Эдуард Лимонов - Книга мертвых-2. Некрологи
Вспоминая его, всегда буду вспоминать его на фоне сменяющихся диапозитивов тогда свежеумершей Натальи Медведевой. Видимо, это был подсказ мне, намек от судьбы, мол, гляди, он будет следующим. А может, и не намек, а слившиеся случайности.
Православный поэт
Александр Непомнящий
Они буквально ворвались в мой кабинет, эти два рокера. С них обильно тек пот, длиннющие волосы Саши Непомнящего прилипли ко лбу. Блондин Коноплев испуганно таращил глаза. Они были в панике.
— Эдуард Вениаминович, вы выгнали Дугина?! Это раскол. Это ужасно. Это конец Партии… — Непомнящий даже заикался.
— Успокойтесь, Саша, — сказал я. — И вы, Роман, успокойтесь. — Сам я подумал, что уже лето, и где они были последние два месяца, раскол начался 6 апреля.
Оказалось, они были на каком-то рок-фестивале, и поэтому весть о событии достигла их с опозданием. Я не люблю истерик и истеричных людей, потому я ждал, когда они успокоятся.
— Конец всему! Вы не должны дать ему уйти! Вы должны уговорить Дугина остаться! — стонал Непомнящий.
— Да, Эдуард Вениаминович, вы должны позвонить ему, поехать и поговорить с ним! Мы готовы организовать встречу!
— Слушайте, — сказал я, — вот послушайте меня внимательно. А для этого сядьте!
У меня был, как полагается, мой канцелярский стол, а к середине его был приставлен еще один обшарпанный канцелярский стол — для приема посетителей. Они, неуклюже двигая стулья, уселись. Дышали как паровозы. С обоих лил пот, с русого, как русалка, Непомнящего и с ржаного блондина Коноплева… Тёк по лбу, по щекам. «Вот — психопаты, — подумал я с досадой, — сейчас мне придется их успокаивать».
— Инициатором разрыва был Александр Гельевич, — начал я терпеливо. — Да-да. Он заявил, что якобы нацболы украли у него двести пятьдесят рублей, часть выручки от продажи его книг, находившейся в железном ящике в большом зале. Когда я напомнил ему, что ключи от нашего помещения имеются и у электриков, и у газовщиков ЖЭКа, потому неразумно обвинять в краже нацболов, Дугин потребовал исключения из Партии четырех товарищей, они якобы грубо с ним разговаривали. Среди перечисленных был и мой личный охранник. Я сказал, что отказываюсь исключать из Партии людей на основании недоказанных подозрений, даже если исключения требует мой друг и один из основателей Партии. То есть я принял сторону активистов Партии…
— Можно их исключить, а потом принять, — сказал Непомнящий.
— Нельзя, Саша, — сказал я. — Мы исключаем только за предательство. Потом, Дугин развел тут торговлю своими книгами, в храме. Я возражал против продажи книг в штабе политической организации, потому что это создаст нездоровую атмосферу. Вот и создалась такая атмосфера.
— Вы должны с ним встретиться, — вздохнул Коноплев.
— Я уже с ним встречался, — сказал я.
— И что? — вопросил Непомнящий. Вид у него был как у молящегося Дугину фанатика. Мол, что же сказало божество?
— Я предложил ему, что я отдам пропавшие деньги и мы забудем историю. Он не захотел. Требовал исключения. Я не мог ему сделать такой подарок: принести в жертву четырех активистов. Более того, я уверен, что он разыграл всю эту историю, чтобы уйти от нас. Его «Введение в Геополитику» выдержало два издания, в немецких газетах Дугина называют аналитиком, представляющим официальную доктрину Генштаба РФ, которую он же и сформулировал. Вот так, и не больше, и не меньше. Дугина понесло. Голова закружилась, он решил, что НБП ему не только не нужна сегодня, она ему мешает. Вот он и придумал предлог, чтобы покинуть нас.
Ой, как они мне не верили! Непомнящий глядел на меня, страдальчески сморщившись. Они заливали меня своими сомнениями еще довольно долго. Пытались напугать меня своим выходом из Партии. В результате лишь добились того, что убедили меня в своей слезливой ненадежности.
Непомнящего привела в Партию Нина Силина в середине 90-х. В 2001-м Нина была арестована по одному делу со мной и показала себя стойким товарищем. Не сдала, не предала, выстояла, всегда улыбалась на процессе. Ни сегодня, ни во время процесса мы уже не связывали Нину с миром музыки. Тем не менее, факт, она некоторое время была подругой Непомнящего. Он пел песни протеста под гитару, собственного сочинения песни. Антизападная и патриотическая темы звучали в его песнях. Одна называлась красноречиво и кровожадно «Убей янки!»
Быстрые аккорды, потный лоб, Непомнящий тяжело трудился над исполнением текстов. Во многих из них, во всяком случае в тех, какие он пел, когда был с нами, главный его враг — Система, «Всемирное государство».
«Системе надо, чтоб ты забил на свою любовь,
Чтоб продался за диваны и граненые стаканы,
Страх за будущее и кусочки колбасы,
За хваленое словцо от товарища Дерьмо
И другие атрибуты похоронного бюро…»
* * *
«Во избежание вражды — ковровый аминазин,
Во избежание войны — гуманный геноцид,
Во избежание депрессий — синтетический лес,
Во избежание стрессов — виртуальные сны,
Во избежание фанатизма — масонский ништяк,
Среднеарифметический символ Веры,
Во избежание зла — длинные руки Добра,
Всеслышащее ухо, всевидящие очеса
Всемирного Государства…»
Ребята НБП постоянно устраивали в 90-е годы концерты близких к Партии групп и исполнителей. Помимо сверхзвезды панк-идола Летова, Паука из «Коррозии металла», группы «День донора» Саши Аронова и многих других, из среды нацболов вышла и группа «Запрещенные барабанщики». Одно время к нам примыкал вступивший в Партию Сантим («Банда четырех»), в Партии некоторое время состоял и Дима Ревякин «Калинов мост», группа «Нож для фрау Мюллер», всего я как-то насчитал шестнадцать музыкантов — членов Партии! Это только известные мне лично, а были еще музыканты и в регионах. К настоящему времени мертвы четверо: Сергей Курехин, Наташа Медведева, Саша Непомнящий и Егор Летов.
Непомнящий участвовал в концертах, играл и у нас на митингах. Однажды у нас был митинг на Васильевском спуске, куда должен был прийти и Летов. Летов опоздал, некоторое время самозабвенно исполнял свои песни Непомнящий, когда пришел Летов, Саша как-то стушевался. Он был много проще Егора, «фанатов» у него было меньше. Он производил впечатление простого провинциального юноши, с некоторым трудом двигающегося по жизни, одолевающего мировоззрение за мировоззрением с напряжением, непросто. Отвращение к Системе у него смыкалось с явным отвращением к современности, он так яростно порицал всякие жвачки «Орбит» и «Макдональдсы», как фанатик пуританского образа жизни. Мне подобные мелочи никогда не казались достойными моего внимания, тем более внимания политического. В Саше Непомнящем чувствовалась излишняя фанатичная принципиальность неофита. Лицо и внешность были у него простые, патриархального такого, с длинными волосами, ортодоксального музыканта, происходящего от хиппи.
Когда в нем совершился переход к Непомнящему последнего его периода жизни, я не увидел. Может быть, как раз в те годы, когда я находился за решеткой. Анонсировали его смерть как смерть «православного поэта». В один голос трубили СМИ: «Умер православный поэт». Он стал (если он стал таковым, я не видел его последних текстов и не слышал их) православным поэтом, видимо, легко, его сделало православным его отвращение к современности. Ко всем проявлениям современности. По-настоящему «православных» песен у Непомнящего, насколько я знаю, нет. Есть ретроградные. Ну вот пример:
Новое средневековье открывает печи
Для мисс Интеллигенции, что билась за прогресс.
В благодарность за ее чаянья и речи
Сэр Прогресс костер ей сложит сам —
дымом до небес!
Более искренне и органично звучат у Непомнящего традиционно патриархально-патриотичные ноты:
Будет Русское Поле и приказ стоять,
Будет черная, недобрая, чужая рать.
В глубине вод увидит свой Китеж-град
Новый Евпатий Коловрат.
То ли смерть, то ли свет где-то впереди,
То ли нет конца, кроме любви…
В 2004 году ко мне пришел Толя Тишин и сообщил, что Непомнящий неизлечимо болен и нужно дать ему денег на операцию, что собирают деньги — и что мы должны ему помочь. К тому времени мы уже не считали Непомнящего своим. По простой причине — он не считал более нас своими. Он, впрочем, и Дугина уже не считал своим. Толя Тишин был исключением. Он всегда как бы собирал в себе все боли Партии и работал такой ходячей совестью Партии. Денег тогда у нас не было, я и сказал Толе, что денег нет. Толя посмотрел на меня печальным взором. Однако ничего не сказал, потому что был уверен, что я пожалел бы денег на похороны своих родителей, пожалел бы и на свои собственные, если бы это физически было возможно. Потому что я сберегал деньги на нужды Партии. Индивидуально нацболы, конечно, жертвовали деньги на операцию Непомнящему.
