Андрей Жвалевский - Типа смотри короче
А потом и сам Пал Андреич заявился, вручил тикающие часы Лопуху и спрашивает:
— А прапорщик Булдаченко тебе кто?
Лопух на радостях возьми да сболтни:
— Да никто! Козёл и… дурак, короче.
Тут у физрука такое лицо сделалось, что с перепугу Лопух всё ему выложил: и про блиндаж, и про записку. Пал Андреич немного потеплел, но сказал:
— А вы хоть читали, что с обратной стороны на часах написано?
И ушёл, не дождавшись ответа.
Мы почитали: «Прапорщику Булдаченко от командира полка за личное мужество. Кандагар, 1981 год». Мы удивлённо переглянулись:
— А Кандагар — это где?
— Это в Афгане, — вдруг ответил Радомский. — У меня отец там воевал. Жуткое место…
Лопух с опаской повертел в руках часы и сунул поглубже в карман.
От костра доносилось заунывное пение и бренчание гитары. Играл Владик хорошо, но пел так себе, противненько.
— Надо типа лечь пораньше, — распорядился Радомский. — А когда учителя отрубятся, пойдём в лес!
Милка Кислицына
Эти малолетки меня достали!
Своими песенками, сказочками и уси-пусями. Я ушла в лес. Замёрзла. Позвонила Витьке, он хоть и дурак, но иногда помогает.
Витька пришёл, принёс пива. И мы с ним вдвоём выдули банку. Гадость, конечно, зато мысли из головы выветрились. Я Витьку за второй банкой отправила, он поупирался, но принёс.
Сам пить не стал. Слабак.
Потом мне весело стало, Витька как заладит:
— Тише! Тише!
— А чего это тише?
— Застукают!
— И псть стукают! Или ты мня ссстессняешься? А? А я ничего не стесняюсь! Хочешь, я тебя поцелую?
Витька так шуганулся, что я озверела.
— Пшёл вон! Трус! Дурак!
Витька сбежал.
Сначала я испугалась. Лес. Темно. Потом поняла, что бояться нечего, вон он, наш костёр горит. Его хорошо видно.
«Чтоб я ещё когда-нибудь с этими детьми куда-нибудь поехала, — злобно думала я. — Найду себе взрослого, настоящего…»
В этот момент у меня в голове перемкнуло. Я поняла, что искать не нужно. Он здесь.
У меня такая лёгкость во всём теле образовалась. Я прям не касаясь земли летела к палатке физрука. Павел Андреич, он такой душка! Он не сможет мне отказать!
Удивительно, но он спал.
Я влезла в палатку, а дальше совершенно не знала, что делать. В палатке было душно, и меня стало немножко мутить. Я решила, что от волнения.
Я подёргала Андреича за руку, потом хотела поцеловать, но наклонилась зря. Меня замутило сильнее.
И в этот момент физрук открыл глаза.
— Что? — спросил он.
— Ик, — вырвалось у меня. И я захихикала.
— Что-то случилось? — Андреич испугался.
— Любовь случилась, — сказала я и игриво захлопала глазами.
Физрук принюхался, и глаза у него стали огромными. От страха.
— А ну пойдём отсюда! — зашипел он.
А меня совсем развезло. Тошнило, и идти никуда не хотелось.
— Не-е-е-ет, — заныла я, — я хочу зде-е-е-есь, с тобо-о-ой.
А дальше я не помню, как оказалась на улице. Помню, что вокруг был лес, что меня рвало, а этот садист в меня вливал воду литрами.
— Милочка, ну зачем ты это сделала?
Ох!
Если б он орал! Если б он кричал и ругался, я б знала, что делать. Я б начала хамить в ответ и гордо ушла спать. А эта «Милочка» меня просто выбила из колеи. Губы затряслись. И вообще…
— А потому что меня ни-и-и-кто не лю-у-у-у-бит… Я никому-у-у не нужна-а-а…
Физрук гладил меня по голове, я рыдала у него на руках. Милочкой меня уже несколько лет никто не называ-а-а-ал…
Мальчики
Разбудил нас звонок мобильника. Это Милка Витьке звонила. Он умчался как ошпаренный, на ходу выбив из Владика признание, куда они с Лопухом пиво спрятали. Упоминание о пиве заставило взбодриться. Стало немного страшно, но от этого ещё интереснее.
— Вот если нас Андреич застукает. — шептал Никитос, зашнуровывая кроссовки.
Никто не ответил, потому что понимали — случится страшное. Непонятно что, но что-то разрушительное.
Пока добрели до тайника, Витька успел уже дважды туда наведаться. Разобрали банки. Отхлебнули (Владик по-прежнему твёрдо отказывался). Постояли и стали замерзать.
— А пошли на берег! — предложил Витька.
Пошли. Просто чтобы хоть куда-то идти. Было немного обидно: ну вот, вырвались на свободу — а чего с ней делать? По пути вспомнили о пневматическом пистолете, постреляли по соснам. Не прикольно.
Дошли до берега. Он оказался крутым и обрывистым, так что к реке спускаться не рискнули. Допили пиво. Радомский достал из кармана пакетик петард, повертел в руках, вздохнул, спрятал.
Лопух вкусно, с хрустом, зевнул. Все почувствовали себя дураками.
— Свобода… — раздражённо буркнул Кирюха.
Девочки
Разбудила нас Милка. Она ввалилась в палатку среди ночи, спотыкаясь и ругаясь.
Мы вскочили.
— Чуть не проспали! — зашипела Полина. — Пошли пацанов мазать!
Милка пробурчала что-то неразборчивое и свалилась спать, а мы, путаясь в пологе палатки, выползли наружу.
Было зябко. Палатки пацанов оказались пустыми. Мы немножко потолклись рядом с ними, обдумывая, что делать.
Решили идти на берег озера и устроить там шабаш. И какого же было наше изумление, когда выяснилось, что место занято! На берегу сидели пацаны.
— Йо-хо!!! — заорала Поля.
— Ты что, дура, классную разбудишь! — зацыкали на неё со всех сторон.
— Мы свободны, давайте веселиться! — зашипела Поля.
— Давайте! — прошептали ей в ответ.
И продолжили сидеть с кислым видом.
Все
— Так что делать будем? — спросила Таня. — Может, в бутылочку поиграем?
И с надеждой посмотрела на Никитоса. Но Никитос был так увлечён разговором с Лерой, что никак не отреагировал.
— Похоже, у нас в классе новый роман, — съязвила Полина.
Лера и Никитос засмеялись над какой-то своей, личной шуткой. Отсмеявшись, продолжили разговор.
— Да они вообще ничего кроме друг друга вторые сутки не замечают! — возмутилась Таня и рявкнула: — Никитос!
— А? — отозвался Никита.
— Кто здесь? — захихикал кто-то из пацанов.
— Слушайте, да что вы пристали, дайте поговорить с человеком! — возмутился Никита.
У Полины задрожали губы.
— Свинья ты, Препяхин! — заявила она громко. — Лучше б я в Вильнюс поехала! Главное, сам же мне писал, что…
Полина осеклась на полуслове, а Никита внезапно завёлся.
