Игорь Андреев - Четвертый тоннель
— Про любовь?
Она подняла глаза, отрицательно покачала головой и ответила:
— Нет.
Назвала имя какого-то автора, кажется, французского.
Я уже знал, что она мне нравится, и сразу относился к ней так, как будто мы давно знакомы, только почему-то до сих пор не только не подружились организмами, но даже не знаем телефоны друг друга. Я сказал:
— Я на следующей станции выхожу. Аты?
— А я нет.
— Я на «Тверской».
— А я на «Третьяковской».
— Тебя как зовут?
— Вера.
— А меня Игорь.
— Очень приятно.
— Очень взаимно.
И еще какие-то слова.
Поезд остановился, двери разъехались. Я протянул ей свой мобильник:
— Набери свой номер. Я тебе потом позвоню. Поскорее, а то сейчас двери закроются.
Она взяла и стала набирать цифры. Двери начали схлопываться. Я заблокировал дверь ногой. Поезд стоит. Весь вагон смотрит на нас. Наконец, она закончила набор и вернула мне телефон.
— Ну пока!
— Пока.
Я быстро выскочил, двери гулко ударились друг о друга.
Через пару дней, еще во время тренинга, мы созвонились. Гуляли в сквере за Московским дворцом молодежи на «Фрунзенской». На ней были необычные украшения из серебра (сама заказывала у мастеров в Турции), какие-то невероятные длинные бусы с цветными камнями. Болтали о чем-то, сидя на скамейке. Она строила из себя очень умную девушку, что меня безумно веселило. Когда она в очередной раз что-то говорила с серьезным видом, я взял ее за подбородок. Во время долгого поцелуя она держала глаза закрытыми. Когда я от нее оторвался, она открыла глаза и вернулась в роль умной девочки — начала, как ни в чем ни бывало, говорить с того места, на котором я ее прервал. Я развеселился и подумал: «Интересно, а в постели она тоже умная девочка?»
К сожалению, я угадал. Но это выяснилось намного позже. А в этот раз мы немного пообщались, она дала понять, что оч-ч-чень непростая девушка, мы попрощались и разбежались.
С тех пор прошло дней десять. И вот я вернулся в Москву. Позвонил ей. Она сказала, что ей, видите ли, не вполне ясно, зачем нам встречаться.
— Да ладно, че ты, — сказал я, — просто приятно пообщаемся. Ты мне понравилась, я хочу тебя увидеть.
Встретились, как в классических книжках, которых я никогда не читал, но слышал, что они существуют, возле памятника Пушкину. Пошли гулять по Страстному бульвару. Приятно болтали ни о чем. Я обратил внимание на то, что тщательно фильтрую свою речь, выбираю выражения, слежу за ее реакциями. Автоматически включилась привычка напрягаться, выработанная на пикап-тренинге. Я не до конца настоящий, не спонтанный, и мне это не нравится.
За кинотеатром проходила выставка фотокартин на больших стендах. Какие-то тигры. Я показал пальцем на тигрицу и сказал:
— Смотри, Вера. Это ты. По-моему, она красивая самка.
— Ага, — ответила она, глядя на тигра рядом, — а это, наверное, ты. Глаза такие же наглые.
— Как ты думаешь, когда они занимаются сексом, она кусается или нет?
— Я думаю, очень сильно кусается…
В конце бульвара, возле самого перекрестка, когда мы говорили о чем-то еще, я пригласил ее к себе.
— Зачем?
— Как зачем? Ты что, не знаешь, зачем люди ходят в гости? Чтобы не сидеть на улице. Просто побыть вместе, приятно, никто не отвлекает. Нам будет хорошо.
И тут она сказала фразу, которая меня слегка выбила из себя:
— Я знаю, что мужчины вот так говорят, побыть вместе, а сами думают: «Как хорошо в твоих красивых губках смотрелся бы мой член»!
Я на секунду потерялся. О своем члене в связи с ее губками я еще не думал. То есть, конечно, она мне понравилась в первую очередь именно как женщина, красивая самка, а уже потом всякий там ее богатый внутренний мир, глубокий ум и прочие занавески с цветочками. Но именно про свой член в ее губках — такое мне в голову не приходило.
— Да, — я пристально посмотрел на ее губы и глаза и улыбнулся, — действительно, будет смотреться хорошо.
Она начала своим вечно сдержанным голосом нести какую-то ахинею насчет того, что нам нет смысла ехать ко мне и вообще нет смысла встречаться.
Хорошо, что она так сказала. Помогла мне взорваться.
— Вера, еб твою мать, ты что, охуела?! — сказал я повышенным тоном. — Ты сама подумай, что говоришь! Ты вечно ищешь какие-то рациональные вещи! Какой-то смысл! Ты внимательно посмотри на меня! Я с тобой уже целый час болтаю ни о чем, вместо того, чтобы важными делами заниматься! В этом нет ничего рационального! Какой на хуй смысл?!
Я говорил быстро, жестикулировал, меня будто разрывало изнутри. И хотя я почти кричал, да еще обильно матерился (что крайне не желательно делать с женщиной до первого секса), я был в отличнейшем состоянии. Прилив энергии, радость. И она это чувствовала — не испугалась, наоборот, погрузилась в меня глазами.
— Вера, как ты думаешь, на хуя я сюда, блядь, приехал?! Попробуй угадать, а?! Я сюда приехал потому, что ты мне нравишься, и это очень нерационально! В этом нет никакого смысла!
— Не матерись!
— Не матерись? Охуительное предложение!
— Ты можешь не материться?!
— Я могу что угодно, но сейчас правила приличия меня не волнуют! Я уже, блядь, не могу не материться, потому что заебался притворяться хорошим и правильным мальчиком! Вот скажи, что мне думать и как себя с тобой вести? Я, значит, встречаю бабу, которая мне нравится, а она мне говорит, что, видите ли, нам нет смысла встречаться, потому что это, по ее мнению, как-то не вполне перспективно. Может быть, мне выписать тебе гарантийное письмо? Ты не стесняйся, скажи, я прямо сейчас напишу! Так и напишу: гарантийное письмо — выдано Вере Игорем в том, что ей можно расслабиться и перестать ебать Игорю мозги, потому что у Веры с Игорем все очень перспективно и все будет хорошо. И поставлю круглую печать синего цвета! Может быть, так и сделаем?
Я замолчал и пристально посмотрел ей в лицо. Мне понравилось его преображение. На нем привычные рефлексы — например, механически отрицательная реакция на мат. (Только плохие девочки позволяют мужикам материться в своем присутствии, хорошие девочки должны лицемерно оскорбляться). В то же время лицо оживилось, глаза заблестели. Короче, начала размораживаться. Начало разморозки подтвердилось следующей же фразой:
— У тебя нет синей печати.
Ее глаза уже улыбались.
— Да, действительно. Значит пиздец, жизнь не удалась. Впрочем, я могу ее нарисовать синей ручкой.
— У меня есть печать.
Оказалось, она врач. У каждого врача есть личная печать.
— Отлично! Жизнь начинает налаживаться! Охуеть, как нам с тобой повезло!
— Ты можешь хоть иногда не материться?
— Ради тебя я могу пойти на любые подвиги. Даже готов временно не говорить слово «хуй».
Потом мы съехали на какие-то другие темы и договорились вскоре поехать ко мне домой. Не сейчас, потому что у нее вечером встреча с пациентом, который хорошо платит. Послезавтра.
Конечно, наш разговор на Страстном бульваре я не помню дословно. Было намного больше междометий и непередаваемых словами невербальных сообщений. Я взорвался, почти кричал и тряс ее за плечи. Она меня одергивала, наезжала на меня за то, что я себя «неприлично веду», и, как ни странно, зачарованно наблюдала за неприличным поведением. Мы препирались, спорили и задирали друг друга. Очень комично, эмоционально, в общем, почти как в латиноамериканских сериалах. Прикольно…
Через несколько дней я встретил ее у выхода из метро «Полежаевская». Зашли в троллейбус. Она в шоке. Хлопает глазами, озираясь по сторонам. Мы попали в час пик, люди в мокрых от предосеннего дождя куртках толкают друг друга и нас. Я прижал ее к стенке в резиновом стыке двух половинок троллейбуса, так чтобы она не чувствовала давления толпы. Она сказала, что сто лет не ездила в троллейбусе. Ездит до метро и обратно на маршрутке. А еще тонко, но выпукло подчеркнула, что вообще ее возят на машинах мужики, которые ее хотят, которым она позволяет оказывать ей внимание и делать услуги, но ничего больше. Я ответил:
— Вот видишь, как тебе сегодня повезло! Наконец-то ты имеешь дело с мужчиной, который не собирается тебя покупать. К тому же троллейбус — это круто. Здесь кипит жизнь. Welcome to the real world! Наслаждайся!
Она что-то фыркнула по инерции, с очень серьезным видом. Мол, какой ужас. Я слегка улыбался, молчал и внимательно смотрел не нее. «Если она сейчас строит из себя принцессу, то пусть, я посмотрю на шоу, — подумал.
— Пофыркает и перестанет. А если перейдет к наездам о том, как „должен“ заботиться о женщине „настоящий мужчина“, то пошлю на хуй. Наконец, если она и вправду настолько непривычна к общественному транспорту, ничего страшного, пусть привыкает. Если хочет, пусть приезжает ко мне на такси».
В дальнейшем так и сложилось — она приезжала на такси.
Кстати, начиная с этого эпизода в троллейбусе, я ее постоянно простебывал. На тему ее хронической правильности и вечной серьезности. Например. Приехала, позвонила в дверь. Я бросил сигарету с балкона, иду открывать. Стоит с серьезным лицом и смотрит на меня с таким видом, будто возникла больша-а-ая проблема. Вместо «привет» говорит:
