Файф-о-клок - Грошек Иржи

– Идиотка! – сообщил я, прежде чем дама повесит трубку.

– Ах! Вы уже прочитали… – прозвучало в ответ.

Это звонила одна журналистка, которая делала со мной интервью.

– В смысле? – попробовал я загладить возникшее недоразумение.

Но журналистка так и осталась при мнении, что «идиотка» была адресована ей – в виде рецензии на интервью…

– Я только хотела сообщить, – сказала она, – что интервью напечатали наше…

– Моё, – уточнил я.

– Ё-ё! – согласилась со мною журналистка. – На полосе предпоследней…

И бросила трубку.

Отрывок из романа Иржи Грошека «Файф»

Алло! Алло! Добавочный – три, шестьдесят, две! Грррммм… Позовите, пожалуйста, Иржи Грошека! Здравствуйте! Это звонит одна журналистка! Нет, нет, не знакомая, но очень, очень хочет познакомиться! Грррммм… Вы не могли бы ответить на ряд вопросов?

Жду!

Кто Вы – чех или не чех? Как попали на литературный олимп? Мужчина Вы или женщина? И когда сегодня будете дома?

Итак, на литературном олимпе, как вы говорите, в ходе следственно-филологических мероприятий было найдено тело писателя. Мужчина. Средних лет. А дальше по протоколу местной полиции: «знак ГТО на груди у него – больше не знаем о нем ничего!». И три года ждали, когда парень протрезвеет и сам признается – как зовут и от какой туристической группы отбился… Пространно отвечаю, что: зовут меня Игорь. Русский. Проживаю в Санкт-Петербурге. Как попал на олимп, не помню… И угораздил же черт с такими биографическими данными уродиться Иржи Грошеком!

А почему Вы взяли именно «чешский» псевдоним?

А вы очень настойчивая!

Вначале я написал роман и стал предлагать его разным издательствам под собственными фамилиями – Иванов, Петров, Сидоров. Слава богу, никто не взял. Тогда я решил, что писателя из меня не получится, и переквалифицировался в редакторы журнала. Помните, как у Саши Черного: «Не много нужно знаний и отваги, чтоб ляпать всем: „Возьмем“, „Не подошло-с!“». И только я отработал эту манеру, как грянул дефолт тысяча девятьсот девяносто восьмого года от рождества тогдашнего министра финансов. Два нуля отвалились, журналисты разбежались, и пришлось мне заполнять журнал своими сочинениями, но под разными псевдонимами, как то: Копейкин, Геллер, Сентаво и ГрошИк. Что было вполне объяснимо на тот экономический период. Но к сожалению, корректор тоже «отвалился», и первая глава «Легкого завтрака» появилась под «чешским» псевдонимом ГрошЕк, а то быть бы мне «сЯнтавой». Ямамура Сянтава! «Перевод с японского Анны Владимировой». Что же касается имени – Иржи, то я пребывал в полной уверенности, что это аналог Игоря. Люди! Не повторяйте моих ошибок! Йиржи – это Георгий, и пишется несколько иначе. Поэтому псевдоним Иржи Грошек прошу считать исконно русским произведением, как «Слово о полку Игореве».

«Легкий завтрак в тени некрополя» – это Ваш первый роман? Было опубликовано что-нибудь раньше?

Только глава из «Легкого завтрака», когда я воспользовался дефолтом и своим служебным положением. До этого была рукопись о пяти экземплярах. Повесть не повесть, пьеса не пьеса – словом, некий литературный опыт по соблазнению тургеневских барышень. Написана специально, чтобы барышни эту повесть читали и хохотали до полной потери тургеневской бдительности. Здесь появлялся сам Автор, ну а дальше – по обстоятельствам… Отсюда массового читателя, свыше пяти экземпляров, я расценивал как редкостное художественное извращение. Однако умудрился поступить с этой повестью в Литературный институт имени Горького, где проучился целых полгода. Не знаю, на что я рассчитывал, однако Андрей Платонов уже не работал в Литературном институте дворником, а «быстрые Невтоны» не размножались со скоростью хотя бы два Невтона за месяц. Лев Николаевич Толстой не бегал по коридорам, Николай Васильевич Гоголь не резался в картишки с Федором Михайловичем Достоевским. То есть меня поразила обыденность литературного процесса и общежитие на улице Руставели. Вдобавок я никак не мог вычислить, кто из двенадцати негритят будущий Пушкин. Поэтому сильно расстроился, решил, что писателя из меня не получится, и переквалифицировался в рекламные деятели… Но Литературный институт всегда вспоминаю со всей теплотой, на какую способен.

В своих романах Вы постоянно обращаетесь к античности. Можно сказать – взываете. А почему именно Древний Рим, а, к примеру, не Темное Средневековье? Или Кватроченто?

Потому что я лет пятнадцать-двадцать читаю только античных авторов. За редкими исключениями в виде Джойса, Фаулза, Эко, Дэвиса, Кафки, Ионеско, Мрожека, Гоголя, Сервантеса, Кэрролла и снова Джойса. Причем всю античную литературу я расцениваю как единую книгу и запросто могу переключаться с Лукиана на Тацита, а с Апулея на Веллея Патеркула или Феофилакта Симокатту, что, собственно говоря, уже Византия. Все зависит от примечаний и ссылок в тексте. А здесь появляются книги из разряда «Исследования», но я не стану вас утомлять такими подробностями из своей личной жизни. Скажу одно – темное средневековье уже не за горами! И хорошо бы не помрачение рассудка! Хотя во многих случаях писатели берут вдохновение из собственного заболевания, когда лучше бы – правильно подобрать таблетки.

А Вы случайно не историк по образованию?

Увы мне, увы, я дилетант. Во мне даже нет одержимости Генриха Шлимана – самого известного дилетанта из области античности. «Слепой Гомер – это красивая сказка!» – утверждали ученые мужи, а Генрих воскликнул: «Гиссарлык!» – и откопал Трою. «Какая дилетантская удача! – ухмыльнулись ученые мужи. – Попасть пальцем в Трою!» А Генрих Шлиман тем временем отправился дальше и обнаружил древние Микены… Я только лишь подчеркиваю, что дилетант роет во всех направлениях с энергичностью фокстерьера, что, собственно, не отрицает систематического образования. Имея за плечами исторический факультет, намного легче проводить «земляные работы». Однако, возвращаясь к Генриху Шлиману, есть и Божественное вдохновение, но я сожгу эту книгу своих рассуждений, как Гоголь второй том «Мертвых душ», как Теодор Моммзен четвертый том «Истории». Потому что изначально существуют лишь две подлинные книги – «Библия» и Гомер. А все остальные рассуждения и сюжеты черпаются оттуда. И лучше по поводу Божественного вдохновения прочесть оригинал, чем слушать, как на эту тему булькает Иржи Грошек.

В аннотации к «Легкому завтраку» было сказано, что Вы чешский писатель, критик и кинематографист. Это часть литературной игры, что Вы затеяли? Или Вы действительно работали в кино?

Увы мне, увы!.. Впрочем, на эту тему я только что разглагольствовал… Добавлю только, что я пробовал взыскать с издательства хоть что-нибудь за «переводы» Иржи Грошека. Однако не встретил должного понимания… Я действительно принимал участие в съемках программы для питерского телевидения, когда отчаялся стать писателем и переквалифицировался в сценаристы. Сейчас мне самому трудно поверить, что это была спортивная программа. Так что «Ленфильм» вряд ли переименуют в киностудию имени Иржи Грошека. И честно сказать, «видного чешского писателя, критика и кинематографиста» присобачил мне редактор, поддавшись внезапному поэтическому вдохновению, а также выдал мне приз на фестивале в Сан-Себастьяне за «малолитражку» под названием «Жизнь двенадцати брандмейстеров»! Но это после четвертой кружки пива, что полностью снимает с него всю ответственность за художественное безобразие. Дело в том, что проект «Иржи Грошек» сам напрашивался на литературную мистификацию, а мы попросту бултыхались в кильватере. Сам текст «Легкого завтрака» определял развитие событий. И я, и, естественно, редактор смотрели на него несколько отстраненно. Как у Гоголя – «он бачь, яка кака намалевана!». Текст выглядел интересно, однако мы терялись в догадках – с чем его подавать на книжном рынке. Отсюда и затянувшаяся по времени трилогия, и прочие гастрономические ингредиенты в виде «Реставрации обеда», где я пустился во все тяжкие, уже зная, что «гильотина не работает» и что читателю «Завтрак» понравился, что бы там ни значилось на обложке… Впрочем, об этом я рассказываю в романе «Файф», не прибегая к услугам «переводчицы».