением эти штуки пришли на смену традиционным садовым гномикам.
Йенни дважды прочитала газетную статью и посмотрела на Макса таким взглядом, что он смутился, будучи не в силах разгадать ее мысли.
– Что ты об этом думаешь? – спросил он.
Йенни заплакала.
– У меня не было выбора, – всхлипывая, произнесла девушка. – В какой-то момент он вдруг пришел в себя!
– Ни фига не понял!
Макс оглянулся вокруг в поисках упаковки бумажных носовых платков «Tempos», но Йенни уже достала из кармана халата тряпочку ядовито-зеленого цвета.
Она долго сопела и сморкалась, но в конце концов пришла в состояние, когда могла рассказать обо всем более содержательно. После того как Макс пошел разыскивать припаркованный «поло», а она осталась один на один с мертвым Питом Буллем, тот неожиданно ожил, зашевелился и застонал. Объятая страхом и ужасом перед этим человеком, она засунула ему в рот носовой платок и быстро натянула на голову пластиковый мешок.
– А потом? – спросил Макс.
Йенни дрожала как осиновый листок:
– Он так противно хрипел, – жалобно пискнула она, – но когда ты вернулся, он уже утих.
После этих слов Макс тоже утих: ему потребовалось время, чтобы осознать весь масштаб последствий. Ситуация, таким образом, принимала совершенно другой оборот: Пита Булля завалил не чокнутый дедуля по ошибке, а Йенни, и вполне сознательно. Возможно, его еще можно было спасти? Все это не умещалось в голове. Зачем было душить абсолютно беззащитного раненого?
Йенни с заплаканными глазами смотрела на Макса. И тут до него наконец дошло: Пит ее тогда изнасиловал!
– Они меня схватят! – запричитала Йенни. – Там мои отпечатки пальцев, мой платок…
Макс обнял девушку и утешил как мог:
– У тебя есть алиби, ты провела ночь у меня!
И все же осадок остался; что-то в этой истории нечисто, лучше сейчас поехать домой, решил он, и приглядеть за дедушкой.
20
Комиссар Рональд Мельф терпеливо выслушивал рассказ своего друга Харальда Кнобеля о втором звонке шантажиста. А выслушав, поделился своими соображениями:
– Того взломщика, что недавно слетел у вас с лестницы, мы всерьез не принимаем – он точно никаких писем с угрозами не писал. Это мелкий воришка и несостоявшийся сутенер. Но этот простофиля утверждает, что дружит с твоим сыном. Более идиотского способа вывернуться трудно себе представить.
– Ладно, проехали. Свой срок он схлопотал и едва ли у нас еще раз объявится. Меня куда больше интересует, удалось ли вам продвинуться в розыске шантажиста?
– Мы как раз перепроверяем, кто из владельцев участков, прилегающих к главной улице, замечен в сутяжничестве. Как бы то ни было, мы не смогли отследить первый звонок, так как неизвестный звонил из аппарата с центрального вокзала Франкфурта. Но мы держим одного подозреваемого под прицелом. Его имя я по определенным причинам не хотел бы называть. Это потрепанный жизнью, но в целом беззащитный гражданин, бомбардирующий местные газеты письмами по любому поводу. Мы держим его в поле зрения, так что ты не переживай.
На самом деле собственный сын беспокоил Харальда больше, чем чокнутый незнакомец. Что, если этот Хорст Мюллер все-таки поддерживал сомнительные контакты с Максом, используя его, например, в качестве мелкого торговца наркотиками? Пока Харальд решил помалкивать. На его семью ни в коем случае не должна пасть тень. До сего дня о ней распространялась молва как об идеальной и очень счастливой. Так стоит ли разрушать иллюзии?
Будем надеяться, что сын обрадуется возможности провести уик-энд вместе с отцом на озере: рыбалка, пикник с грилем, мужские разговоры, то да се. О старике неплохо позаботится Петра, тем более что она этим уже занималась, когда Макс ездил к сестре в Берлин.
Петра была рада, когда после затянувшейся паузы любовник заглянул к ней в обеденный перерыв. Глянув на настенные часы, она с удовольствием отметила, что у них почти целый час.
– Представь себе, – поделилась она радостью, – я все выходные провела с Харальдом в Баден-Бадене. По ночам я все время звала Юпитера. Теперь ты понимаешь, как мучительно мне тебя не хватало во сне.
Но Юпитеру эти льстивые россказни совершенно не показались смешными. Он робко взял ее за руку. Вот сейчас он наверняка произнесет: «Мне нужно тебе что-то сказать», – она это знала наперед. И действительно, услышала старую песню: он-де встретился с женой, и они договорились, прежде всего ради детей, еще раз попробовать все сначала.
– Ну что ж, – сказала Петра. – Стало быть, все кончено. И это даже к лучшему, потому что я уже давно мечтаю найти более темпераментного друга.
Она резко встала, чтобы выпроводить бывшего любовника, и захлопнула за ним дверь. Потом села за письменный стол, и из глаз неудержимо хлынули слезы.
– Чертовы мужики! – рыдая, проклинала она всех мужчин.
Невыносимо слушать это лживое жеманство – «ради детей», видите ли, – детей, которые давно улетели из родительского гнезда! В этот момент она неожиданно вспомнила Харальда и почувствовала, как сильно его любит. Харальд ни за что не поступил бы так отвратительно. А какое дивное и благородное на вид жемчужное ожерелье он ей купил в Баден-Бадене в гостиничном бутике!
Тем временем Макс предпринял еще одну попытку разбудить спящего дедушку.
– Должен больше пить, – советовала Елена.
Что ж, снова объявим трюк номер семнадцать[69]: с помощью электронного пульта управления Макс стал в быстром темпе поднимать и опускать головную часть кровати и продолжал делать это до тех пор, пока старик не начал моргать и щуриться от света. Тогда Макс сунул ему под нос стакан с водой и приказал:
– Пить!
Дедушка в самом деле послушно открыл рот и сделал небольшой глоток. Потом игра повторилась снова. И через несколько раз неутомимый Макс добился, чтобы старик выпил полный стакан. После этого Макс прибегнул к еще одному испытанному жизнеспасительному средству – пудинговой терапии.
Все прошло как по маслу. Скормив деду два стаканчика, изрядно вымотанный внук наслаждался чувством исполненного долга. Старик даже заговорил, и его первыми словами были:
– Должно быть, я долго спал?
– Да, дедушка. Как ты себя сейчас чувствуешь?
– Прекрасно, просто великолепно. Что у нас на обед?
На ночном столике стояли закуски, однако на аппетит старика это никак не повлияло. Они сошлись на яичнице из двух яиц со шпинатом и довольно долго беседовали вполне как разумные люди. О субботнем происшествии старик либо напрочь забыл, либо оно оказалось каким-то образом вытеснено из его сознания. Макс облегченно вздохнул: значит, Йенни не ошиблась с дозой. После шестнадцати часов непрерывного сна к дедушке вернулся ясный ум.
Странно, думал Макс, старик нравился ему все больше и больше. Когда дед жил в Доссенхайме, Макс приезжал к нему в основном ради щедрых вознаграждений.
Сейчас все было по-другому. Но одно дело ухаживать за малым ребенком, и совсем другое – за человеком преклонного возраста. Кроме того, что у младенцев и стариков памперсы разных размеров, как различен их вес, младенцы находятся в постоянном развитии, и ты радуешься, следя за их успехами, тогда как престарелые день ото дня регрессируют. И все же некоторые параллели провести можно; в частности, между подопечным и тем, кто за ним ухаживал, устанавливалась все более тесная связь. С другой стороны, газеты часто писали, как родственники-садисты и персонал домов престарелых изводят стариков чрезмерными придирками, а в иных случаях доходило и до убийства. Такого Макс совсем не мог понять. Желание пойти учиться на санитара по уходу за стариками приобретало все более конкретные очертания.
