Мишель Уэльбек - Платформа
– Знаю я этот номер, – вмешалась Валери. – Ничего хорошего. Все думают, дельфины такие ласковые, приветливые. Ерунда: они организованы в группы, внутри групп – строгая иерархия, во главе – самец; они довольно агрессивны: между ними случаются смертельные схватки. Я один раз пробовала плавать с дельфинами – так меня самка укусила.
– Ну хорошо, хорошо… – Жан Ив примирительно развел руками. – Словом, сегодня после обеда для желающих – дельфины. Завтра и послезавтра – двухдневная экскурсия в Баракоа; должно быть неплохо, так я надеюсь. А потом… – он задумался, – потом всё. Нет, еще в последний день, перед отлетом, обед с лангустами и посещение кладбища в Сантьяго.
В ответ мы промолчали.
– Н-да… – пробормотал Жан Ив расстроенно. – Похоже, с Кубой мы немного напортачили. И вообще, – продолжал он после паузы, – у меня впечатление, что в этом городке что-то не клеится. Скажем, вчера на дискотеке я не видел, чтобы люди активно знакомились, даже молодые. Ессо [17], – заключил он и махнул рукой.
– Социолог был прав… – задумчиво произнесла Валери.
– Какой социолог?
– Лагарриг, «поведенец». Он правильно сказал, что времена «Загорелых» остались далеко позади.
Жан Ив допил кофе, сокрушенно покачал головой, даже скривился:
– Вот уж не думал, что буду тосковать по временам «Загорелых».
По дороге на пляж нас обступили продавцы всяких паршивеньких ручных поделок; впрочем, ничего страшного, не так уж их было много, и вели они себя не слишком навязчиво; чтоб отделаться от них, достаточно улыбнуться и с сожалением развести руками. Днем кубинцам разрешалось приходить на пляж для курортников. «Им и продать-то особенно нечего, но они стараются изо всех сил», – объяснила мне Валери. В этой стране, похоже, никто не мог жить на зарплату. Ничего не ладилось: не хватало бензина, запчастей для машин. У туриста складывалось впечатление эдакой патриархальной утопии: крестьяне пахали на волах, ездили на телегах… Только это была не утопия и не экологический заповедник, а реальный быт страны, отставшей от индустриального века. Куба пока еще экспортировала кое-какие сельскохозяйственные продукты: кофе, какао, сахарный тростник; но промышленное производство практически сошло на нет. Невозможно было купить самые элементарные вещи: мыло, бумагу, шариковые ручки. Хорошо снабжались только магазины импортных товаров, где все продавалось на доллары. Кубинцы выживали только за счет приработков, то есть за счет туризма. В привилегированном положении находились те, кто работал непосредственно в туриндустрии; все прочие тем или иным способом старались раздобыть валюту: приторговывали, оказывали разные услуги.
Я лежал на песке и размышлял. Смуглые мужчины и женщины, шнырявшие между стайками туристов, видели в нас исключительно ходячие кошельки и ничего больше; правда, то же самое происходило во всех странах третьего мира. Особенность Кубы заключалась именно в катастрофической неспособности наладить производство. В производстве я не смыслил ровным счетом ничего. Я был целиком и полностью приспособлен к веку информации, то есть не приспособлен ни к чему. Валери и Жан Ив, как и я, умели оперировать информацией и капиталами; они делали это с умом и обладали конкурентоспособностью, тогда как я работал рутинным бюрократическим способом. Но никто из нас троих и никто из знакомых мне людей не смог бы, скажем, в случае блокады со стороны иностранной державы наладить изготовление чего бы то ни было. Мы не имели ни малейшего понятия о том, как плавить и обрабатывать металлы или штамповать пластмассу. Не говоря уже о более современных вещах: оптических волокнах или микропроцессорах. Нас окружали предметы, о которых мы не знали ничего: как они делаются, какие для этого необходимы условия. Размышления мои повергли меня в панику, я испуганно огляделся: передо мной лежали полотенце, солнцезащитные очки, крем для загара, книга Милана Кундеры карманного формата. Бумага, хлопок, стекло: какие сложные машины, какая мудреная технология требуется для их изготовления! Или возьмем купальник Валери: он состоит на 80 процентов из латекса, на 20 процентов – из полиуретана, производство которых для меня – китайская грамота. Я просунул пальцы под бюстгальтер: под сплетением синтетических волокон нащупал живую плоть. Тогда я продвинул руку дальше и почувствовал, как затвердевает сосок. Вот этот процесс мне доступен, это я умею. Солнце начинало припекать. Войдя в воду, Валери сняла трусики, обвила ноги вокруг моей талии и легла на спину. Ее отверстие раскрылось. Я вошел в нее мягко и заскользил туда-сюда в ритме волн. Это получалось само собой. Я остановился, чуть-чуть не доведя дело до кульминации. Мы вышли обсохнуть на солнце.
Мимо нас прошла пара: высокий негр и девушка с белой-пребелой кожей, нервным лицом, очень коротко остриженная; она разговаривала, обернувшись к негру, и громко смеялась. Судя по всему, она была американка, скажем, журналистка из «Нью-Йорк таймс» или что-нибудь в этом роде. Вообще, если присмотреться, на пляже загорало немало смешанных пар. Чуть в стороне от нас двое одутловатых блондинов с гнусавыми голосами смеялись и шутили с двумя великолепными меднокожими девицами.
– Приводить их в гостиницу запрещено, – сказала Валери, проследив за моим взглядом. – Но можно снять комнату в ближайшей деревне.
– Я думал, американцам не разрешается приезжать на Кубу.
– В принципе не разрешается; но они едут через Канаду или Мексику. Вообще-то они злятся, что потеряли Кубу. Их можно понять, – протянула она задумчиво. – Если кому и нужен сексуальный туризм, так это им. Сейчас американские фирмы заблокированы, они не могут ничего сюда инвестировать. В конце концов тут восстановится капитализм, это вопрос нескольких лет. Но пока что европейцы получили свободу действий. Вот почему «Аврора» и не хочет расставаться со здешними гостиницами, даже если они убыточны: именно сейчас можно обойти конкурентов. Куба для нас – уникальная возможность в районе Антильских островов и Карибского моря.
Она помолчала, потом добавила весело:
– Да… вот так мы изъясняемся в профессиональной среде… в мире глобализации.
9
Микроавтобус отправлялся в Баракоа в восемь часов утра; экскурсантов – человек пятнадцать. Они уже успели перезнакомиться и без устали восхищались дельфинами. Восторг пенсионеров (они составляли большинство), двух логопедов, отдыхающих вместе, и парочки студентов воплощался, понятно, различными лексическими средствами, но мысль сводилась к одному и тому же: бесподобно.
Потом стали обсуждать и сам клуб. Я взглянул на Жана Ива: он сидел один в середине салона, положив рядом с собой на сиденье блокнот и ручку. Наклонив голову и чуть прикрыв глаза, он сосредоточенно прислушивался. Именно здесь он рассчитывал собрать большой урожай впечатлений и полезных замечаний.
Отдых все, пожалуй, тоже оценивали единодушно. Организаторов сочли симпатичными, а сами развлечения неинтересными. Комнаты нравились, кроме тех, что помещались близко к звукоусилителям – из-за шума. Еду находили сносной.
Никто из присутствующих не занимался утренней гимнастикой, аэробикой, обучением сальсе или испанскому. В конечном счете, больше всего нравился все-таки пляж; к тому же там было тихо. «Развлечения и музыка вызывают отрицательные эмоции», – записал Жан Ив в своем блокноте.
Бунгало одобряли все в один голос, тем более что они располагались вдали от дискотеки. «В следующий раз потребуем бунгало!» – заявил крепенький пенсионер, мужчина в расцвете лет с начальственными замашками; как выяснилось, в прошлом он занимался реализацией вин бордо. Студенты с ним согласились. «Дискотека не нужна», – пометил Жан Ив, с сожалением думая о том, сколько денег выброшено зря.
После поворота на Кайо Саэтиа дорога стала заметно портиться. Пошли выбоины да трещины, иногда чуть ли не во всю ширину шоссе. Шофер беспрестанно вилял, нас трясло и болтало вправо и влево. Отдыхающие вскрикивали и смеялись. «Хорошая компания подобралась, – шепнула мне Валери. – „Открытия“ тем и удобны, что, в какие отвратительные условия туристов ни помести, они воспринимают это как приключение. В данном случае допущена ошибка: для такой дороги нужны джипы».
Не доезжая Моа, шофер резко крутанул руль вправо, чтобы объехать огромную яму. Автобус занесло, он сел в рытвину. Шофер напрасно жал на газ: колеса пробуксовывали в бурой грязи, и мы не двигались с места. Он пробовал стронуться несколько раз, но безрезультатно. «Так-так, – хмыкнул виноторговец, скрестив руки на груди, – придется вылезать и толкать».
Мы вышли из автобуса. Перед нами расстилалась огромная равнина, покрытая растрескавшейся бурой грязью, – гаденькое зрелище. В больших лужах гнила черная вода и торчали по краям сухие белесые стебли. Вдали высился гигантский завод из темного кирпича; две трубы изрыгали густой дым. От завода через пустырь непонятно куда тянулся, петляя, громадный ржавый трубопровод. Стоявший на обочине металлический щит, с которого Че Гевара призывал трудящихся к революционному развитию производительных сил, тоже начинал ржаветь. Воздух был пропитан каким-то тошнотворным запахом, шедшим не то от луж, не то от самой глины.
