Воскресенье - Лафазановский Эрмис

— Да, но есть занавески.

— Слушай, хватит цепляться ко всему подряд, прими реальность, в которой ты находишься.

Я принял, а что еще я мог сделать?

33.

Ожидание убивает. Я сам придумал этот лозунг, хотя есть ряд аргументов, свидетельствующих как в пользу, так и против него. Согласно моим классификационным системам, связанным с ожиданием, есть несколько типов ожидания: ожидание с трагическим концом; ожидание со счастливым концом, ожидание с нетерпением; ожидание без Годо и др.

Я надеялся, что это будет вторая категория и что все закончится хеппи-эндом, иначе я бы не стал ждать. Но факт, что ожидание счастливого коцца может превратиться в разочаровывающее ожидание, причем и само разочаровывающее ожидание может привести к разочаровывающему ожиданию, которое в конечном итоге снова приведет к счастливому концу. Итак, как бы ты ни повернулся, ты снова придешь к счастливому концу. Это был мой взгляд на вещи. Но давайте посмотрим, как оно на самом деле. По этому поводу я придумал несколько фраз.

В реальности каждое ожидание со счастливым концом через некоторое время заканчивается плохим концом.

Любое ожидание с плохим концом заканчивается еще худшим концом.

Каждый плохой конец является следствием слишком долгого ожидания.

Рождение трагедии из духа ожидания.

Ожидание — это постоянный процесс, он не заканчивается и не начинается, потому что каждый организм, родившись, ждет смерти.

Каждая смерть приходит из-за слишком долгого ожидания.

Радость существует, но только как промежуточное звено между двух ожиданий с печальным концом.

— Бутылку!

Они мне протянули. Я им вернул.

Ждать долго — нехорошо.

Это мое определение, которое, как я надеялся, переходя из уст в уста, станет частью народного творчества и что после моего исчезновения с земного шара эта пословица будет считаться народной. Пусть этот народ получит что-то и от меня.

— Бутылку! — сказали они.

Ожидание… может быть, ожидание бутылки… сказал я себе и понял, что пока я размышлял, эти двое снова сунули бутылку мне в руки и даже дали мне что-то покурить, от чего у меня закружилась голова.

— Хватит, откуда только вы все это берете?… Потом я снова вздремнул… ожидая.

Посреди ночи я услышал, как Веда и Божо поют грустную песню.

Песня была, как мне показалось, про любовь (а какой другой она могла быть?), и в ней пелось про чувства девушки, которая, разочаровавшись в своей многолетней любви, в своем парне, который нашел другую, решила ему отомстить, наложив на него проклятие. Глупости.

— Ровно без пятнадцати двенадцать, — сказали они, когда подошло время, и хотя я понятия не имел, который час, но больше ждать не мог и я.

Эти двое прервали свою песню, вернее, песни, которые они могли, если нужно, петь хоть всю ночь.

Веда была тяжелой, как подержанная машина, а Божо — как сельскохозяйственный комбайн. Они взяли удлинитель и стали кричать: да здравствует акция! Очевидно, тоже были не в себе.

Потом они сказали, что необходимо, прежде чем мы примемся за дело, обняться и попрощаться друг с другом, потому что, возможно, первое, мы никогда больше не увидимся, а второе, что, может, и увидимся, но при совершенно иных обстоятельствах, к которым объятия подойдут меньше всего. Мы также договорились, что если что-то пойдет не так, то перед высшими властями или перед владельцем магазина или, я не знаю, перед кем, мы будем защищаться молчанием и, конечно, делать вид, что мы не знаем друг друга. Фактически, были заключены некоторые соглашения, которые были похожи на сценарии хорошо известных фильмов и которые не имели ничего общего с окружающей нас реальностью, но неважно.

Мы начали обниматься. Сначала обнялись мы с Божо. От Божо пахло алкоголем и табаком, шея у него вспотела, и он царапал мне щеку своей щетиной. Не знаю, почему я вспомнил тогда фразу про мышей и кактус. Сначала он обхватил меня за шею, потом обнял за талию и сказал: «Боже, помоги нам», как будто я должен спасти звездолет, летящий с последними остатками цивилизаций на неизвестную планету, и в пути произошло что-то опасное, от чего спасти могу только я.

— Да поможет нам Бог, — отозвался я.

— Я сказал тебе, что у тебя нет права взывать к Богу, и я не хочу снова начинать спорить об этом, — заметил Божо.

— Так к кому мне взывать?

— Обращайся к государству. Вот можешь сказать так: пусть государство мне поможет! Потому что оно есть такая же абстракция, как и Господь Бог. И посмотрим, кто кому поможет больше.

— А могу я обратиться к Святой Неделе? [6]

— Не знаю, но вообще-то ты не должен просить о помощи у того, в чем есть религиозное содержание. К тому же до понедельника осталось всего несколько минут, так что я не знаю, услышит ли тебя святая. И даже если услышит, сомневаюсь, что она тебе поможет. Но попробуй.

— Хорошо. Святая Неделя, помоги мне, — сказал я и посмотрел на часы. Пошла уже первая минута понедельника. Ничего не случилось.

Затем пришло время прощаться с Ведой, с которой, как я предполагал, у меня могли быть проблемы из-за ее выпирающих грудей.

Так и вышло, у меня были проблемы с прощанием с Ведой из-за ее больших сисек.

Она так сильно меня прижала, что я подумал, что они лопнут. Но вместо этого у меня перехватило дыхание, потом она поцеловала меня в обе щеки, оставив на них отпечатки губной помады, которые я потом стер. Я удивлялся, откуда у них двоих вдруг такая пылкая любовь ко мне, человеку, которого, как они сами сказали, они решили использовать в целях, идущих на пользу только им. Потом она показала мне коробку с ключами, говоря, не знаю, что в ней, сунула ее мне в карман и сказала, чтобы я берег ее пуще собственного глаза.

Я начал обвязывать провод поверх пиджака на талии. Стал похож на средневекового монаха. Но кого волнует, как человек выглядит в такой ситуации. Затем я повернулся спиной к стене. И что сейчас?

Теперь надо было сначала вылезти в окно вперед ногами, а потом так же и спуститься ногами вперед. Я не мог вылезать наружу головой вперед, потому что провод мог порваться и я мог упасть головой на асфальт и остаться на месте. Но как выполнить такую операцию?

Вот что я предложил. Я сделаю стойку на руках у стены, затем повернусь лицом к стене, и они оба поднимут меня. Не пойдет, — закричали они.

— Почему?

— Потому что ключи могут выпасть из кармана.

Вот что мы сделали. Они подняли меня, я залез на подоконник и стал на него ногами. Затем я встал на колени, задницей к окну, и спустил ноги в окно. Раз прошла задница, пройдет и голова. Только бы никто меня не увидел, сказал я себе, но думать об этом было уже слишком поздно. Они оба держали другой конец провода, обвязанного у меня вокруг талии, и велели мне медленно спускаться.

Я так и сделал и потихоньку сначала вылез из окна, потом повис за окном и внезапно почувствовал твердую землю под ногами. И провод совсем не натягивался.

Я посмотрел и увидел, что стою на припаркованной машине. Я отвязал провод и дал знак вытащить его. Увидев, что провод исчезает в окне, я спрыгнул на землю, посмотрел налево и направо и никого не увидел. Даже наверху у окон никого не было. Как глупо! Я забыл сначала посмотреть, курит ли мужчина на лоджии напротив. Я посмотрел туда и не увидел ничего, кроме кромешной тьмы. В какой-то момент я заметил небольшой огонек, похожий на сигарету, но сразу в два прыжка отскочил к стене и слился с ней.

Я спасен! Свобода! Я никогда больше не поддамся искушению, я никогда больше не попытаюсь украсть, никогда снова… и так начал низать бесчисленные глупости, медленно отдаляясь от магазина и места преступления.

Мне было наплевать на всех, включая Веду с Божо. Пусть делают, что хотят, и пусть спасаются, как знают и могут, это больше не мое дело, мое дело — как можно скорее исчезнуть из их жизней, из жизни Марты. Еще раз я подумал о… неважно.