Жоржи Амаду - Габриэла, корица и гвоздика
Уже не раз Тонико был на краю гибели. Но он опутывал жену сетью лжи, ловко рассеивал ее подозрения. Недешева была цена, которую он платил за репутацию неотразимого мужчины, первого сердцееда в городе.
– Ну, а что вы скажете об убийстве? - спросил его Ньо Гало.
– Какой ужас! Подумать только...
Тонико рассказали о черных чулках, он понимающе подмигнул. Снова стали вспоминать подобные истории, например, как полковник Фабрисио заколол жену и послал жагунсо застрелить любовника, когда тот возвращался с собрания масонской ложи. Жестокие нравы, требующие мести и крови. Суровый закон зоны какао.
Даже араб Насиб, несмотря на свои заботы (сладости и закуски сестер Рейс быстро исчезли), принял участие в беседе. И, как всегда, только для того, чтобы рассказать, что в Сирии, стране его предков, нравы были еще ужаснее. Он остановился у столика, его огромная фигура возвышалась над всеми присутствующими. Тишина воцарилась и за другими столиками, все хотели послушать Насиба.
– На родине моего отца было еще хуже... Там честь мужчины священна, никто не смеет ее пятнать. Под страхом...
– Чего?
Насиб медленно обвел взором слушателей - посетителей и друзей, принял драматический вид и наклонил свою большую голову.
– Распутную жену приканчивают ножом, ее разрезают на куски...
– На куски? - прогнусавил Ньо Гало.
Насиб приблизил к нему свое пухлое, щекастое лицо, состроил зверскую рожу и закрутил кончик уса.
– Да, кум Ньо Гало, там никто не удовлетворится тем, чтобы всадить две-три пули в изменницу и в соблазнившего ее негодяя. Наш край - край мужественных людей, и с неверной женой поступают иначе: режут гадину на кусочки, начиная с сосков...
– С сосков? Какое варварство! - Даже полковник Рибейриньо вздрогнул.
– Вовсе не варварство! Жена, изменившая мужу, другого не заслуживает. Если бы я был женат и жена наставила бы мне рога - о-о! - я бы с ней расправился по сирийскому закону: искромсал бы ее... На меньшее я бы не согласился.
– А как поступают с любовником? - поинтересовался Маурисио Каирес, на которого слова Насиба произвели большое впечатление.
– С мерзавцем, который запятнал честь мужа? - Он кинул мрачный взгляд и, подняв руку, коротко и глухо рассмеялся. - Его хватают несколько здоровых сирийцев, спускают с него штаны, раздвигают ноги... и муж хорошо отточенной бритвой... - Насиб опустил руку и сделал быстрый жест, дополняющий остальное. - Неужели? Не может быть!
– Именно. Кастрируют, как борова...
Жоан Фулженсио провел рукой по горлу.
– Но это невероятно, Насиб. Правда, каждая страна имеет свои обычаи...
– Черт знает что, - сказал капитан. - У вас, должно быть, немало кастратов... если учесть, как горячи эти турчанки...
– Но кто велит лезть в чужой дом и воровать то, что принадлежит другому? - вмешался Маурисио. - А потом, честь семьи...
Араб Насиб торжествовал, улыбаясь и приветливо поглядывая на посетителей. Ему нравилось быть хозяином бара, где ведутся такие интересные разговоры и споры, где играют в триктрак, шашки и покер.
– Пойдем сыграем... - предложил капитан.
– Сегодня не могу. Много народу. К тому же я скоро ухожу, пойду опять искать кухарку.
Доктор играть согласился, они с капитаном уселись за столик. Ньо Гало присоединился к ним, он решил сыграть с победителем. Пока встряхивали кости, доктор стал рассказывать:
– Подобный случай произошел с одним из Авила...
Он спутался с женой надсмотрщика, но муж узнал...
– И кастрировал вашего родственника?
– Кто сказал, что кастрировал? Муж ворвался с оружием в руках, но прадед успел выстрелить первым...
Компания стала понемногу расходиться, наступал обеденный час. Направляясь из гостиницы в кинотеатр, появились, как и утром, Диоженес и чета артистов. Тонико Бастос поинтересовался:
– Она только для Мундиньо?
Капитан, игравший в гаман, отозвался, чувствуя, что теперь он в какой-то степени ответствен за поступки Мундиньо:
– Он не имеет с ней ничего общего. Она свободна, как птичка, и если вам угодно...
Тонико присвистнул. Супруги поздоровались с ними. Анабела улыбнулась.
– Пойду-ка и я поприветствую их от имени города.
– Не путайте город в ваши грязные делишки, бездельник вы этакий.
– Осторожно: у мужа, наверно, есть бритва... - сказал полковник Рибейриньо.
Но они не успели подойти к артистам: появился полковник Амансио Леал, и любопытство пересилило - все знали, что Жезуино после убийства укрылся у него в доме. Утолив жажду мести, полковник спокойно удалился, чтобы избежать ареста на месте преступления.
Он прошел, не ускоряя шага, через весь город, в котором, как всегда в базарный день, царило оживление, явился в дом своего друга и товарища времен борьбы за землю и послал известить судью, что предстанет перед ним на следующий день. Он, безусловно, знал, что будет немедленно отпущен с миром и станет ждать суда на свободе, как это обычно бывало в подобных случаях. Полковник Амансио поискал кого-то взглядом и подошел к Маурисио.
– Могу я поговорить с вами, сеньор?
Адвокат поднялся, и они направились вдвоем в глубь бара. Фазендейро сказал что-то Маурисио, тот кивнул и вернулся за шляпой.
– С вашего разрешения я ухожу. - Полковник Амансио раскланялся. - Всего хорошего, сеньоры.
Они пошли по улице Полковника Адами: Амансио жил на площади, где находилась начальная школа.
Наиболее любопытные встали, чтобы посмотреть, как они идут по улице, молчаливые и серьезные, точно сопровождают религиозную процессию или покойника.
– Хочет нанять Маурисио для защиты.
– Ну что ж, это дело верное. На суде будет представлен и Ветхий завет, и Новый.
– Да... Но Жезуино не нужно адвоката. Все равно его оправдают.
Капитан обернулся, держа в руке кости, и сказал:
– Этот Маурисио - лжец и лицемер... Распутный вдовец.
– Говорят, что ни одна негритяночка не выдерживает, попав к нему в руки...
– Я тоже это слышал...
– Впрочем, одна бегает к нему с холма Уньан почти каждую ночь.
В дверях кинотеатра снова появились принц и Анабела, а за ними Диоженес, как всегда с унылым лицом.
Женщина держала в руке книгу.
– Сюда идут... - пробормотал полковник Рибейриньо.
Они встали при приближении Анабелы и предложили ей стул. Книга, оказавшаяся переплетенным в кожу альбомом, переходила из рук в руки. В альбоме были собраны газетные вырезки и рукописные отзывы об искусстве танцовщицы.
– После дебюта я хочу получить отзыв от каждого из вас, сеньоры. Анабела не согласилась присесть ("Нам надо в гостиницу") и стояла, облокотившись на стул полковника Рибейриньо.
Она должна была дебютировать в кабаре в тот же вечер, а на другой день - в кинотеатре вместе с принцем, который выступал с фокусами. Он проводил сеансы гипноза и был необычайно силен в телепатии. Они только что закончили пробную демонстрацию для Диоженеса, и хозяин кинотеатра признал, что никогда ничего подобного не видел. На паперти собора старые девы, возбужденные убийством Синьязиньи и Осмундо, наблюдали теперь за Анабелой и мужчинами и ворчали:
– Ну, теперь еще одна начнет кружить им головы...
Анабела спросила своим мягким голосом:
– Я слышала, что сегодня в Ильеусе произошло убийство?
– Да. Один фазендейро убил жену и ее любовника.
– Бедняжка... - растроганно сказала Анабела, и это было единственное за весь день слово сожаления о печальной судьбе Синьязиньи.
– Феодальные нравы... - произнес Тонико Бастос, обращаясь к танцовщице. - Мы здесь живем в прошлом веке.
Принц пренебрежительно усмехнулся, кивнул головой и выпил залпом рюмку чистой кашасы - ему не нравились смеси. Жоан Фулженсио, прочтя похвалы искусству Анабелы, возвратил альбом. Чета распрощалась. Они хотели отдохнуть перед дебютом.
– Сегодня я жду всех вас в "Батаклане".
– Непременно придем.
Старые девы сгрудились на паперти собора, они были шокированы и осеняли себя крестом. Пропащий край этот Ильеус... У ворот дома полковника Мелка Тавареса учитель Жозуэ разговаривал с Малвиной.
Одинокая Глория вздыхала в своем окне. Вечер опускался на Ильеус. Бар начал пустеть. Полковник Рибейриньо отправился вслед за артистами.
К стойке бара подошел Тонико Бастос и облокотился о прилавок возле кассы. Насиб надел пиджак, отдав распоряжение Шико и Бико Фино. Тонико, погруженный в свои мысли, созерцал дно почти пустой рюмки.
– Мечтаете о танцовщице? Это дорогая штучка, на нее придется потратиться... Тем более что и конкуренция будет немалая. Рибейриньо уже нацелился.
– Я думал о Синьязинье. Какой ужас, сеньор Насиб...
– Мне уже говорили о ней и дантисте. Клянусь, я не поверил. Она была такая серьезная.
