Евгений Дубровский - Лесной шум
Там уже гуляла новая австралийская гусыня. С ней гусь утешился и развеселился.
Когда вывелись свои маленькие коротышки гусята, забыл ли гусь о чужих, о долговязых, о страусовых птенцах?
А страусята благополучно выросли, стали нанду: не африканские страусы, нет, но все-таки порядочные дылды. Эти-то, конечно, не сохранили воспоминания о том, как в детстве к ним, к полосатым страусятам, приставал с нежностями гусь.
ФАТЬКА-ГЕРОЙ
Полное имя собачонки Фатима. Хозяев у нее много, и все кличут ее по-разному: Фатимка, Фатишка, Фатька.
Тот, кто больше всего занят Фатимкой, Димка, прожил на свете всего четыре года. Язык у него еще заплетается, не все буквы выговаривает и потому свою собаку Димка зовет: Хватька.
Они вдвоем, Фатима и Димка, находятся при всех домашних делах и полевых работах. Фатима всюду сует свой нос, все нюхает, часто лает. Повидимому, для нее нет разницы между овцой и коровой, курица или гусь ей все равно. Собак она не может видеть равнодушно: визжит, рычит, бежит драться.
Димке любопытно все. Но больше всего его интересует лошадь. Как она фыркает, когда ест, как слушает: то одним ухом водит, то другим. А хвостом обмахивается со свистом, точно веником. Серко возит бочку с водой, телегу, дрова, тащит по полю плуг. Не пересчитать, сколько работы делает лошадь. Самое удивительное животное!
За обедом Димка вдруг выпалил:
— Запрягать Хватьку буду.
— Во что? — спросила мать. — Повозку-то собачью трудно достать.
— Ты не вздумай верхом на Фатимку сесть, — сказал отец, — она маленькая, ты, тяжеляк, ей спину сломаешь. Погоди до зимы, тогда салазки пристроим.
Димка покраснел и замолчал. По правде сказать, он пытался оседлать свою собаку, но та вырвалась, опрокинула мальчишку и убежала.
Со сбруей тоже плохо. Не только ремешка какого-нибудь, веревки никто не дает на собачью упряжь. Только смеются. Однако Фатька скоро прибежала в просторном ошейнике.
— Это зачем же мочалки на собаку наверчены?
— Хомут, — объяснил Димка. — Хватька, тпру-у!
Собачонка подбегала и, виляя хвостом, покорно становилась около своего повелителя. Димка кричал на нее, как на лошадь, подносил ей для питья пустой бурак и помирал со смеху, когда Фатька, ничего не найдя в берестяном ведерке, фыркала и трясла ушами.
Во время сенокоса на лугу после закуски у костра Димка закричал:
— Эй, Хватька, пошла сюда, давай ноги!
Фатька подбежала. Димка взял ее задние лапы, приподнял и басом приказал:
— Но-о-о!
Собака пошла на передних лапах, двигая задними в руках мальчишки и помахивая хвостом перед его носом.
— Это еще что? — даже завизжали сестры. — Куда вы это? Ха-ха-ха!
— За сеном поехали, — важно ответил Димка.
Под общий хохот они удалились, — собака, идя почти вниз головой, а Димка, действуя ее задними лапами.
Что ж делать, приходится изобретать когда хочется ездить, а ни лошади, ни повозки нет!
По словам Димки, он на Хватьке ездит за покупками в город, пашет, боронит, возит снопы. Для тех, кто игры не знает, вид один: собачонка идет на передних лапах, а задними управляет Димка.
Фатиме все эти работы также представлялись одинаковыми и не очень нравились. Она понимала только, что надо ходить на передних лапах: Димке для чего-то нужна такая забава. Когда игра ей надоест слишком, ничего не стоит выдернуть свои задние лапы. Огорченный кучер валился на землю, а собачонка убегала. Ссорились они не надолго. Снова слышен крик:
— Хватька, давай ноги!
И опять едут за водой, за песком, за всем, что вздумается Димке.
Очень скоро не только свои домашние, но и соседи перестали обращать внимание на такие поездки. Прискучили они и Димке. Пошутили и будет.
Фатима, вероятно, осталась довольна: попробуйте-ка походить этак вниз головой. Тоже удовольствие.
Но Димке нравится, что его собака все-таки вроде лошади. Он продолжает понукать Фатьку по-лошадиному, кричит ей «тпру». И та бежит, останавливается, как требует приказ.
За брусникой идут друзья, Димка со своей Хватькой. Жарко, душно. Тяжко пробираться через обсохшие кочки. По мху еще трудней ступать, точно в подушке вязнут ноги. Пить страшно хочется. Грязи много, она коричневая, гадко пахнет, а воды нет. Вот на вырубке сейчас за дубовым пнем в яме ключ холодный, прозрачный. Мамка не велела к ключу в промоину лазить, говорит: утонешь. Да что такое, там весь прудик-то с кадушку величиной, какая там беда. Конечно, можно напиться в припадку из ручейка, сверкающего маленькой струйкой по песку между корнями. И собачонка тоже там полакает. Только это нисколько неинтересно. Лучше зачерпнуть ведерко, поднести, как лошадке, и сказать по-папиному:
— Го, го, Хватька, о-го-го-го!
Пушистая лошадка, повиливая хвостом, стоит тут же и внимательно смотрит, что делает хозяин. А мальчик тянется к кружку воды, блестящему в темной яме, и вдруг, — бух туда, только брызги полетели!
Собачонка даже залаяла от испуга.
Мальчишка, отдуваясь, встал. Ну, важное дело, окунулся: глубина небольшая, едва по грудь. Но вода холодна, как лед, и выбраться из нее невозможно. Ухватиться не за что, скользит обрывистый скат.
Побрыкался, поцеплялся мальчишка—нет, падает назад, нет сил вылезти. Завыла собачонка, видя, что дело не ладно.
— Хватька, — в ужасе закричал Димка, — беги домой. Зови папу. Ой, пропадаю!
Фатима, взвизгивая, заметалась туда, сюда, понеслась было к дому, но вдруг остановилась, бросилась обратно к промоине.
Пронзительным визгом там заливался Димка. Он все вспалзывал на глинистый край ямы и опять обрывался назад во взбудораженную воду.
— Ой, — хрипло визжал он, — ой, спасите, караул, мама, мама, ой, скорей. Тону-у-у!
Увидев собачонку, Димка перестал цапаться за голый берег и изо всех сил закричал:
— Хватька, пошла сюда. Давай ноги!
Собака спрыгнула в яму, подскочила по скату почти к воде, привычно повернулась хвостом к своему кучеру, и у мальчишки под руками очутились знакомые лапы, он их схватил. Тогда, напрягая спину, вцепляясь в скользкую землю когтями передних лап, Фатима потащила в первый раз в своей жизни груз.
— Но, но, но-о! — орал Димка.
Ему немного было нужно, лишь бы ухватиться за что руками, хоть чуть-чуть упереться ногой. Прокарабкался он, держась за собачьи лапы, шаг, два и выпустил их, пополз на своих четвереньках, вылез из ямы, стал на ноги. Поплакал со страху Димка. Гладил, целовал Хватьку. За ягодами не пошли. Домой вернулись.
— Что-то плохо высох, мокрый недавно был, — сказала мать, ощупывая Димку, — и в грязи весь вывалялся. Ну, признавайся, куда провалился?
Пришлось рассказать все происшествие, просить прощения за то, что лазил в промоину.
— Да как это ты, — перебивали рассказчика, — как же ты не пропал?
— На собаке выехал, — с важностью отвечал Димка, — у меня Хватька ученая.
Фатька махала хвостом, понимая, что говорят о ней.
ЛИСИЙ ВЫВОДОК
— Кузька, я лисицу с детьми видел. Вот чудно-то, — шепнул Федька брату, — на горушке у речки. Там нора. Четыре лисенка. Никому не сказывай, пойдем ловить.
— А не укусит?
— Еще что. К лисе не подойти, она убежит. Перед норой ползти надо, бревном лежать, не шевелиться.
— Ты так и лежал?
— Нет, я просто шел, а лиса играет с лисятами, как наша Жучка со щенятами. Я бултых на землю, да и уполз. А как свистнул, лисица шмыг—и нет ее. Смотрю, лисята в нору лезут под ольху. Пойдем, поймаем.
— На веревку?
— В мешок. В прошлом году меня дядя Трофим с собой брал, всему научил. Шестерых лисят выкопали, только те маленькие были, не смотрели еще.
— Да ну, слепые?
— Вовсе ничего не видят. С мышь каждый, только хвостики пушистые. И скулят таково тоненько. Дядя тогда пошел верши на щук ставить и меня с собой взял. Вдруг около промоины в березняке лиса. И в нору шмыг. Дядя меня за шиворот хвать, ткнул носом в землю, сам лег и мне кулаком грозит: нишкни, мол. Притаились. Лисица-то высунула морду, повертела носом и опять спряталась. Потом вылезла и стоит. Дядя свистнул, она как стрекнет в кусты и опять стоит. «У нее лисята тут, — говорит дядя, — махай домой, топор принеси, заступ да мешок. Во весь дух слетай. А я тут сторожить буду». Побежал. Топор и лопату принес, а мешок позабыл. Уж он меня ругал, ругал, дядя-то. Снял с себя рубашку, поклал туда лисят и принес всех. Ты видал, у него на цепях сидели?
— Видал. Федя, а на что нам лисята? Они злые, играть с ними нельзя.
— Какие тут игрушки. Шубка-то какая у Трофимовой Лизы из тех лисят вышла. Вот и мы поймаем лисят и на цепь посадим. Потом шубу сделаем.
— Ты все врешь, Федька. Как же он слепых лисят на цепь посадил?
— Экой ты какой. Он сначала их молоком кормил из соски, а как подросли, тогда каждого на цепочку к столбику. Рыбой кормил, морковью. Я сам видал.
