Всеволод Бенигсен - ПЗХФЧЩ!
— Это как же? — усмехнулся кто-то.
— А так, — нисколько не смутившись, ответил Дегтярев. — Слыхал, как они за нашу землю друг дружку кочерыжили? Заточка в живот, паяльник в жопу. И чует мое сердце, что если Бог нас простит, то и эту Гуревич, которая водочный завод строить здесь хочет, кто-то добрый от имени Бога, конечно, утюгом по самое не балуй приложит. А дальше все про нас снова лет на двадцать забудут.
— А как же Антихриста уничтожать будем? — спросила Антонина.
— В этом-то и заковыка, — почесал затылок Дегтярев.
— Если Кузьку убьем, Мишка расстроится, — сказал Сенька Образцов. — Он сына долго ждал.
— Ну, во-первых, сын он ему или нет — это бабушка надвое сказала, а во-вторых, иного способа вернуть расположение Бога я не вижу.
— Да утопить, и делу конец, — раздался чей-то нетрезвый голос.
— Да он и из дому-то не выходит.
— Значит, спалить. Надо только так обставить, что вроде как несчастный случай.
— Да? — язвительно усмехнулся Супин. — И как же ты это сделаешь?
Он стал искать глазами говорившего, но тот уже пробился сквозь толпу. Это был Лешка по кличке Бензовоз — он когда-то водил бензовозы.
— А это просто. Сарай у Тимохиных соломой крытый. Стоит впритык к дому. Дом деревянный. Вывод: если загорелся сарай, огонь перекинется на дом.
— Ну и что?
— Ну и то. Выжидаем грозу. А сейчас их в июле что блох на собаке. И тихонько обливаем дом Тимохиных бензином. И вжик — дома нет. Приехала комиссия, а тут и свидетели: гроза была, молния в сарай попала и усе.
— Что «усе»?
— Со сна выбраться не смогли.
Опакляпсинцы задумались — все ж таки живьем людей палить не хотелось.
— Мишку жалко, — сказал Сенька Образцов. — Да и кто ж поджигать будет?
— Да я и подожгу, — пожал плечами Лешка. — Скиньтесь мне на пузырь и всё. А Михаила… Михаила ты из дому и попроси — мол, дело есть срочное. Отведи к себе на разговор, а мы всё и обтяпаем.
— А если грозы не будет? — недоверчиво спросила Антонина.
— Не ссы, Антонина, будет. Облака вон какие красные, да и солнце светит тускло. Гроза со дня на день будет.
— Ну, дай-то бог, — вздохнула Антонина и перекрестилась.
Следом поспешно перекрестились и остальные опакляпсинцы.
Ночью Кузя проснулся от далекого громыхания. В оконное стекло барабанили ветки яблони. В комнате было прохладно, свежо.
Кузя посмотрел на дверь и увидел полоску света на полу — родители явно не спали. Он вскочил с кровати и протопал до двери. Споткнулся о стоящую почему-то посреди комнаты сумку и упал.
— Ну вот, — услышал он мамин голос, — Кузька проснулся.
— Ну и слава богу, — ответил ей папа. — Тем лучше.
Долго, долго пыжилось темное небо. Воздух дрожал, колебался и, наконец, хрустнул расколотым арбузом. Вспыхнула молния, и через пару секунд зарокотал гром. По листьям жирными червяками заскользили капли, и Опакляпсино в считаные секунды накрыло небесным дуршлагом.
И словно по сигналу, несмотря на поздний час, в домах опакляпсинцев неожиданно засветились окна, заскрипели калитки, захлюпала под сапогами мокрая глина. Опакляпсинцы, словно молчаливая армия восставших из могил мертвецов, стали собираться в ручейки, которые текли по кривым улочкам деревни, соединяясь в мутный селевой поток, направляющийся к дому Тимохиных — самому темному в этот момент во всей деревне.
Когда цель была почти достигнута, поток этот остановился и рассосался, словно впитался в землю. Все попрятались за деревьями и стали ждать. Первым пошел Сенька Образцов. Он молча прошел через тимохинскую калитку, словно бесплотный дух сквозь стену. За ним перебежками, то и дело останавливаясь и вытирая мокрое от дождя лицо, к забору подкрался Леха Бензовоз — и руках у него было две канистры. Зеваки-зомби смотрели за разворачивающимся действием из своих укрытий. Сенька поднялся по ступенькам на крыльцо, набрал и легкие воздуха и осторожно постучал в дверь. Потом постучал громче. Кулаком. Потом несколько раз ногой. Потом дернул ручку двери, и дверь неожиданно отворилась.
Леха Бензовоз вытянул шею, пытаясь разглядеть, что там происходит. Прошло не меньше минуты. Опакляпсинцы стали опасливо выходить из-за деревьев, заборов, кустов, словно материализовались в атмосфере. Они переглядывались и вопросительно вскидывали головами — ну, что там?
В доме Тимохина неожиданно зажегся свет, а через пару секунд на пороге появился растерянный Образцов. Он просто стоял и молчал.
Опакляпсинцы, потоптавшись на месте, не выдержали и пошли к дому.
— Ну, что там? — крикнул кто-то Сеньке из-за забора.
Сенька развел руками и хрипло гаркнул:
— Уехали!
В ту же секунду опакляпсинцы бросились к дому, сметая на своем пути и калитку, и забор, и друг друга. Взбежали по ступенькам, рванули внутрь — в доме было холодно и пусто. В углу грибным наростом виднелся старый платяной шкаф. У стены стоял протертый диван. На нем валялся мятый глянцевый журнал.
— Да как это? — возмутился кто-то. — Даже не попрощавшись, что ли?
— Стало быть, не попрощавшись, — хмуро ответили ему из-за спины.
— А куда же корову дели? А курей?!
— Так это… — раздался смущенный женский голос. — Курей я у Таньки купила. А корову — Маринка-соседка. Танька сказала, что деньги больно нужны, ну, мы и сговорились.
— Так, а что же вы молчали?! Тимохины-то, оказывается, давно переезжать собрались!
— Так откуда ж мы-то знали? Мало ли чего бывает, когда деньги нужны!
Притихли опакляпсинцы. Ищи теперь ветра в поле. Упустили Антихриста и свое счастье. Хотели сначала с досады дом спалить, тем более что Леха Бензовоз порывался — зря, говорил он, я, что ли, две канистры приволок? Но его никто не поддержал. Помолчали, помолчали, да и разошлись по домам горе водкой заливать.
Остаток недели вещи собирали. Кое-кто, конечно, грозился бульдозеристов не пустить и даже как под гусеницы лично лечь, но и те, побуянив, тоже стали готовиться к неизбежному.
Да только на следующей неделе никто не появился. И на послеследующей. И на послепослеследующей. Так и не поняли опакляпсинцы: а приезжал ли к ним вообще тот человек с чемоданчиком или померещилось. Кто-то ворчал: все — Антихристовы штучки. А может, просто забыли про них? Коли так, это хорошо, думали опакляпсинцы. Забытым быть неплохо. Стали постепенно вещички распаковывать, в привычную жизнь входить. Вот только скучно им стало жить. Без Антихриста-то.
РАССКАЗ О СЛАВНОМ ПОДВИГЕ ЗООТЕХНИКА СУХОРУЧКО И БЕССЛАВНОМ КОНЦЕ ГЕРРА ПРЕЛЬВИТЦА
Удивительные бывают совпадения в жизни. Знаете ли вы, например, что последним человеком, награжденным Звездой Героя Советского Союза, то есть до звания Героя России, был простой зоотехник Вадим Сухоручко?
Знатоки, конечно, замашут руками — мол, не надо сочинять, последним был водолазный специалист Леонид Солодков. И было это в девяносто втором году. Они же напомнят, что к моменту вручения Советский Союз перестал существовать и потому на вручении Солодков не стал отвечать генералу Шапошникову, как полагается, «Служу Советскому Союзу», а просто сказал спасибо, за что мы никак не можем его осуждать, потому что ему никто не подсказал, как надо было отвечать.
Все это верно. Но не совсем. Ибо, как только вручили последнюю (как тогда думали) Золотую звезду, оказалось, что на очереди стоит еще один — зоотехник Сухоручко. Впрочем, к тому моменту ни стоять, ни даже сидеть Сухоручко уже физически не мог, и вообще был абсолютно неподвижен, так как давным-давно лежал в сырой земле. Но этот факт не смутил, а скорее, обрадовал чиновников. Более того, вручение награды мертвому Сухоручко показалось им даже символичным, ибо, если поразмыслить, физическое состояние зоотехника на тот момент полностью соответствовало состоянию Советского Союза. К тому же родственников у Сухоручко не было, значит, можно было обойтись без церемоний. В общем, на следующий день после награждения водолазного специалиста Солодкова чиновники быстро накатали следующий текст: «За проявленные во время Великой Отечественной войны мужество и героизм звания Героя Советского Союза удостаивается Вадим Константинович Сухоручко. Звание присваивается посмертно».
Но так как не нашли никого, кому бы можно было вручить Золотую звезду, просто составили счет на отливку, получили из казны деньги и поделили их в тот же день. И вот тут мы возвращаемся к тому, с чего начали.
Удивительным в этом награждении было даже не то, что на момент награждения не существовало ни самого ордена, ни Сухоручко, ни Советского Союза, а то, что в тот самый день, когда Сухоручко было присвоено звание Героя Советского Союза, в другом полушарии, а точнее, в далеких южноамериканских джунглях, был пойман нацистский преступник Хельмут Прельвитц. В отличие от Сухоручко, Прельвитц дожил до таких преклонных лет, что когда на его след напала израильская разведка Моссад, он даже не стал прятаться. Точнее, он спрятался, но скорее инстинктивно и как-то по-детски: забрался под кровать в собственном бунгало. При этом идиотом Прельвитц не был и прекрасно понимал, что ищущий его в течение пятидесяти лет по всему свету Моссад уж куда-куда, а под кровать как-нибудь догадается заглянуть. И не ошибся. Вызволенный из-под дорогой двуспальной кровати Прельвитц был стар и сух, однако бодр и ухожен. Беспечное существование ему обеспечили счета в швейцарских банках и вывезенные из Германии драгоценности. К тому же, будучи профессиональным хирургом, он еще и подрабатывал, занимаясь лечением местного населения. Впрочем, до суда он не дожил, так как при перелете в Израиль умер от остановки сердца прямо на борту самолета. Заметили это не сразу, а только когда подошедшая стюардесса стала предлагать прохладительные напитки. Сидящий рядом офицер Моссада попытался разбудить «спящего» Прельвитца, слегка тряхнув того за плечи, но тот неожиданно опрокинулся всем телом вперед и, беспомощно уткнувшись носом в спинку впередистоящего кресла, пустил длинную слюну на пол. Так стало ясно, что напитки его не интересуют и уже вряд ли когда-нибудь заинтересуют.
