Кристина Паёнкова - Бегство от запаха свечей
Дзюня принесла ужин. Девушки молча поели, потом по очереди помылись и легли спать.
На следующее утро я, как обычно, ушла рано и ни мамы, ни девушек не видела. А когда вернулась – не узнала их.
Данка щеголяла в моем длинном купальном халате и в огромном пестром тюрбане из мохнатого полотенца на голове. Ирена была в платье пани Дзюни и при свете дня походила на переодетого мальчика. Третья, Алина, оказалась самой разговорчивой.
– Эти ненормальные с самого утра полетели в костел! – рассказывала она. – А я – делать перманент. И они еще на меня рассердились. Данка чуть меня не избила за то, что я потратила последние деньги на прическу. Я попыталась объяснить, что на эти деньги даже наесться досыта нельзя, да они ничего не желают слушать.
– Успокойся, ты в католическом доме, и если уж так поступила, то, по крайней мере, не хвастайся. По-моему, сначала надо было пойти исповедаться и причаститься. На парикмахерскую времени еще хватит, – энергично вмешалась Ирена. У нее был приятный и мягкий, несмотря на раздраженную интонацию, голос.
Я рассмеялась. Вот никогда бы не подумала, что их могут волновать такие проблемы.
– А я бы поступила точно так же, как Алина. Для женщины красивая прическа – залог хорошего настроения, – сказала я. – Предлагаю, чтобы каждый делал все, что хочет, и незачем ссориться.
– Согласна! – радостно воскликнула Алина. – Одно только хочу добавить: возмущаться-то они возмущались, но Данка, когда вернулась, первым делом вымыла голову и накрутила волосы на тряпочки.
Пани Дзюня из кожи вон лезла, чтобы всем угодить. Девушек она угощала по-царски. У них был отличный аппетит, съедали все, что она ставила на стол. Мама из дому не выходила, все больше сидела в кресле и вязала на спицах кофту какого-то унылого цвета. В первую неделю мне так ни разу и не удалось с ней как следует поговорить, потому что в доме полно было народу. С утра до ночи девушки рассказывали о том, что они пережили за последние пять лет.
Из их рассказов постепенно вырисовывались характеры каждой.
Теперь я уже знала, что в России верховодила Ирена. По сравнению с ней Данка казалась маленькой беспомощной девочкой. А Алина – вертопрах – ничего не принимала всерьез.
– Они вечно были мною недовольны, – шутливо жаловалась Алина. – В основном из-за того, что я смеюсь без причины, хоть я им тысячу раз объясняла, что от смеха полнеют.
Девушки радовались, что остались во Вроцлаве, а пани Дзюня старалась изо всех сил, чтобы они у нас хорошо себя чувствовали. Она даже купила большую кастрюлю для супа – наши старые оказались для такой оравы малы. Девушки, как могли, помогали ей. В деньгах недостатка пока не было, и я пани Дзюню не ограничивала.
– Ты тратишь деньги с такой легкостью, будто нашла их на улице, – укоряла меня пани Дзюня.
– По крайней мере, я знаю, что от них есть какой-то толк. Впрочем, я и в самом деле подобрала их в саду, а это все равно, что на улице. И вообще, беспокоиться нечего, не пропадем.
– Наверно, ты права, – соглашалась пани Дзюня. – Тебе всегда будет хорошо. Вот увидишь. Ты добрая.
Отмыв дорожную грязь и принарядившись, девушки изменились до неузнаваемости. Особенно обращала на себя внимание броская красота Данки, которой я когда-то восхищалась.
Не прошло и недели, как подруги обзавелись собственной квартирой этажом выше. С мебелью хлопот не было. Оказалось, что в соседнем необитаемом доме ее полно. Сложнее было ее перетащить, но и тут нашелся выход. Мебель спустили из окна на веревке. Девушки перетащили к себе кровати, шкафы, какие-то креслица, столики, а в подвале нашлась вся обстановка для кухни.
Работу они нашли очень быстро. Верховодила старшая из подруг, Ирена, – она обладала организаторскими способностями и умела наводить порядок.
– Мы многим тебе обязаны, Катажина, – сказала она мне в тот день, когда впервые пошла на работу. – Я человек практический и не хочу оставаться в долгу. Все расходы я записывала, и – захочешь ты или нет – деньги мы тебе вернем. Мы ведь толком и не знали, куда податься. Ты приняла решение за нас. Во время наших скитаний по Польше мы часто встречали знакомых, но никто не поставил вопроса таким образом. Черт знает, сколько бы еще продолжались эти бесконечные переезды. Я к тому же довольна работой в университете, даже дала себе слово, что рано или поздно поступлю на филологический факультет. Пока у меня нет документов, но времени впереди еще много.
Девушки перебрались к себе, Люцина уехала в командировку. В доме воцарились тишина и покой. Мама по-прежнему бродила по квартире с отсутствующим видом. Пани Дзюня не спускала с нее глаз и безуспешно пыталась заинтересовать домашними делами. Как-то вечером, вернувшись с работы, я заметила, что в доме у нас невесело. Мама и пани Дзюня за что-то дулись друг на друга. Но день летел за днем, каждый приносил что-нибудь новое, и задумываться над этим мне было попросту некогда.
– От Збышека письма есть? – допытывалась Люцина. – Может, с ним что-нибудь случилось?
– Голову даю на отсечение, что с ним никогда ничего не случится. Не тот человек! И не надейся, что он нам напишет. Збышек пользуется большим успехом, и это так вскружило ему голову, что про нас он и думать забыл. Если хочешь, я могу ему написать…
– Брось! Вовсе ни к чему ему знать, что во Вроцлаве кто-то им интересуется. Самоуверенности у него и так хоть отбавляй. Мне он нравится, верно, но не более того. Зачем же сразу шум подымать? Хотя, по совести, мог бы и написать. О чем он только думает?!
– Ох, Люцинка, Люцинка, подозрительно мне это! Если он тебе безразличен, так чего ж ты злишься, что он не приезжает? Предупреждаю, это твердый орешек. Збышек нравился всем моим подругам. Они мне завидовали, что я живу с ним в одном доме.
– И долго вы так жили?
– Несколько месяцев. Их дом разбомбило. И за это время он успел так въесться мне в печенки, что я порой готова была отравить его. Серьезно. Он, видите ли, следил, чтобы мальчишки мне голову не вскружили. Потому что все сейчас испорчены, а я дитя малое, беззащитное… Однажды собралась я с одним мальчиком на прогулку, а вырваться из дому мне было не так-то легко: бабка моя и слушать бы меня не стала. Я попросила Збышека выйти вместе со мной. А он наотрез отказался: совесть ему, видите ли, не позволяет обманывать старших. Представляешь? И вдобавок заявил, будто я еще молода на свидания ходить. Придет время, он, мол, сам мне назначит свидание. Я ужасно разозлилась. И решила, хотя бы назло Збышеку, на свидание пойти. И пошла. Скучно было чертовски. На обратном пути я зашла к подруге и просидела у нее до комендантского часа. Мне на все было наплевать. Домой я вернулась только в начале одиннадцатого.
– Ну и что? Был скандал?
– Еще какой! Я сохраняла спокойствие. Бабка кричала, ругалась, чуть не избила меня. Я подождала, пока она успокоится, и говорю сладким таким голоском: «Я думала, вы за мою жизнь боитесь, а вы, оказывается, невинность мою оберегаете. А кому нужна эта невинность? Сейчас, во время войны, когда кругом гибнет столько людей? И если хотите знать, я уже давно невинность потеряла».
– Збышек был при этом?
– Само собой. Бабка так и села. Потом все пыталась заставить меня сказать правду. Но я уперлась, и ни в какую. Збышек несколько дней делал вид, что не замечает меня, а при встрече я ему показывала язык и про себя смеялась. Так ему и надо. Тоже мне опекун нашелся. Не знаю, может, я была немного влюблена в него тогда. Но ты берегись, Люцина! Он ужасный волокита! Каждую неделю у него была другая девушка. Он всегда говорил, что раз уж так всем девушкам нравится, пусть никто не будет в обиде.
Люцину интересовало все, что касалось Збышека. Она уже знала, что мать у него женщина нервная, вечно чего-то боится, а отец на редкость симпатичный.
Девушки, заметив перемены в Люцине, в один голос заявили, что она просто-напросто влюбилась в Збышека.
– А меня это ничуть не удивляет. Была бы я моложе, я б вам показала… Збышек – парень что надо! Он и мне по душе пришелся, – заявила пани Дзюня.
– Я тоже должна начать работать, – сказала мама однажды утром, перед самым моим уходом из дому. – Нужно что-то решить.
– Я очень спешу. Не люблю опаздывать. Поговорим, когда вернусь.
После обеда мы с ней отправились «в город», то есть на улицу Сталина, к сапожнику. На обратном пути зашли в «Рому» поесть мороженого. Там у входа сидел мамин новый знакомый, пан Избицкий.
Мы подсели к нему. Не могу сказать, чтобы это меня обрадовало – я обожала мороженое, а при нем было неловко много есть. Зато мама сияла. Пан Избицкий проводил нас домой и, получив приглашение зайти, не заставил себя упрашивать.
– Этот пан Избицкий так рассматривал нашу квартиру, словно приценивался, – сказала я пани Дзюне.
– Я вижу, он тебе не понравился. Только чего ты от него хочешь? Человек он солидный, серьезный. Дело свое знает. Как раз то, что нужно твоей матери.
